Ярость
Генри Каттнер


Шестьсот лет прошло с момента гибели Земли. Наука смогла создать искусственную среду на дне океана Венеры. В башнях живут бессмертные, исчисляющие свои года столетиями. Они мудры, поэтому они могут принимать ответственные решения, управлять жизнью короткоживущих. Но раса, живущая в комфорте и не развивающаяся, обречена рано или поздно на загнивание и гибель.

И вот среди бессмертных родился человек, способный двигать мир вперед. Если бы Сэм знал, что век его долог, он бы не торопился так яростно жить…

Генри Каттнер (1915–1958) — известный американский писатель-фантаст, одно из самых ярких имен 40–50-х годов — начала «золотого века» научно-фантастической литературы США. За время своей недолгой (около двадцати лет) писательской карьеры Каттнер зарекомендовал себя как мастер различных направлений НФ. Его произведения оказали заметное влияние на последующее развитие этого жанра в Америке.


Генри Каттнер


Ярость


Пролог


Была белая ночь на Земле и сумеречный рассвет на Венере.

Все знали о сияющей мгле, превратившей Землю в сверкающую в облачном небе звезду. Но лишь немногие понимали, почему сумеречный венерианский рассвет так незаметно переходит в блеклый закат. Все ярче и ярче разгорались подводные огни, и гигантские Купола становились все более похожими на заколдованные сказочные замки.

Семьсот лет назад блеск этих огней просто ослеплял. Шестьсот лет прошло с тех пор, как была разрушена Земля. Шел двадцать седьмой век.

Время замедлило свой ход. Вначале оно бежало гораздо быстрее. Ведь предстояло многое сделать. Венера была необитаемой, но люди собирались на ней жить.

На Земле прошел Юрский период, прежде чем человечество выделилось в разумный вид. Люди оказались существами могучими и хрупкими одновременно. Насколько хрупкими — стало понятно во время землетрясений и ураганов. Насколько могучими — будет видно из того, что колонисты смогут целых две недели продержаться на венерианских континентах.

Человек никогда не сталкивался с яростью и буйством первобытной природы на Земле. А на Венере — пришлось. И люди не смогли противостоять ей. Любое оружие оказывалось либо слишком слабым, либо слишком мощным. Человек мог либо разрушать до основания, либо наносить незначительные повреждения, но обеспечить безопасное существование на поверхности Венеры он не мог. Он столкнулся с силами, о которых даже не подозревал.

Он столкнулся с Яростью… и бежал.

На морском дне было относительно безопасно. Наука, которая сделала возможным разрушение Земли и межпланетные путешествия, смогла создать условия для жизни под водой. На дне возводились защитные Купола. Под ними начали расти города.

Города выросли. И когда это произошло, венерианский рассвет навсегда превратился в сумерки. Люди вернулись в море, из которого они когда-то вышли.


Часть I


… Кляни свою звезду!

Пусть черт, которому служил ты

до сих пор,

Тебе поведает, что был Макдуф

Из чрева матери до срока извлечен.

    
В. Шекспир


Само рождение Сэма Харкера было вдвойне примечательным. Оно не только предопределило всю его дальнейшую жизнь, но одновременно показало, что происходило в Куполах, тогда еще освещенных огнями цивилизации. Его матери Бесси — хрупкой, миловидной женщине — вообще не стоило бы иметь детей. Миниатюрная и узкобедрая, она умерла от кесарева сечения, открывшего новорожденному дорогу в мир. Мир, который Сэму предстояло уничтожить — чтобы самому не стать уничтоженным им.

Бесси умерла, и Блейз Харкер возненавидел своего сына слепой, лютой ненавистью. Блейз никогда не смог бы видеть мальчика, не вспоминая, что произошло той ночью. Он никогда не смог бы слышать голос Сэма без того, чтобы в его ушах не звучали слабые, испуганные крики Бесси. Ей не помогла даже анестезия — психологически Бесси оказалась такой же не приспособленной для материнства, как и физиологически.

История Блейза и Бесси — это история Ромео и Джульетты, только со счастливым концом. Их счастье продолжалось до того дня, когда на свет появился Сэм. Они были парой богатых бездельников, веселых и беззаботных. Когда вы живете в Куполах, у вас есть выбор: можно заняться активной деятельностью, стать инженером или художником, а можно просто плыть по течению. Общество предоставляло широкие возможности: от игры в большую политику до занятий ядерной физикой, правда, последнее с рядом известных ограничений. Но плыть по течению, если вы могли себе это позволить, гораздо легче. А если и не могли, то жизнь в Куполах была достаточно дешевой, чтобы, даже ничего не делая, прожить без проблем. Просто вам будут недоступны самые изысканные развлечения, вроде Олимпийских садов, вот и все.

Но Блейз и Бесси могли позволить себе самое лучшее. Описание их идиллии могло бы превратиться в поэму о наслаждении жизнью. Казалось, что эта поэма не может закончиться плохо, ибо в Куполах за все платит не индивидуум, а общество. Вернее, все человечество.

После смерти Бесси Блейзу не оставалось ничего, кроме ненависти.

Вот родословие Харкеров: Джеффри родил Рауля, Рауль родил Захарию, Захария родил Блейза, Блейз родил Сэма.

Блейз сидел, развалившись на мягких подушках, и смотрел на своего прапрадеда.

— Катись ты к черту, — сказал он. — Вместе со всеми родственниками.

Джеффри — высокий мускулистый блондин с забавно оттопыренными большими ушами — ответил:

— Ты говоришь так, потому что еще очень молод. Сколько тебе? Еще и двадцати нет!

— Это тебя не касается.

— А мне через двадцать лет будет двести. В свое время я был достаточно благоразумен, чтобы обзаводиться сыном уже после пятидесяти. И еще, я был достаточно благоразумен, чтобы не использовать для вынашивания ребенка свою законную жену. Чем виноват младенец?

Блейз упрямо изучал свои ногти.

Его отец Захария, сидевший до сих пор молча, внезапно сорвался: «Вы что, не видите, что он ненормальный! Его место в психушке! Там из него вытрясут правду».

Блейз улыбнулся: «Я принял меры предосторожности, папа. Перед тем как явиться к вам, я прошел все проверки и тесты. Мой интеллект официально признан совершенно нормальным. Я умственно здоров, папа, и вам с этим ничего не поделать».

— Даже у двухнедельного младенца есть гражданские права, — произнес Рауль — худощавый, смуглый, элегантно одетый человек, с любопытством наблюдавший за происходящей сценой. — Но ты, я вижу, позаботился, чтобы он никогда не смог на них претендовать, так, Блейз?

— Угу.

Джеффри приподнял свои бычьи плечи, уперся холодными синими глазами в глаза Блейза и спросил: «Где мальчик?»

— Откуда я знаю.

Захария яростно закричал: «Это мой внук! Мы найдем его! Можешь быть уверен. Если он только в Куполе Делавер, если он на Венере, мы его найдем!»

— Правильно, — подтвердил Рауль. — Харкеры — очень могущественный клан, Блейз. Уж ты-то должен об этом знать. Именно поэтому тебе до сих пор позволяли делать все, что вздумается. Но теперь это кончилось.

— Так уж и кончилось! У меня достаточно собственных денег. А насчет того, чтобы найти… этого… так не кажется ли вам, что это будет не просто?

— Мы очень могущественный клан, — твердо повторил Джеффри.

— Мы тоже, — насмешливо отозвался Блейз. — А что если вы не узнаете мальчика, даже если найдете? — И он улыбнулся.


Прежде всего ему провели обработку волосяного покрова. Блейз не хотел допустить, чтобы перекрашенные волосы отросли и снова стали рыжими. Рост золотистого пушка, покрывавшего еще мягкую головку младенца, был остановлен навсегда.

Цивилизация, культивирующая наслаждение, вырабатывает специальные отрасли знаний. А Блейз был в состоянии хорошо заплатить. Очень многие ученые занимались обслуживанием любителей развлечений. Это были прекрасные специалисты — в трезвом состоянии. Блейз нашел женщину-эндокринолога, которая, если привести ее в чувство, была просто исключительным мастером своего дела. А в чувство она приходила только одевая Плащ Счастья. Люди, однажды соприкоснувшиеся с Плащом Счастья, обычно умирали года через два. Это был биологически адаптирующийся организм, обитавший в венерианских морях. Его подпольное производство началось сразу же, как только стало известно о его действии. В естественном состоянии он добывал себе пищу простым прикосновением к жертве. После установления нейроконтакта жертва начинала получать наслаждение от того, что ее переваривают.

Плащ был очень красив. Жемчужно-белого цвета, он переливался мягко вспыхивающими огоньками и периодически содрогался от мучительного экстаза в момент установления новых точек смертельного симбиоза. Задрапированная в него женщина словно в трансе передвигалась по ярко освещенной комнате, полностью сосредоточившись на поставленной перед ней задаче. Выполнение этой задачи обеспечило бы ее суммой, достаточной, чтобы оплатить собственную смерть. О железах внутренней секреции она знала практически все. И когда работа была закончена, генетический код маленького Сэма Харкера оказался заново переписан. Все естественные структуры были полностью изменены.

Оперировались щитовидная железа, гипофиз, надпочечники — крошечные сгустки ткани, одни из которых уже включились в работу, другие еще ждали своего часа. Лежащий на операционном столе младенец напоминал скорее груду мяса. Его беспомощное тельце и крошечная головка были полностью разворочены.

— Только не чудовище, — сказал Блейз, непрерывно думавший о своей Бесси. — Никаких крайностей. Невысокий, коренастый, даже толстый.

Забинтованный комочек неподвижно лежал на операционном столе в ослепительном свете ртутных ламп.

Женщина плавала по комнате, предчувствуя приближение экстаза. Последним ее сознательным действием было прикосновение к кнопке вызова. После этого она тихо легла на пол, отдаваясь ласкам переливающейся ткани. Ее глаза, плоские и пустые, как два зеркала, неподвижно уставились в потолок.

В комнату вошел ассистент. Он брезгливо обошел Плащ Счастья и склонился над операционным столом, чтобы довести необходимые мелочи до конца.


Харкеры следили за Блейзом, надеясь через него выйти на ребенка. Но план Блейза был неуязвим. Отпечатки пальцев и рисунок сетчатки Сэма он спрятал в надежном месте, чтобы иметь возможность найти сына в любое время. Он не спешил. Чему быть, того не миновать. Теперь от него уже ничего не зависело. Новый облик, чуждое окружение не давали Сэму Харкеру ни единого шанса.

Блейз встроил в его мозг таймер, который мог сработать в любое время. После этого, впервые в жизни столкнувшись с реальностью, он сделал все, чтобы поскорее выкинуть ее из головы. Блейз снова с головой окунулся в яркую круговерть наслаждений, но, как ни старался, так никогда и не смог забыть свою Бесси.


Первые годы жизни забылись с детской легкостью. Время для Сэма текло медленно. Часы и дни цеплялись друг за друга. Мужчина и женщина, заменившие ему отца и мать, даже тогда не имели с ним ничего общего. Операция не изменила его мозг. Цепкий ум, глубина и ясность мышления — все это он унаследовал от своих предков, наполовину мутантов, потому что именно мутация была причиной их долголетия, которое поставило Харкеров над всей Венерой. Они были не единственными Бессмертными. Кроме них существовало еще несколько Кланов, члены которых жили от двухсот до семисот лет. Появилась новая порода людей, совершенно не похожих на всех остальных.

Один праздничный карнавал особенно запомнился Сэму. Его приемные родители вырядились во что-то несуразно-крикливое и отправились вместе со всеми в центр города. Сэм к тому времени был уже достаточно большим и мог делать собственные выводы. До сих пор он видел праздники только издали.

Ежегодный карнавал был традиционным праздником. Весь Купол Делавер сиял огнями. Ленты ароматного тумана плавали в воздухе над движущимися тротуарами, задевая за возбужденных веселых прохожих. Богатые, бедные — все развлекались вместе.

Теоретически, на целых три дня различий между низшими и высшими классами не существовало. Но в действительности…

Он увидел женщину — самую красивую из всех, что ему доводилось видеть. Она была в голубом. Но это не точно определяло цвет — глубокий, таинственный, переливающийся, такой бархатистый и мягкий, что мальчику до боли захотелось его потрогать. Он был еще слишком мал, чтобы оценить изящество покроя ее платья, благородство и чистоту линий, подчеркивавших тонкий овал лица и пышные золотистые волосы. Он смотрел на нее издали и чувствовал страстное желание узнать о ней как можно больше.

Его приемная мать не могла ему толком ничего сказать.

— Это Кедра Волтон. Ей сейчас лет двести, а то и триста.

— Угу… — что могли значить годы? — А кто она?

— О, у нее куча денег!


— Это наш прощальный вечер, дорогой.

— Так скоро?

— Шестьдесят лет — разве этого мало?

— Кедра, Кедра, я иногда жалею, что мы живем так долго.

Она улыбнулась: «Иначе мы бы не встретились. Мы, Бессмертные, словно привязаны к одному уровню, только так мы и встречаемся».

Старый Захария Харкер коснулся ее руки. Под балконом, на котором они стояли, сверкал и переливался карнавал.

— И каждый раз это по-новому, — сказал он.

— Этого бы не было, если бы мы иногда не расставались. Представь себе — прожить несколько сотен лет вместе!

Захария внимательно посмотрел на нее:

— Пожалуй, все хорошо в меру. Бессмертным вообще не следовало бы жить в Куполах. Это ограничивает. Понимаешь, чем старше становишься, тем больше приходится… расширяться.

— Вот и я расширяюсь.

— Ты тоже ограничена Куполом. Простые смертные и молодежь не замечают стен вокруг них. Но людей зрелых это стесняет. Нам нужно больше места, Кедра. Я боюсь, что мы приближаемся к своему пределу.

— Неужели?

— По крайней мере, мы, Бессмертные. Я опасаюсь интеллектуальной смерти. Что толку от долгой жизни, если мы не можем использовать все наши способности и опыт. Мы начинаем закукливаться.

— И что же делать? Отправиться в межпланетные путешествия?

— Может быть. Но и на Марсе нам понадобятся Купола. И на других планетах тоже. Я подумываю о звездах.

— Это невозможно.

— Это было невозможно, когда мы пришли на Венеру. Сейчас это теоретически возможно. Но практически — нет. У нас нет… стартовой площадки. Ведь нельзя же строить космические корабли и стартовать из Купола!

— Дорогой, время принадлежит нам. Мы обсудим это в другой раз… лет через пятьдесят.

— А до тех пор мы не встретимся?

— Конечно, мы будем встречаться, Захария. Но чисто символически. Дадим друг другу отдохнуть. А когда отдохнем…

Кедра встала. Они поцеловались. Уже символически. Оба чувствовали: былое пламя превратилось в чуть теплую золу. Но они любили друг друга и были достаточно мудры и терпеливы, чтобы ждать, пока огонь разгорится снова.

До сих пор это работало.

Пройдет пятьдесят лет, и они снова станут любовниками.

Сэм Харкер уставился на мрачного долговязого человека, который пробирался через толпу. На нем тоже блестел праздничный комбинезон, но почему-то сразу было ясно, что этот человек не из Купола. Видимо, когда-то он так сильно загорел, что даже проведенные под водой столетия не смогли вытравить загар. Его рот кривился в привычной усмешке.

— А это кто?

— Где? Кто? Ох, я не знаю. Отстань.


Как он ненавидел себя за то, что напялил-таки этот дурацкий комбинезон! Но, к сожалению, старая форма слишком бросается в глаза. Так, мучаясь, злобно усмехаясь, он стоял на тротуаре, который нес его мимо огромного шара Земли, задрапированного черным покрывалом. Такой шар был в каждом Куполе, как напоминание о славном прошлом человечества. Он подошел к окруженному стеной саду и предъявил удостоверение. Вскоре его пригласили пройти к храму.

Он стоял перед Храмом Истины!

Это было потрясающе. Он испытывал глубокое уважение перед каждым встречным: логики, вычислители… хотя нет, логиков он уже прошел. Жрец провел его во внутренние покои и предложил сесть.

— Вы Робин Хейл?

— Верно.

— Вы предоставили нам всю необходимую информацию. Осталось лишь уточнить несколько деталей. Вычислитель хочет поговорить с вами.

Жрец вышел. В нижнем этаже был расположен гидропонный сад, по которому медленно расхаживал высокий тощий человек с продолговатым лицом.

— Требуется привлечение Вычислителя. Робин Хейл ждет наверху.

— Ах, елки зеленые! — сказал высокий человек, сплюнул травинку и почесал длинную челюсть. — Что я скажу бедолаге? В экое дерьмо он вляпался!

— Сэр!

— Ладно, ладно, не буду. Пойду поговорю с ним. А ты отдохни. Бумаги-то у него хоть готовы?

— Да, сэр.

— Ну и ладно. Я пошел. Только вы меня не подгоняйте.

Шаркающей походкой Вычислитель направился к лифту, что-то бормоча себе под нос. В аппаратной, сидя перед экраном, он некоторое время изучал неловко сидящего на стуле долговязого загорелого человека.

— Робин Хейл, — заговорил он низким голосом.

Хейл мгновенно напрягся: «Да?»

— Ты — Бессмертный. Это значит, что продолжительность твоей жизни составляет около семисот лет. Но у тебя нет работы. Так ли это?

— Так.

— Что случилось с твоей работой?

— Вы спрашиваете, что случилось со Свободными Компаниями?

…Свободных Компаний больше не существовало. Их время прошло, когда Купола объединились под одним правительством. И войны стали не нужны. Раньше Свободные Компаньоны были солдатами-наемниками. Им платили Купола, которые боялись воевать сами…

Вычислитель продолжал: «Очень немногие из Свободных Компаньонов были Бессмертными. Свободных Компаний уже давно нет. Ты пережил свое дело, Хейл».

— Я знаю.

— Ты хочешь, чтобы мы нашли для тебя новую работу?

— Вы не сможете, — горько сказал Хейл. — Вы не сможете найти для меня работу, а я не смогу сотни лет бездельничать. Ничего, кроме развлечений. Это не по мне.

— Могу подсказать тебе самое простое решение: умереть.

Наступило молчание.

Вычислитель продолжал: «Но как именно умереть — это уже сложнее. Ты — боец. Ты захочешь умереть, сражаясь за свою жизнь. Еще лучше — за какой-нибудь идеал, в который ты веришь». Он немного помолчал, потом заговорил снова, но уже другим голосом.

— Погоди маленько, сынок. Сейчас я к тебе выйду Ты, главное, не убегай.


Через минуту его высокая, тощая фигура показалась из-за портьеры. Хейл вскочил и с изумлением смотрел на огородное пугало, появившееся перед ним. Вычислитель жестом велел ему сесть.

— Хорошо хоть я тут за главного, — сказал он. — Вся эта компания — мои жрецы — терпеть не могут, когда я выхожу на люди. А сами-то, тьфу, пешки! Вычислитель-то я. Да ты сядь!

Он, шаркая, подошел к стоящему напротив стулу, сел и достал из кармана странного вида вещь — трубку — и стал набивать ее табаком.

— Сам садил, сам резал. Так вот, Хейл. Весь этот балаган для Куполов в самый раз, а перед тобой ломать комедию я не хочу.

Хейл не отрывал от него глаз. «Но… А храм?.. Ведь это же Храм Истины… ты… Вы… имеете в виду, что все это…»

— Надувательство? Ничего подобного. У нас все — высший класс. Беда в том, что Правда не всегда величественна. Помнишь старинные статуи Истины? Она там тоже была голенькая. Так люди на нее фиговый листок нацепили. А теперь глянь на меня. Хорош, да? Раньше мы играли в открытую — и ничего не выходило. Люди думали, что я просто высказываю свое мнение. Ну и что? Человек как человек! А то, что я и не человек вовсе, а мутант, и притом очень непростой! Смотри сам. С чего мы начинали? Платон, Аристотель, Бэкон, Коржавский, думающие машины и, пожалуйста, — пришли туда, откуда вышли: лучший способ решать человеческие проблемы — это логические вычисления. Я — Вычислитель и знаю все ответы. Правильные ответы.

Хейл явно растерялся: «Но ты… нельзя ведь не ошибиться… без всякой техники?»

— Техники хватало. А к чему пришли? Что самая надежная штука — лошадиное чутье!

Хейл зажмурился.

Вычислитель раскурил свою трубку. «Мне ведь, парень, больше тысячи лет! Не сразу поверишь, я понимаю. Но я же тебе говорил, что я непростой мутант. Я, сынок, еще на Земле родился. Я даже атомные войны помню. Конечно, не первые, я тогда только на свет появился. Мои родители — в аккурат продукты вторичной радиации. Я этим нынешним Бессмертным самый близкий родственник. Но моя главная способность… Ты про Бена Прорицателя слыхал? Нет? Ну это один из пророков, их тогда много было. Куча людей могла тогда будущее предсказывать. И безо всякой тебе логики. Короче, я и есть тот самый Бен Прорицатель. Хорошо, хоть нашлись тогда люди, послушались меня и взялись за освоение Венеры. Я придумал. А вот когда Землю разнесло на кусочки, давай меня изучать. Изучали, изучали и решили, что мозги у меня не как у всех — чутье там какое-то есть, инстинкт или что-то вроде, в общем никто толком не знает. Но работает как компьютер, когда он правильные ответы дает. А давать неправильные ответы я просто не могу!»

— Тебе тысяча лет? — спросил Хейл, стараясь хоть за что-то зацепиться.

— Около того. Я много чего повидал. Если бы я захотел, давно мог бы заправлять всей Венерой. Но избави Бог! Если я знаю ответы, это еще не значит, что они мне нравятся. Вот я и сижу себе тихонько в Храме Истины и отвечаю на вопросы.

Хейл растерянно сказал: «Но мы всегда думали, что… есть такой компьютер…»

— Конечно, а как же! Ведь люди скорее поверят машине, чем такому же, как они. Оно и понятно. В общем, сынок, так или эдак, а только я знаю все ответы. Я прокручиваю всю информацию, которая у меня в башке, и вижу, что будет дальше. Обыкновенный здравый смысл. Правда, чтобы разобраться с какой-нибудь проблемой, я должен знать о ней все.

— Так ты знаешь будущее?

— Тут сложнее — слишком много переменных. Кстати, я надеюсь, что ты не собираешься трепаться обо мне. Жрецы этого терпеть не могут. Каждый раз, когда я показываюсь клиенту без всех этих штучек, они потом целый месяц нервные ходят. Хотя можешь чесать языком сколько угодно, кто тебе поверит, что знаменитый оракул — вовсе не супер-пупер-компьютер! — он добродушно ухмыльнулся.

— Главное, сынок, я кинул тебе идею. Я уже говорил, что складываю цифирки и получаю ответ. А иногда и несколько ответов. Почему бы тебе не отправиться на континент?

— Что?!

— А что такого? Парень ты крепкий. Конечно, может выйти, что ты там загнешься. Это, я бы сказал, почти наверняка. Но для чего ты спустился вниз? Сражаться. Так в Куполах не очень-то посражаешься, особливо за идею. Я думаю, найдутся люди, которые пойдут за тобой. Может, несколько Свободных Компаньонов, я имею в виду из Бессмертных. Собери их всех и отправляйся на континент.

— Это невозможно.

— А что? У каждой Компании были свои форты…

— Мы держали сотни человек, чтобы отбиваться от джунглей. И от животных. Мы непрерывно сражались с континентом. И потом, от фортов не очень-то много осталось.

— Выбери какой-нибудь один и отстрой его как следует.

— И что дальше?

— Может быть, ты станешь большим человеком, — тихо сказал Вычислитель. — Самым большим человеком на Венере.

Молчание затянулось. Выражение лица Хейла постепенно менялось.

— Ладно, хорошего понемножку. — Вычислитель встал и протянул ему руку. — Кстати, меня зовут Бен Крауелл. Будут неприятности — заходи. А может, я к тебе заскочу. Ну, в любом случае, особо не болтай, кто тут всему голова.

Он весело подмигнул, выпустил облако дыма из своей трубки и, шаркая, вышел.


Жизнь в Куполах во многом походила на шахматную игру. В курятнике, среди петухов и несушек, в наибольшем почете тот, кому дольше всех удается избежать кухаркиного ножа. Время жизни определяет место в иерархии. У пешек век короткий. Кони, слоны и ладьи живут дольше. В обществе это означает демократию в пространстве и диктатуру во времени. Потому-то библейские патриархи обладали такой властью — они жили столетия!

В Куполах Бессмертные просто знали больше, чем не-Бессмертные. И происходило своеобразное расслоение. В это практичное время никто, конечно же, не думал почитать Бессмертных за богов, но расслоение все равно происходило. Родителям присуще свойство, которое немыслимо у детей — зрелость. Возраст. Опыт.

Смертные люди привыкали чувствовать себя зависимыми от Бессмертных — те больше знали и к тому же они были старше.

Жираф большой, ему видней.

Кроме того, обычный человек склонен избегать ответственности. Личность все больше растворялась в обществе, которое отвечало за все. В конечном счете это привело к тому, что каждый перекладывал свои заботы на другого.

Образовался замкнутый круг, где никто ни за что не отвечал.

Бессмертные старались заполнить чем-нибудь длинные пустые столетия, которые ждали их впереди. Они учились. Они совершенствовались. У них было на это время.

Кончилось тем, что смертные охотно передали им право о себе заботиться.

Это была стабильная культура — культура умирающей цивилизации.


Он вечно попадал в разные истории.

Все новое его завораживало. Кровь Харкеров брала свое. Звали его, однако, Сэмом Ридом.

Он постепенно ощущал прутья невидимой клетки. Их было двадцать, двадцать, двадцать и двадцать. Его мозг постоянно бунтовал, отказываясь подчиняться здравому смыслу. Он искал выхода. Что можно сделать за какие-то восемьдесят лет?

Едва ему исполнилось двенадцать, он умудрился устроиться на работу в огромный гидропонный сад. Широкое, с грубыми чертами лицо, лысая голова, острый ум — все это позволило ему беззастенчиво врать, когда его спрашивали о возрасте. Он проработал там недолго — до тех пор, пока он из любопытства не стал экспериментировать с садовыми культурами. А поскольку он совершенно в этом не разбирался, то, конечно, погубил несколько ценных растений.

Однажды, незадолго до увольнения, он обнаружил в одном из чанов маленький синий цветок, напомнивший ему о женщине, которую он видел на карнавале. Ее платье было в точности такого же цвета. Он спросил про цветок у одного из служителей.

— Обыкновенный сорняк, — сказали ему. — Никак от них не избавиться. Сколько сотен лет с ними борются, а им хоть бы что. Этот еще ладно. Вот крабья трава — так это самое поганое.

Служитель вырвал цветок и отшвырнул в сторону Сэм подобрал его и постарался узнать о нем что-нибудь еще. Цветок, как он потом выяснил, назывался фиалкой. Безобидный милый цветочек, так непохожий на роскошные сортовые растения. Он хранил ее до тех пор, пока фиалка не рассыпалась в пыль. Но и после этого он помнил ее — так же, как помнил ту женщину в синем.

Однажды он сбежал в Купол Канада, расположенный далеко от его родного моря. До этого он никогда не покидал Купола и был потрясен видом огромного прозрачного свода, окруженного вскипающей пузырьками водой. Он отправился туда вместе с человеком, которого подкупил украденными деньгами, чтобы тот выдал себя за его отца. Добравшись до Купола Канада, они расстались навсегда.

Для своих двенадцати лет Сэм был очень сообразительным. Он изобрел множество способов зарабатывать на жизнь. Но ни один его не привлекал. Ему все казалось слишком скучным. Блейз Харкер знал, что делал, когда оставил в изуродованном, деформированном теле нетронутый мозг.

Хотя уродливым Сэм был только с определенной точки зрения. Мерилом красоты считались высокие, стройные Бессмертные, и это налагало на всех коренастых и ширококостных клеймо уродства.

Сэма все время беспокоило неотвязное, жгучее чувство неудовлетворенности и любопытства. Оно без конца подгоняло его. Он не мог жить как все, поскольку это чувство было свойственно Бессмертным, а он, очевидно, Бессмертным не был. Как мог он позволить себе учиться сто и больше лет! Даже пятьдесят лет.

Сэма никогда не привлекали простые пути. Он выбрал себе самый трудный и даже нашел учителя. Его наставника звали Проныра.


Жирный старый подонок по кличке Проныра давно забыл свое настоящее имя. Он был обладателем седых клочковатых волос, ярко-красного носа и стройной философской системы собственного изобретения. Он никогда не лез с советами, но охотно давал их, если его просили.

— Люди хотят веселиться, — учил он мальчишку, — по крайней мере, большинство из них. Они не любят замечать то, что может задеть их нежные чувства. Вбей это себе в голову, малыш. Никакого воровства. Лучше всего — стань полезен тем, у кого власть. А пока держись Джима Шеффилда. Джим умеет выискивать нужных людей. Никаких вопросов — делай, что велят, но перво-наперво заведи хорошие связи.

Он сморкался и щурил на Сэма свои водянистые глазки.

— Я Джиму про тебя говорил. Сходи, потолкуй с ним. Это вон там, — он бросил мальчику пластиковую карточку. — Я бы ни за что не стал тебя туда сватать, если бы не видел в тебе этакой вот жилки. Отправляйся к Джиму.

У двери он снова остановил Сэма.

— Ты далеко пойдешь, малыш. Смотри, не забудь тогда старого Проныру, а? Некоторые забывают. А зря. Я умею устраивать неприятности так же хорошо, как и помогать.

Сэм ушел, оставив старого хрыча заниматься двумя своими любимыми делами: сморкаться в огромный платок и беспричинно хихикать.


Он отправился к Джиму. Сэм был тогда крепким, коренастым, вечно хмурым четырнадцатилетним подростком. Джим оказался старше и сильнее его. Ему было семнадцать и он был выпускником школы Проныры по классу бизнеса. Джим уже начал действовать самостоятельно, и его банда приобретала известность в Куполе. Человеческие отношения были необычайно важны в процветавшем здесь мире интриги. Это совсем не то, что обыкновенная политика. Болото социальной жизни было топким и почти непроходимым, как во времена маккиавелиевой Италии. Прямой удар ножом считался не то что преступлением, а гораздо хуже — дурным тоном. Интрига — другое дело! Равновесие сил было неустойчивым, нужно было как можно тоньше провести противника, дать ему запутаться в собственных сетях, и сделать так, чтобы он сам себя погубил. Это был высший класс.

Банда Шеффилда служила тому, кто больше платит. Сэм Рид — фамилия Харкер ассоциировалась у него только с одним из крупнейших Кланов его старого Купола — получил свое первое задание. Вместе с более опытным напарником он должен был выйти в море и набрать сиреневых водорослей, запрещенных в Куполах. Возвратившись через потайной шлюз, он с удивлением обнаружил, что их там поджидает Проныра с портативной рентгеновской установкой наготове.

На Проныре был защитный костюм. Через респиратор донесся его голос:

— Стойте здесь, ребятки. Лови, — он бросил Сэму небольшой пульверизатор. — Опрыскай-ка пакет. Он у тебя хорошо запечатан? Порядок. Все, все опрыскай — отлично. Теперь медленно поворачивайтесь спиной.

— Подожди минутку, — попросил второй мальчик.

Проныра высморкался. «Делай, что говорят, а не то я сверну твою цыплячью шею, — ласково проговорил он. — Подними руки. Дай я тебя тоже облучу. Медленно поворачивайся… порядок».

Потом они все втроем отправились к Джиму Шеффилду. Джиму тоже пришлось подчиниться Проныре, но он делал это очень неохотно и казался рассерженным. Он даже попробовал спорить.

Проныра, как обычно, высморкался и пригладил свои седые волосы.

— Заткнись, щенок. Что-то ты больно много вякаешь. Если бы ты спрашивал Папочку перед тем, как лезть в незнакомое дело, у тебя было бы меньше неприятностей, — он похлопал по пакету, который Сэм поставил на стол. — Знаешь, почему запрещены эти водоросли? Твой клиент тебя не предупреждал, что с этой дрянью нужно быть осторожнее?

Широкий рот Джима перекосило на сторону: «Я и был осторожен».

— Эта дрянь будет безопасна только тогда, если с ней обращаться, как в научной лаборатории, только так. Она жрет металл. Любой металл проедает, дурень. Но если ее правильно обработать — тогда порядок. А в сыром виде, если она окажется на свободе, то может такое устроить! Сразу же выйдут на тебя, и ты мигом окажешься на континенте, в лечебнице. Понял? Если бы ты сперва пришел ко мне, я бы тебе рассказал, что водоросли нужно сперва облучить. И мальчиков нужно облучить, чтобы они не принесли чего-нибудь на костюмах. В следующий раз это тебе так просто не пройдет. Я не собираюсь переезжать на континент, Джим.

Старик выглядел очень миролюбиво, но воинственное настроение Джима как рукой сняло. Не говоря ни слова он встал, взял пакет и вышел, кивнув остальным ребятам идти за ним. Сэм на секунду задержался.

Проныра подмигнул ему.

— Вы наделаете массу ошибок, ребятки, если не будете слушаться старших.


Это был только один из многих эпизодов его внешней жизни. Его внутренняя жизнь тоже была безнравственной, беспринципной и бунтарской. Он бунтовал против всего. Он бунтовал против краткости своей жизни, которая просто бесила его, когда он думал о Бессмертных. Он бунтовал против своего тела, толстого и короткого — плебейского. Он бунтовал, сам не понимая причин своего бунта, против всего того, во что он превратился в ту злосчастную первую неделю своей жизни.

Во все времена были люди, одержимые гневом. Иногда это гнев пророка Илии — огонь Господень. Такие люди становятся или святыми, или великими реформаторами. Их гнев способен сдвинуть горы, чтобы облегчить участь человечества. Иногда гнев бывает разрушительным, и тогда появляются великие злодеи, которые уничтожают целые народы. Но так или иначе, великий гнев всегда устремлен вовне.

Но гнев Сэма Рида был направлен против непостижимого — против судьбы и времени, поэтому естественно, что в итоге его единственной мишенью оказывался он сам. Такое чувство обычно несвойственно человеку. Но Сэм Рид и не был нормальным человеком. Уже и его отец был не вполне нормален, иначе он никогда бы не стал столь чудовищным образом мстить собственному сыну. Где-то в генах Харкеров была червоточинка, виновная в этой странной ярости, которой и отец и сын пылали против самой жизни.

Развиваясь, Сэм прошел столько этапов, что Джим Шеффилд, Проныра и все, кто работал с ним в те дни, просто не смогли бы воспринять. Его ум был гораздо более высоко организован, он умел жить одновременно на нескольких уровнях и умел это скрывать. С того дня, когда он впервые открыл для себя огромные библиотеки Куполов, он сделался страстным читателем. Он никогда не был интеллектуалом. Его вечное беспокойство мешало ему глубоко овладеть чем-то одним и добиться успеха благодаря единственному своему достоянию — мозгу.

Он пожирал книги так, как огонь пожирает дрова, так, как его собственное недовольство пожирало его самого. Он проштудировал целые университетские курсы по всем предметам, которыми заинтересовалось его острое, неуемное воображение. Эти знания откладывались бесполезным грузом в обширные кладовые его бесполезно просторного мозга. Иногда они помогали ему провернуть особо ловкое мошенничество или изящное убийство. Но чаще всего они простым балластом лежали в его голове, предназначенной накапливать опыт на протяжении пятисот лет и обреченной на смерть менее, чем через сто.

Но хуже всего было то, что он не знал, что же мучит его на самом деле. Он долго боролся с собственным разумом, стараясь вытащить наружу тайны своего подсознания, докопаться до правды о потерянном наследстве. Порой ему казалось, что он может найти ответ в книгах.

В те далекие дни он искал и находил в них советы, как спрятаться от жизни — советы, к которым он так часто прибегал впоследствии: наркотики, женщины, бесконечные переезды из Купола в Купол… Это продолжалось до тех пор, пока он не столкнулся, наконец, с великой, непосильной задачей, решение которой стало его судьбой и на которую он обрушил всю свою ярость.

Следующие полтора десятка лет он читал спокойно и быстро, во всех библиотеках всех Куполов, куда заносила его судьба. Он глубоко презирал всех людей, прямо или косвенно становившихся его жертвами. Точно также он презирал и своих собратьев по ремеслу. Сэма Рида никак нельзя было назвать приятным человеком.

Он был непредсказуем даже по отношению к самому себе. Он сам себя ненавидел и сгорал в огне собственной ненависти. Когда этот огонь вырывался наружу, Сэм начинал действовать особенно дерзко. Его репутация была более чем двусмысленной. Никто не рисковал слишком доверяться ему. Да это было и невозможно, поскольку он сам себе не доверял. Но на его голову и руки был постоянный спрос, его уважали, и очень многие планы строились из расчета, что нет такого ограбления или убийства, которое не мог бы совершить Сэм Рид. Слишком многие в нем нуждались. А кое-кто находил его даже очаровательным.


Жизнь в Куполах была настолько гладкой и спокойной, что становилась просто неестественной. Бунтарский дух, который пожирал Сэма Рида, во многих тлел слабым огоньком и вырывался на поверхность самым странным образом, принимая весьма необычные формы — в дни молодости Сэма все Купола вдруг захлестнула волна увлечения старинными пиратскими балладами. Не таким странным, но зато более показательным был внезапно возникший культ эпохи Свободных Компаньонов, старых добрых дней последнего романтического периода человечества.

Глубоко в человеческих душах жило убеждение, что война — это прекрасно, но сейчас, правда, совершенно невозможно. Разумеется, то, что было тысячу лет назад — это просто ужас, но человеческий разум имеет свойство очаровываться ужасным, преобразуя его так, чтобы им можно было восхищаться.

Свободные Компаньоны, которые были серьезными, честными работягами, обслуживающими военную машину, представлялись чуть ли не странствующими рыцарями. Мужчины и женщины вздыхали о том, что им не выпало счастье пожить в это захватывающе интересное время.

Они пели заунывные баллады, которые Свободные Компаньоны получили в наследство от первопроходцев Венеры. А к тем они, в свою очередь, пришли из невообразимо далеких дней прежней Земли. Но пели их сейчас по-другому. Маскарадного вида «Свободные Компаньоны» заводили зрителей, повторявших все их ужимки, и не подозревали о том, насколько все это фальшиво.

Ни в словах, ни в музыке не было истинного чувства. В Куполах царил застой, а во время застоя люди забывают о том, что такое смех. Они шутят туманно и сложно, возбуждая не смех, а кривую усмешку. Их юмор слишком тонок, он происходит не от избытка жизненных сил и строится на иносказаниях и намеках.

Настоящий смех должен быть откровенным и жестоким. Люди снова вернутся к жизни тогда, когда запоют старые кровавые баллады, имея в виду именно то, что они поют; и когда засмеются от всего сердца над тем, что достойно смеха — над собственными бедами. Потому что только смех противостоит слезам, а слезы — это поражение. Только первопроходцы смеются просто и искренне. В те дни уже никто в Куполах никогда не слышал настоящего смеха, со всей его смелостью и жестокостью, за исключением, может быть, очень старых людей, еще помнивших былые времена.


Считая Свободных Компаньонов чем-то вроде ископаемых динозавров, Сэм Рид тоже увлекся новой модой. Как и всех остальных, его привлекала напыщенность новой романтики. Но он понимал истинные причины этого всплеска эмоций и в глубине души подсмеивался над собой. Ведь по сути дела люди мечтали не о Свободных Компаньонах, а о свободе.

Но на самом деле она была им совсем не нужна. Она бы напугала и оттолкнула большинство из них, привыкших как овцы подчиняться всякому строгому окрику. Но романтическая ностальгия была так приятна, что все с удовольствием отдавались ей целиком.

Когда Сэм читал о днях освоения Венеры, его охватывало страстное нетерпение. Такой войне, какую разбушевавшаяся планета вела против пришельцев, стоило посвятить жизнь. Он читал о Земле и чувствовал жгучую тоску по широким горизонтам. Он мурлыкал себе под нос старинные песни и пытался представить, на что могло бы быть похоже открытое небо.

Его удручало, что его мир был слишком прост. Трудности были искусственными, интрига велась ради интриги — нельзя было со всей силой броситься на препятствие, потому что оно готово было рухнуть в любую минуту. И если одной рукой ты собирался его сокрушить, то другой приходилось его поддерживать.

Единственный противник, с которым Сэм мог бы бороться на равных, было Время — длинные, емкие столетия, которых, он знал, ему не суждено прожить. Ему оставалось только ненавидеть — мужчин, женщин, весь мир, себя… С этим противником он и боролся за неимением другого достойного соперника, боролся непримиримо и беспощадно.

Так продолжалось сорок лет.


Только одно оставалось неизменно значимым для него, хотя он и не обращал на это особенного внимания. Синий цвет трогал его душу так, как ничто другое. Он вспоминал об этом, читая рассказы о старой Земле, о ее немыслимо голубом небе.

Здесь же всюду была вода. Воздух набухал туманом, тяжело висящие над континентом тучи были переполнены влагой и казались такими же мокрыми, как и сам океан, серым одеялом окутывающий Купола. Поэтому синева так надежно спрятанного неба сливалась в его мозгу с представлениями о свободе.


Первой его любовницей стала маленькая танцовщица из дешевого ресторанчика. Когда он увидел ее в первый раз, она танцевала в бикини, отделанном синими перышками. У нее были синие глаза, правда, не такие синие, как эти перышки или как фантастическое земное небо, но синие. Сэм снял для нее небольшую квартиру на задворках Купола Монтана, где они прожили полгода или около того, ежедневно скандаля, как настоящая супружеская пара.

Однажды утром, вернувшись домой с очередного дела, на которое он с ребятами Шеффилда потратил всю ночь, он еще с порога почувствовал странный запах. Тяжелый сладкий аромат имел знакомый кисловатый привкус, который вряд ли бы различили многие из этих травоядных обитателей Куполов.

Маленькая танцовщица, раскинув руки, лежала у стены, и уже успела окоченеть. На том месте, где было лицо, раскрыл, наподобие многопалой ладони, свои трепещущие лепестки большой бархатистый цветок. Он был ярко-оранжевым, но прожилки лепестков уже налились красным. Такое же красное пятно расплылось на синем платье на груди девушки.

Рядом с ней на полу валялась оклеенная зеленой тисненой тканью подарочная коробка, из которой она и достала присланный неизвестно кем цветок.

Сэм так никогда и не узнал, кто и зачем сделал это. Это мог быть один из его врагов. Это мог быть кто-нибудь из его друзей, — какое-то время он подозревал Проныру — решивших, что девчонка возомнила о себе слишком много и не дает Сэму как следует заниматься делами. А может быть, это была одна из ее соперниц по ресторану — среди девиц ее профессии постоянно шла жестокая борьба: ресторанов было мало, а их — много…

Сэм навел справки, выяснил, что хотел, совершил правосудие над теми, кто мог оказаться виноватым. Эта история занимала его недолго. Девушку никак нельзя было назвать очень уж привлекательной, пожалуй, даже еще меньше, чем самого Сэма. Она была удобной, и у нее были синие глаза. А что касается мер, которые Сэм принял по отношению к убийце, так это больше для поддержания репутации.

После этого приходили и уходили другие женщины. С задворок Купола Сэм переехал в район поприличнее. Потом он провернул одно исключительно выгодное дело, бросил старую квартиру вместе с любовницей и перебрался в почти шикарные апартаменты в высотном здании с окнами на одну из центральных улиц. Обустроившись, он подобрал себе миловидную синеглазую певичку.

Ко времени начала нашего повествования у него было три квартиры в разных Куполах: одна дорогая, одна попроще и одна совсем дешевая, расположенная в грязных трущобах Купола Вирджиния. Обитательница каждой квартиры была под стать обстановке. Сэм любил пожить в свое удовольствие. Теперь он мог себе это позволить.

В дорогой квартире у него было две личные комнаты, заставленные все разрастающимися рядами книг и кассет, тщательно подобранными напитками и наркотиками. В его кругах этот адрес был неизвестен. Он приезжал туда под вымышленным именем и обычно выдавал себя за путешествующего бизнесмена из какого-то неопределенно далекого Купола. Так Сэм Рид вплотную приблизился к тому образу жизни, на который он, будучи Сэмом Харкером, имел все права.


		«О ком, королева ночи,


		Ты горькие слезы льешь?


		Да все о тебе, мой милый,


		Ты нынче утром умрешь».


В первый день последнего в его жизни ежегодного карнавала Сэм Рид сидел за маленьким вращающимся столиком и спокойно беседовал о любви и о деньгах с девушкой в розовом бархатном платье. Было, вероятно, около полудня, поскольку тусклый свет, пробивавшийся через толщу воды и гигантский свод Купола, был ярче обычного. Все часы в городе были остановлены, чтобы три праздничных дня никто не беспокоился о времени.

Город медленно поворачивался вокруг Сэма. Кафе-карусель могло бы вызвать головокружение у любого, кто не привык к этому с детства. Закрытое прозрачными стенами, оно медленно перемещалось под звуки такой же медленной музыки. Столы также вращались каждый вокруг собственной оси. Скрытый за облаком мягких волос собеседницы, Сэм мог незаметно наблюдать за городом, который разворачивался перед ним.

Длинной влажной лентой, колеблясь от движения воздуха, проплыл мимо них розовый, сладко пахнущий туман. Сэм почувствовал, что его лицо покрылось крошечными ароматными капельками. Он отер их нетерпеливым движением руки и, чуть навалившись на стол, обратился к девушке:

— Ну?

Она улыбнулась и склонила голову к украшенной цветными лентами лире, стоявшей у нее на коленях. Ее темно-синие глаза показались почти черными, когда она из-под длинных ресниц взглянула на Сэма:

— Через минуту мой выход. Я скажу тебе после.

— Ты скажешь мне сейчас, — Сэм ответил ей не так резко, как ответил бы любой другой женщине, но достаточно твердо.

Роскошная квартира в самом шикарном районе Купола была сейчас свободна, и Сэм хотел, чтобы девушка стала следующей ее обитательницей. Возможно, постоянной обитательницей. Но уже несколько раз ловил себя на мысли, что Росейз вызывает в нем необычное тревожащее ощущение. Ему не нравилось, когда женщины начинали так сильно действовать на него.

Росейз продолжала улыбаться. У нее был маленький нежный рот и коротко подстриженные мягкие волосы, которые окружали темным облаком ее головку наподобие ореола. Обычно беззаботный взгляд ее темно-синих глаз иногда становился острым и проницательным. Пела она голосом, похожим на розовый бархат своего платья, голосом, приятно возбуждающим своей мягкой вибрацией.

Сэм опасался ее. Но если нужно вырвать крапиву, то нечего бояться обжечь руки. Он никогда не уклонялся от опасности и не собирался насиловать себя и стараться не думать об этом бархатистом создании. Нужно выкинуть ее из головы? Значит, она сама должна ему надоесть. Причем чем скорее, тем лучше.

Росейз задумчиво ущипнула струну своей изящной лиры.

— Я слышала сегодня утром… Будто ты разругался с Джимом Шеффилдом. Это правда, Сэм?

Сэм холодно ответил:

— Я, кажется, задал тебе вопрос.

— Я тоже.

— Ладно. Это правда. Я выделю тебе долю в своем завещании, если Джим достанет меня первым. Это тебя устроит?

Она покраснела и с такой силой дернула струну, что та расплылась гудящей полоской.

— Ты можешь схлопотать пощечину, Сэм Рид. Ты знаешь, я ведь сама могу зарабатывать себе на жизнь.

Он вздохнул. Это было действительно так и, конечно, осложняло дело. Росейз очень популярная певица. Если она и примет его предложение, то не из-за денег. Это делало ее еще опаснее.

Медленная музыка, сопровождавшая вращение комнаты, смолкла. Резко ударил гонг, и ленты плавающего по комнате разноцветного тумана всколыхнулись. Росейз встала и поправила висевшую у бедра лиру.

— Мой выход. Я подумаю, Сэм. Подожди немного, вдруг окажется, что я не очень-то тебе подхожу.

— Я знаю, что не подходишь. Отправляйся петь. Я зайду к тебе после праздника, но не за ответом. Ответ я знаю. Ты придешь.

Она рассмеялась и пошла прочь, перебирая струны и напевая вполголоса. Сэм остался сидеть, наблюдая, как поворачиваются головы и светлеют лица ей вслед.

Песня еще не кончилась, когда он встал и вышел из вращающейся комнаты, слыша за спиной негромкий бархатный голос, оплакивающий печальную судьбу бедной Дженевьевы. Певица плавно скользила вверх и вниз по бемолям старинной мелодии, придающим балладе ее жалобное минорное звучание.

«О, Дженевьева, милая Дженни, минует месяц, минует год…», — причитала Росейз, глядя на удаляющуюся широкую спину Сэма, обтянутую красным бархатом. Закончив петь, она быстро прошла в свою уборную и по каналу видеосвязи вызвала Шеффилда.

— Джим, — быстро сказала она, как только хмурое недовольное лицо появилось на экране, — я сейчас говорила с Сэмом и…


Если бы Сэм мог это слышать, то, наверное, убил бы ее прямо тогда. Но он, конечно, не слышал. В ту минуту, когда начинался этот разговор, он неторопливо шел навстречу той самой случайности, которая перевернула всю его жизнь.

Этой случайностью стала встреча с другой женщиной — женщиной в синем. Медленно проплывая мимо на движущемся тротуаре, она подняла руку и накинула прозрачный шлейф своего платья на голову наподобие вуали. И цвет, и движение чем-то поразили Сэма, и он остановился так резко, что на него наткнулись сразу несколько человек. Один из них сердито повернулся к нему, явно собираясь затеять ссору. Однако, получше разглядев каменное лицо с выступающими челюстями и глубокими волевыми складками, расходящимися к уголкам рта, решил, что повод для конфликта явно недостаточный, и отказался от своей мысли.

Образ Росейз был еще слишком ярок в душе Сэма, и поэтому он посмотрел на женщину с меньшим интересом, чем если бы это случилось несколькими днями раньше. В глубине его памяти шевельнулось давно забытое воспоминание, и он неподвижно застыл, не сводя с нее глаз. Ветерок, сопровождавший движение тротуара, колыхал наброшенную на лицо женщины вуаль так, что легкие тени пробегали по ее глазам. Синие глаза и синие тени от синей вуали. Она была очень красива.

Сэм отмахнулся от очередной ленты розового карнавального тумана, на мгновение замешкался, что было ему вовсе не свойственно, потом решительным жестом поправил свой золоченый пояс и двинулся вперед, ступая легко и широко. Он не знал, почему лицо и фиолетово-синее платье незнакомки вызвали в нем такое беспокойство. Слишком много событий отделяли его от того давнего карнавала, когда он увидел ее в первый раз.

Считалось, что во время праздника все были равны, независимо от положения в обществе. Но Сэм заговорил бы с ней и в любой другой день. Он прошел по направлению движения улицы и встал перед женщиной, без тени улыбки глядя в ее лицо. Если бы они стояли на одном уровне, она все равно была бы выше его. Она была очень стройна и элегантна. Ее лицо выражало ту изящную утомленность, которая была нынче в большой моде. Сэм не мог знать, что как раз она и изобрела этот стиль и что ее изящество и утомленность были естественными, а не напускными.

Синяя мантия плотно окутывала длинное облегающее золотистое платье, сверкавшее через полупрозрачную ткань. Ее волосы напоминали водопад, низвергающийся двумя потоками вокруг узкого лица. На макушке они были перехвачены золотым обручем и ниспадали сквозь него до самой талии.

В ушах, проколотых с нарочитой грубостью, висели золотые колокольчики. Это был последний крик моды, подражавшей первобытному жизнелюбию. В следующем сезоне можно было ожидать появления золотого кольца в носу, но и с кольцом в носу незнакомка повернулась бы к Сэму с такой же элегантной надменностью.

Сэм не обратил на это внимания. Тоном сухого приказа он произнес: «Пойдем», — и предложил ей руку. Она слегка отклонила голову назад и свысока посмотрела на него. Казалось, она улыбается. Это нельзя было сказать определенно, потому что ее рот, полный, тонко очерченный, как на египетских рисунках, выражал улыбку самим контуром губ. Когда она улыбалась, на ее лице появлялось несколько пренебрежительное выражение. Под тяжестью волос ее голова чуть отклонялась назад и поэтому казалось, что она смотрит сверху вниз — немного устало, немного презрительно и немного насмешливо.

Так она стояла несколько мгновений, глядя на него свысока, и колокольчики в ее проколотых ушах на время смолкли.

На первый взгляд Сэм казался обычным простолюдином, но для внимательного наблюдателя в нем было слишком много противоречивого. Почти сорок лет в нем ни на минуту не угасала всепоглощающая ненависть, так что он даже свыкся с ощущением пожара в душе. Следы этого бешеного горения так отпечатались на его лице, что, и отдыхая, он выглядел человеком, рвущимся в бой. Все это скрадывало его тяжеловесность и придавало ему выражение устремленности и порыва.

Еще одной примечательной особенностью Сэма было полное отсутствие волос. Простая плешь — явление достаточно заурядное, но его абсолютно голую голову нельзя даже было назвать лысой или плешивой. Его череп был такой классически правильной формы, что любая прическа испортила бы совершенную линию лба. Вред, сорок лет назад причиненный младенцу, был бы гораздо большим, если бы не спешка и, пожалуй, небрежность, вызванная Плащом Счастья. Благодаря им сохранились правильная форма черепа и ушей, присущие всем Харкерам благородные, хотя и скрытые остальной внешностью, линии подбородка и шеи.

Но мощная шея с совершенно не свойственной Харкерам вульгарностью тонула в воротнике ярко-красной рубашки. Ни один Харкер даже на карнавал не вырядился бы с ног до головы в алый бархат, перехваченный на поясе позолоченным ремнем. Но что странно — Сэм носил свой костюм с таким же достоинством, как это делал бы и кто-нибудь из них.

Несмотря на коренастую фигуру, широкую грудь, мягкую, чуть в развалку походку, в Сэме Риде каким-то неуловимым образом проявлялась кровь Харкеров. То, как он держался и носил одежду, совсем не вязалось с бочкообразной фигурой, которая сразу выдавала человека из простонародья.

Бархатный рукав крупными складками собрался на согнутом локте. Сэм стоял неподвижно, твердо глядя на женщину в синем сузившимися глазами, отливавшими сталью на его красном лице.


Спустя мгновение, повинуясь непонятному для нее самой порыву, незнакомка позволила уголкам своих губ приподняться в знак согласия в еле заметную улыбку. Она повела плечом, откидывая синюю мантию, и высвободила узкую руку с маленькой изящной кистью в золотистой перчатке с открытыми пальцами. Медленно опустив ладонь несколько ниже его локтя, она шагнула к нему. На толстой, в рыжих волосках руке, сплетение мышц которой напоминало у запястья основание каменной колонны, ее рука казалась неестественно восковой. Она почувствовала, как напряглись мускулы в ответ на ее прикосновение, и ее улыбка стала чуть снисходительнее.

Сэм произнес: «Ты перекрасила волосы с тех пор, как я видел тебя в последний раз».

Она снова бросила на него высокомерный взгляд, даже не затрудняя себя ответом. Сэм смотрел на нее без улыбки, изучая, как если бы перед ним был портрет, а не живая, дышащая надменностью и презрением женщина, вставшая рядом с ним только из-за нечаянного каприза.

«Ты была рыжая», — убежденно добавил он после паузы. Память прояснилась, выявляя прошлое с точностью до мелочей, и Сэм живо вспомнил, как она поразила его тогда. «Это было тридцать лет назад. В тот день ты тоже была в синем. Я это прекрасно помню».

Женщина чуть наклонила голову и, глядя в сторону, безразлично ответила:

— Должно быть, это была моя внучка.

Сэм был потрясен. Конечно, он знал о существовании Бессмертных, но еще никогда не разговаривал с ними. На человека, измеряющего свою собственную жизнь и жизни своих друзей десятилетиями, столкновение с жизнью, спокойно разворачивающейся в веках, действовало, как удар ниже пояса.

Он рассмеялся коротким лающим смехом. Женщина повернула голову и впервые взглянула на Сэма с легким интересом. Она никогда не слышала, чтобы кто-то из черни так смеялся. Это был уверенный и спокойный смех человека, который знал себе цену и не заботился о манерах.

Многие люди еще до Кедры Волтон находили в Сэме некую необъяснимую привлекательность. Но немногие были столь проницательны. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять — в нем присутствовало то, чему так старательно подражали люди ее круга, навешивая на себя дикарские украшения и слушая суровые и жестокие баллады, правда, звучавшие для них пустым звуком — пока. Жизненная сила и напор были утрачены человечеством. Люди смутно стремились к ним, но когда им в очередной раз предложат столкнуться с суровой реальностью, они изо всех сил постараются этого избежать.

Кедра надменно посмотрела на него, чуть повернула голову — так, что черные волны волос нежно всколыхнулись вокруг плеч, и холодно спросила: «Как тебя зовут?»

Рыжие брови Сэма сдвинулись к переносице. «Обойдешься», — намеренно грубо ответил он.

Она на мгновение застыла. Затем словно теплая волна прошла по ее телу, расслабляя мышцы и растапливая лед высокомерия. Она глубоко, но тихо вздохнула и унизанные кольцами пальцы, до этого лишь прикасавшиеся к нему, мягко легли на красный бархатный рукав. Она позволила раскрывшейся ладони нежно скользнуть к его запястью, и золотые кольца с щекочущим холодом сверкнули в зарослях рыжих волос его руки.

Она сказала, не глядя на Сэма:

— Расскажи мне что-нибудь о себе. Только немного. А то мне надоест.

— Тебе легко надоесть?

— Очень.

Он оценивающе осмотрел ее с головы до ног и, довольно хмыкнув, решил, что раскусить ее будет не так уж сложно. За сорок лет Сэм Рид узнал практически все о жизни в Куполах, причем не только о той жизни, которая у всех на виду, но и о таинственных, порой дьявольских методах, которые человечество изобрело для подстегивания угасающего интереса к собственному существованию, которое слишком растянулось. Сэм подумал, что он не заставит ее скучать.

— Пойдем, — сказал он.


Это был первый день карнавала. В третий и последний день он услышал от Кедры, что их роман необязательно должен закончиться вместе с праздником. Это его скорее удивило, чем обрадовало. Прежде всего — Росейз. А во-вторых, пусть он заперт в клетке отпущенных ему лет, он не потерпит, чтобы кто-то глазел на него снаружи.

Они плавали в невесомости. Из черной пустоты на них надвигались объемные картины. Это было очень дорогое удовольствие. Для него требовались крайне искусные операторы и, по крайней мере, один робот-самолет, со специальной видеоаппаратурой. Подвешенный где-то высоко над венерианским континентом, он был нацелен на сцену, которая разворачивалась перед ними.

Чудовище сражалось с лианой.

Оно было огромным, это чудовище, и словно специально созданным для битвы. Его скользкое чешуйчатое тело стало еще более скользким от крови, струящейся из многочисленных ран, нанесенных гибкими, когтистыми ветвями. Они хлестали его неутомимо и размеренно, рассеивая вокруг себя капли яда, сверкавшие в сером влажном воздухе. Музыка, импровизируемая в такт битве, гремела вокруг них.

Кедра прикоснулась к регулятору, и звук стал чуть слышным. Где-то высоко парил безразличный к сражению самолет, невидимый музыкант неслышно нажимал на клавиши. Кедра повернула голову, и в темноте прошелестел шелк ее волос.

— Я ошиблась, — сказала она.

Сэм с досадой вздохнул. Он хотел досмотреть сражение до конца.

— Чего?

— В тебе, — ее пальцы с властной нежностью скользнули по его щеке. — Я недооценила тебя, Сэм. Или переоценила. Или и то, и другое.

Он тряхнул головой и протянул в темноте руку вдоль гладкой округлой щеки к затылку, наткнулся на обруч, сквозь который падали волнистые волосы, захватил их полной горстью и грубо потряс ее голову из стороны в сторону. Волосы мягко оплели его кисть.

— Наигрались, — сказал он. — Я тебе не комнатная собачка. Чего ты все крутишь?

Она засмеялась: «Если бы ты не был так молод…» В ее голосе прозвучали оскорбительные интонации. Он отпустил ее так резко, что она почти упала на тахту рядом с ним и, чтобы удержаться, ухватилась за его плечо. Сэм молчал. Потом небрежно спросил: «Сколько тебе?».

— Двести двадцать.

— Понятно, что я тебе надоел. Я — ребенок.

Ее смех прозвучал ободряюще:

— Не ребенок, Сэм, не ребенок. Просто мы по-разному смотрим на жизнь. Нет, ты мне не надоел. В этом-то и все дело. По крайней мере, отчасти в этом. Я бы, пожалуй, хотела, чтобы ты надоел мне. Тогда я могла бы оставить тебя сегодня вечером и забыть все, что здесь было. Но в тебе что-то есть, Сэм, не знаю что. — Ее голос стал задумчивым. В темноте за ними музыка наросла до пронзительного крещендо и затем плавно перешла к замирающим нотам смерти, сопровождавшим гибель кого-то из двух соперников, сражавшихся в огромных болотах высоко над ними.

— Если бы ты только был тем, кем ты выглядишь, — вздохнула Кедра. — Если бы ты только был… У тебя прекрасный ум, Сэм. Жаль, что ты умрешь слишком рано и не успеешь им воспользоваться. Я бы даже хотела, чтобы ты не был обычным человеком. Я бы вышла за тебя замуж — на время.

— Что это за ощущение, — жестко спросил Сэм, — быть богом?

— Тебе показалось, что я смеюсь над тобой? Извини. Ты этого не заслуживаешь. Что это за ощущение? Мы — Бессмертные, это верно. А ощущение — захватывающе и страшно. Это ответственность. Мы не просто играем с жизнью. Первые сто лет я потратила на подготовку и обучение, на знакомство с людьми и предметами. Следующие сто лет я занималась искусством интриги. Это наука о ниточках, за которые нужно потянуть, чтобы, например, заставить Совет смотреть на вещи по-иному. Это джиу-джитсу для мозга — как прикоснуться к человеческому тщеславию, чтобы реакция была как раз такой, какая мне нужна. Я думаю, ты и сам знаешь, как это делается. Только ты еще слишком мало прожил, чтобы овладеть этим как следует. А жаль. В тебе есть что-то, что я… я бы не возражала…

— Перестань повторять, что вышла бы за меня. Я бы тебя не взял.

— Нет, взял бы. Я могу это устроить даже сейчас, несмотря на то, что ты обычный человек. Я могла бы…

Сэм перегнулся через ее колени и нащупал выключатель. Маленькая, уютная комната мгновенно осветилась. Кедра рассмеялась полупротестующе, полуудивленно и, откинувшись, прикрыла свои большие красивые глаза рукой:

— Сэм! Я ослепла! Не надо, — она потянулась к выключателю. Он перехватил ее руку, сжав унизанные кольцами пальцы.

— Нет. Хватит. Я ухожу. Сейчас. У меня нет ни малейшего желания встречаться с тобой еще раз. Ясно? К сожалению, ты мне не подходишь. — Он порывисто встал.

Было что-то змеиное в том, как она одним плавным гибким движением поднялась на ноги, сверкая золотистым узорчатым платьем, плотно облегающим тело.

— Подожди. Ну, подожди же. Забудь это, Сэм. Я хочу кое-что тебе показать. Все это ерунда. Мне нужно было, чтобы ты раскрылся. Сэм, я хочу взять тебя в Гавань. У меня есть для тебя дело.

Он холодно посмотрел на нее, блеснув стальными искрами из-под рыжих ресниц и, нахмурив уродливые рыжие брови, назвал сумму, за которую он согласится ее выслушать. Она слегка поджала губы и сказала, что заплатит. Неуловимая египетская улыбка снова наметилась в уголках ее рта.

Сэм вышел из комнаты вслед за ней.


Гавань олицетворяла полузабытую колыбель человечества. Это была Земля, но Земля явно приукрашенная и воспроизведенная по плохим воспоминаниям. Она представляла из себя гигантскую полусферу, состоящую из множества ячеек-кабин, которые, как соты, образовывали сплошной свод над огромным, расположенным внизу залом. Каждая кабина могла отделяться от остальных и перемещаться в другое место с помощью сложного переплетения направляющих лучей. По замыслу архитектора, это давало возможность наслаждаться любым из пейзажей, воспроизводящих все земные ландшафты.

Говоря строго, здесь было множество несоответствий: пальмы росли вперемежку с соснами, цветущими фруктовыми деревьями, увитыми розами и виноградными лозами. Но в целом все выглядело более или менее правдоподобно, и эти мелочи не смущали никого, кроме нескольких знатоков. О существовании времен года помнили только ученые. Весна и осень были отвлеченными понятиями прошлого.

Это был фантастический и странный замысел — объединить в одном ритме осеннее и весеннее равноденствия, прорастание травы и набухание почек, желто-зеленые краски осени и бело-голубое сияние зимы. И все это естественно, буйно, так непохоже на управляемые компьютерами гидропонные сады.

Кедра Волтон и Сэм Рид вошли в Гавань. С площадки, на которой они стояли, была видна огромная сверкающая полусфера, заполненная блестящими кабинами. Это было похоже на яркий сказочный сон — скольжение, парение, спуск и подъем в переплетенных световых потоках. Далеко внизу виднелся непропорционально вытянутый зал. Это был бар, построенный в виде серпантина. Мельтешение посетителей делало его похожим на извивающуюся тысяченожку.

Кедра произнесла несколько слов в микрофон. Одна из кружащихся кабин сошла со своей орбиты и мягко стукнула о причальную платформу. Они шагнули внутрь, и по покачиванию пола Сэм понял, что кабина воспарила опять.

У маленького столика полулежали на диванных подушках мужчина и женщина. Лицо мужчины Сэму было знакомо — Захария Харкер, глава знаменитого клана Бессмертных, собственной персоной. Это был крупный, прекрасно сложенный человек высокого роста. Его лицо отражало не возраст, но зрелость и опытность, странным образом оттеняемые вневозрастной молодостью, придающей ему гладкость и свежесть. Казалось, он безупречен во всем — в разговоре, манерах, и его спокойная, уверенная мудрость тоже была безупречной.

Женщина…

— Сари, дорогая, — сказала Кедра, — я привела вам гостя. Сари — это моя внучка. Захария, это —…я не знаю, как его зовут. Он мне не представился.

У Сари Волтон было тонкое надменное лицо — очевидно, фамильная черта. Ее необыкновенные золотисто-зеленые волосы падали на обнаженные плечи в тщательно продуманном беспорядке. Узкая пелеринка из дорогого меха венерианского зверя была наброшена поверх открытого платья. Испещренный разбегающимися, наподобие тигриных, узорами, мех казался мягким и бархатистым. Платье из тонкого и упругого материала плотно облегало ее до колен и ниспадало широкими складками у лодыжек.

Бессмертные посмотрели на него, и на их лицах отразилось изумление. Сэм понял, что они шокированы. Внезапно он ощутил себя неуклюжим, громоздким и почувствовал, насколько он не похож на этих аристократов. Раздраженно, как завистливый ребенок на взрослых, Сэм смотрел на их благородные и спокойные черты, исполненные знания и мудрости.

— Садись, — Кедра кивнула на диван. Сэм неестественно прямо сел, взял бокал и с нескрываемой неприязнью принялся изучать отвернувшихся хозяев.

Кедра сказала: «Я думала о Свободном Компаньоне, когда вела его сюда. Он… как все же тебя зовут? Может, я сама придумаю тебе имя?»


Сэм мрачно назвался. Она откинулась на подушки, и золотые кольца тускло блеснули на поднявшей бокал руке. Она смотрела на него спокойно и непринужденно, но Сэм, тем не менее, почувствовал в ней какую-то легкую напряженность. Ему стало интересно — чувствуют ли это остальные?

— Я расскажу тебе все по порядку, Сэм Рид, — обратилась к нему Кедра. — Я провела последние двадцать лет в созерцании.

Он знал, что это такое — вид интеллектуального воспитания, утонченная религия, когда посвященный удаляется от мира, чтобы постичь непостижимое. Нирвана? Нет. Возможно, мир, равновесие и покой.

Он знал о Бессмертных несколько больше, чем они, пожалуй, подозревали. Насколько это доступно для смертного, он понимал, как полна может быть жизнь, охватывающая тысячелетие. Нужные черты доводятся до совершенства, и жизнь напоминает тщательно подогнанную мозаику, пусть огромную, но составленную из таких же кусочков, как и обыкновенная жизнь. Можно прожить тысячу лет, но одна секунда будет по-прежнему длиться не больше секунды. И чтобы поддержать столь долгую жизнь в равновесии, необходимы периоды созерцания.

— При чем здесь Свободный Компаньон? — требовательно прервал ее Сэм. Он знал, что Робин Хейл, последний из сражавшихся с Венерой воинов, был сейчас необычайно популярен. Чувство неудовлетворенности, которое так легко может привести в движение людские толпы, сыграло ему на руку и сделало героем дня. Всюду появлялись страстные сторонники его идеи колонизации суши.

По крайней мере, сторонники на словах. Основная часть проекта была еще на бумаге. Когда дело дойдет до настоящей борьбы с яростной стихией континентальной Венеры, реалисты начнут понимать, что все может обернуться иначе. Однако пока крестовый поход Робина Хейла вызывал бурный и бестолковый энтузиазм.

— При чем тут он? — медленно переспросил Захария Харкер. — Из этого ничего не выйдет. А ты, Сэм Рид, как думаешь?

Сэм взглянул на него из-под рыжих бровей, фыркнул и покачал головой, намеренно не утруждая себя ответом. Ему внезапно захотелось посеять разногласия среди этих спокойных благовоспитанных Бессмертных.

— Когда я вышла из созерцания, то поняла, что проект Свободного Компаньона — это самое интересное событие последнего времени. И самое опасное. По многим признакам мы увидели, что попытка колонизации может обернуться большой бедой.

— Почему? — буркнул Сэм.

Захария Харкер наклонился к столу, чтобы поставить бокал.

— Мы еще не готовы, — ровным голосом сказал он. — Необходимо тщательное планирование — и техническое, и психологическое. Мы, Сэм Рид, угасающая раса, и не можем позволить себе неудачу. А проект Робина Хейла обречен на провал. Поэтому нельзя давать ему шанс. — Он приподнял брови и задумчиво посмотрел на Сэма.

Сэм невольно поежился. У него возникло неприятное ощущение, что этот глубокий, спокойный взгляд может увидеть в его лице куда больше, чем ему бы хотелось. Об этих людях нельзя ничего сказать наверняка. Слишком долго они живут. Возможно, они знают о нем слишком много.

— Вам нужно, чтобы я его убил? — бесцеремонно спросил Сэм.

В маленькой комнате на миг воцарилось молчание. У него возникло ощущение, что они не предполагали такого варианта. Он почувствовал, что вокруг него начался быстрый обмен мнениями, как если бы Бессмертные говорили без помощи слов. Люди, знающие друг друга на протяжении стольких веков, вполне могли развить в себе способность к чтению мыслей, хотя бы с помощью нюансов мимики. Казалось, Бессмертные устроили совещание над его головой.

Потом Кедра сказала: «Да. Убей его, если можешь».

— Это было бы лучше всего, — медленно добавил Захария. — Это нужно сделать сейчас, сегодня. Самое большее — в течение сорока восьми часов. Медлить нельзя, все разворачивается слишком быстро. Нужно убрать его, пока нет никого, кто мог бы занять его место. А завтра, может быть, кто-нибудь уже появится. Что, Сэм Рид, справишься?

— Вы что, спятили? — Сэм угрюмо осклабился. — Похоже, вы знаете обо мне больше, чем я думал.

— Конечно, знаем, — рассмеялась Кедра. — Ведь прошло три дня. Неужели ты думал, что я позволю себе расслабиться с человеком, о котором мне ничего не известно? Я знала твое имя через три часа после нашей встречи. На следующее утро я знала содержание твоего досье. Тебе можно доверить такую работу. Она тебе по плечу. А сколько тебе нужно за молчание, ты решишь сам.

Сэм покраснел. Именно тогда он впервые ощутил ненависть к ней. Кому приятно узнать, что его водили за нос?

— Это дельце, — процедил он, — встанет вам вдвое дороже, чем обычным клиентам.

Он назвал явно завышенную сумму.

— Нет, — ответил Захария, — мы можем дать…

— Подожди, милый, — подняла руку Кедра. — Я заплачу. У меня есть свои соображения.

Захария внимательно посмотрел на нее. Эти соображения были настолько ясно написаны на ее лице, что на мгновение он поморщился. Он полагал, что их свободный брак, прерванный ею перед уходом в созерцание, будет вот-вот возобновлен. Однако, следя за тем, как она смотрит на Сэма, Захария понял, что это может произойти не так скоро.

Сари наклонилась вперед и положила свою бледную узкую руку ему на плечо.

— Захария, — в ее успокоительном тоне звучали собственнические нотки, — оставь ее, дорогой. Времени хватит на все.

Бабушка и внучка, почти как в зеркале повторяющие друг друга, обменялись понимающими взглядами, в которых не упускавший ничего Сэм уловил соперничество.

— Посмотри туда, — Захария прикоснулся к пульту. Одна из стен вспыхнула и стала прозрачной. На небольшом удалении от них проплывала кабина, в которой сидел одинокий человек. — Он здесь уже около двух часов.

Кабина подплыла ближе, и Сэм увидел хмурого высокого и смуглого мужчину, одетого в обычный коричневый костюм.

— Я знаю его в лицо, — сказал Сэм, вставая. От резкого движения пол слегка качнулся. — Высадите меня на посадочной площадке. Я с ним разберусь.


Сэм отыскал свободное место в длинном зале бара и заказал выпить. Бармен внимательно посмотрел на него. Это было место встречи Бессмертных, и люди такого плебейского вида, как Сэм, нечасто появлялись у стойки. Но в угрюмом лице и повелительных интонациях было что-то, что заставило бармена после мгновенного замешательства пробормотать: «Да, сэр», — и с хмурым видом принести, что просили.

Сэм сидел там довольно долго. Он дважды повторял заказ и теперь тянул последнюю порцию. Огромная сфера сплетала запутанные узоры над его головой, и пестрая толпа заполняла гигантский купол музыкой и невнятным рокотом. Он наблюдал за беспорядочным перемещением кабины с человеком в коричневом костюме. Ожидая Бессмертного, он лихорадочно прикидывал разные варианты.

Сэму было страшно. Вмешиваться в политику Бессмертных — дело опасное. А влезать еще и в их отношения — это просто чистое самоубийство, и у Сэма не было ни малейших иллюзий по поводу своих шансов уцелеть после того, как надобность в нем отпадет. Он не мог забыть выражения мягкой задумчивости, с которым Захария Харкер повернулся к нему.

Когда кабина Свободного Компаньона подплыла, наконец, к причальной платформе, Сэм уже встречал ее там.

Он не тратил слов понапрасну.

— Меня только что наняли убить тебя, Хейл, — сказал он.


Час спустя, когда они вместе выходили из Гавани, ребята Шеффилда добрались до него.

Сэм никогда не достиг бы таких успехов в своей карьере, если бы не умел красноречиво убеждать своих собеседников. С другой стороны, со дня объявления крестового похода на континент столько краснобаев пытались навязать Робину Хейлу свои услуги, что он уже научился отделываться от них.

Но кровь Харкеров опять сыграла свою роль. В итоге Хейла убедило именно чисто наследственное выражение спокойной уверенности, говорившее его общему для всех Бессмертных чувству родства больше, чем все ораторские ухищрения Сэма.

Сэм говорил очень быстро, однако, со спокойным и даже ленивым видом. Он знал, что теперь их с Хейлом жизни связаны вместе, причем связаны очень короткой веревочкой, длиной не более 48 часов. До этого срока они оба в безопасности, а после него — оба должны умереть, если только не сделают какой-нибудь хитрый ход. Когда Сэм говорил об этом, его голос звучал вполне искренне.

Именно на этом месте шеффилдовские парни его и достали. Они с Хейлом как раз вышли из Гавани и вступили на самую медленную ленту тротуара. Ловко созданное давление толпы слегка разделило их, и Сэм, пробиваясь обратно, слишком поздно увидел черный баллончик на уровне своего лица и слишком поздно попытался задержать дыхание, почувствовав тошнотворный запах невидимого газа.

Все вокруг стало замедляться, замедляться и остановилось совсем.

Чья-то рука скользнула ему под локоть, и его потащили вдоль движущегося полотна. Уличные огни пятнами вспыхивали до поворота, а потом вдруг слились в одну гипнотического цвета кляксу. Сверкающая улица гладко плыла вперед, по сторонам клубился ароматный туман, но он видел все, как при замедленной съемке. Смутно Сэм сознавал, что это его же собственный промах. Он позволил Кедре отвлечь его, он ввязался в новое дело, не покончив со старым. И теперь он расплачивался за это.

Потом что-то вроде водоворота медленно ворвалось в движение полос. Сэм воспринимал только тычки, крики и звук ударов по телу. Он не мог разобрать деталей, однако видел лицо Свободного Компаньона, снова и снова проплывающее перед ним, наложенное, как в кино, на другие лица, что-то орущие и смутно знакомые.

В той же дремотной плавности он отметил, что орущие лица отплывают назад, оставаясь на более медленном полотне, что огни быстро убегают по краям скоростного тротуара и что рука Робина Хейла крепко держит его за локоть.

Он позволил этой твердой руке направлять его. Он двигался, оставаясь неподвижным. Его мозг почти полностью выключился. Он только смутно соображал, что они оказались около какой-то оранжереи, что Хейл сует монеты в руку служителя, что они останавливаются перед резервуаром, из которого свисает густая серо-зеленая листва. Издалека донеслось бормотание Хейла: «…обычно она растет здесь… дай Бог, чтобы они разбрызгали ее не очень… эта мерзость проникает всюду… Ага!» Послышался скребущий звук, пятно голубоватой коры закрошилось в ладонях Хейла, и странная пыль окутала лицо Сэма.

После этого все ускорилось и рванулось вперед в такт внезапно начавшемуся яростному чиханию. Жгучая боль закипела в каждой вене, побежала вверх и пронзила мозг. На мгновение она стала совсем нестерпимой, взорвалась и стихла.

Дрожа и обливаясь потом, Сэм почувствовал, что снова может говорить. Восприятие времени пришло в норму, и он, моргая, уставился на Хейла.

— Порядок? — спросил тот.

— По-моему, да, — Сэм протер глаза.

— С чего они так завелись? — с нескрываемым любопытством поинтересовался Хейл.

— Я сам виноват, — коротко ответил Сэм. — Личные счеты. Я улажу их позже, если останусь жив.

Хейл засмеялся: «Пойдем ко мне. Потолкуем».


— Они не понимают с чем столкнутся, — мрачно говорил он. — И мне никого не удается в этом убедить. Они создали романтическую бредню о крестовом походе, а из тысячи нет и одного, кто хоть бы раз ступал на сушу.

— Убеди меня, — предложил Сэм.

— Я видел Вычислителя, — начал Хейл. — Поход — это его затея. Лично мне нужно было… кое-что. Такие вот дела, и поэтому-то я сейчас и боюсь. Я ничего не могу сделать. Эти люди непробиваемы. Они присосались ко мне, как пиявки, и требуют романтических приключений. А я могу предложить только жизнь в таких жутких условиях, какие им и не снились, плюс никакой надежды на успех в этом поколении, а, может, и в следующем. Те, кому это бы подошло, видимо, уже повывелись, пока люди жили в Куполах. Наверное, подводный горизонт слишком узок. Они ничего не видят дальше Купола, да и своих носов.

Он криво усмехнулся: «Я несу им не мир, но меч. И никто в это не верит».

— Я сам никогда не был наверху. На что это похоже?

— Ты знаешь о джунглях по фильмам, снятым с самолетов. Как и почти все. А это цветочки — то, что видно сверху. Сверху — это даже мило. А вот засунуть камеру в грязь да показать, что оттуда торчит и что туда зарыто, и болотных волков, отгрызающих ноги, и ядовитый вьюн с подводными петлями… Да сделай я это, мой крестовый поход тут же лопнет. — Он нервно передернул плечами.

— Я уже начал работу, ты, наверное, слышал. В старом форте. Его когда-то построил Дунмен. А теперь там опять джунгли. Старые стены и заграждения дезактивировались и от них нет никакого толку. Помещения забиты растительной массой, кишмя кишат мелкой живностью, змеями и всякой ядовитой дрянью. Мы занимаемся расчисткой, но я боюсь, что даже просто поддерживать чистоту скоро уже будет не под силу всем моим добровольцам. Чего там, одни плющи насквозь проедают дерево, сталь, стекло и человека. Здесь, на Венере, экология не чета земной. Удержать форт будет не так-то легко. Все силы уйдут на то, чтобы выжить.

— Для этого нужны деньги и хорошо налаженное снабжение, — заметил Сэм. — А Кланы резко против — пока.

— Я знаю. Они ошибаются. Так же, как и Вычислитель.

— Выходит, ты играешь в одиночку?

— Выходит так.

— Почему? Хороший спонсор мог бы дать тебе все, что нужно.

— Не мог бы. Это была бы афера. Ты пойми, Рид. Я в это дело верю. Со мной — это крестовый поход. Но я не стал бы доверять человеку, который, зная правду, захочет с этим связываться.

Заманчивая идея начала вырисовываться в голове Сэма. Он сказал:

— А мне бы ты доверил?

— С чего бы это!

Сэм быстро соображал, сколько правды о себе он уже рассказал Хейлу. Не слишком много. Можно спокойно идти дальше.

— С того, что я уже рискнул своей шеей, когда предупредил тебя. Если бы я сделал то, о чем просил Харкер, то уже сейчас имел бы кое-что. А я этого не сделал. И до сих пор еще не сказал почему. Я думаю и не надо. Я смотрю на колонизацию так же, как ты. Не буду врать, я мог бы кое-что заработать на этом деле, но ведь заработать я мог и шлепнув тебя.

— Я тебе только что объяснил, что все равно ничего не выйдет, — возразил Хейл. Но глаза его заблестели, а движения стали более порывистыми.

«Зацепило!» — подумал он. А вслух сказал: «Может и нет. Все, что нужно — достаточное снабжение, именно достаточное. Мне кажется, я смогу это обеспечить. К тому же надо дать „покорителям“ другую цель, не твою, а ту, которую они смогут достичь еще при жизни. Что-то, на чем они смогут подняться. Без обмана. Попробуем?»

Хейл задумчиво ущипнул подбородок. Наконец он решился: «Пошли к Вычислителю».

Сэм смутился. Он боялся Вычислителя. Его собственные соображения были не настолько порядочны, чтобы их можно было выставлять на свет чистого разума. Но Хейл, хотя и был явным романтиком, имел за спиной опыт в несколько столетий, который был хорошей опорой его врожденному прямодушию. Они спорили больше часа. Потом Сэм отправился с ним к Вычислителю.


С ними говорил шар, сияющий белый шар, установленный на стальном пьедестале. Он размеренно вещал:

— Я уже говорил тебе, Хейл, что не могу предсказывать будущее.

— Но ты умеешь давать правильные ответы.

— То, что правильно для тебя, может быть неправильно для Сэма Рида.

Сэм нетерпеливо поморщился: «Тогда давай два ответа». Он думал, что они разговаривают с компьютером, и слегка расслабился. Все-таки машина — не человек. Что бы там ни было, а он представил вполне пристойные исходные данные. Его нетерпение было совершенно естественно, ведь время, отведенное ему Кедрой и Харкером, таяло час за часом.

По серебристой поверхности шара поплыли тени — искаженное отражение длинного ухмыляющегося лица Вычислителя. Сходство уловил, разумеется, один Хейл — тому, кто ничего не знал о Вене Крауелле, мелькание теней казалось лишенным всякого смысла.

— Жители Куполов не первопроходцы, — бесстрастно сказал Вычислитель. — Вам нужно вербовать потенциальных реформаторов.

— Нам нужны нормальные, крепкие люди, — прервал его Сэм.

— Тогда возьмите преступников. Это в основном крепкие люди. Они просто подверглись социальному или ситуационному смещению. Любой асоциальный индивидуум может стать просоциальным в соответствующих внешних условиях. Преступники и недовольные станут вашими лучшими работниками. Вам понадобятся биологи, геологи, естествоиспытатели…

— Нам придется заплатить прорву денег, чтобы заполучить хотя бы посредственных специалистов, — возразил Сэм.

— Не стоит преувеличивать. Но заплатить придется. Вы еще удивитесь, сколько преступников вы найдете на самых высоких уровнях. Купола не дают свободы, они слишком ограничены. Ни один хороший работник не может чувствовать удовлетворения, если он не работает с полной отдачей. А кто в Куполах хоть когда-нибудь реализовал хоть треть своих возможностей? После освоения дна — никто.

— Так Вы думаете, можно рискнуть? — задумался Хейл.

— Если вы с Ридом избежите угрожающей вам сейчас опасности, обратись ко мне еще раз.

— Хейл мне говорил, — вмешался Сэм, — что Вычислитель смотрит на колонизацию не так, как Кланы. Почему бы Вам тогда не помочь нам разделаться с ними?

По шару снова побежали тени — Вычислитель покачал головой.

— Я не всесилен. Кланы делают свое дело так, как они его понимают. Они умеют предвидеть. Своим влиянием и интригами они управляют постановлениями Совета, хотя формально он совершенно свободен. Кланы прячутся за кулисами, делают политику и следят за выполнением своих решений. Юридически власть в Куполах принадлежит мэрам и членам Совета. Фактически она в руках Бессмертных. У них хорошее социальное чутье, но они безжалостны. Они проталкивают законы, жестокие с точки зрения смертных, но спасительные для их правнуков, которые смогут жить именно благодаря жестокости Бессмертных. С точки зрения Кланов, понятие общественного благополучия имеет гораздо большую протяженность во времени. Но сейчас они, по-моему, ошибаются.

— Человечество угасает очень быстро. Кланы утверждают, что средств хватит на финансирование только одной попытки колонизации. Если она провалится, мы обречены. Второй попытки не будет никогда. У нас не хватит ни материальных, ни человеческих ресурсов. Мы должны дожидаться их согласия, а они согласятся только тогда, когда будут уверены, что провала не будет. Я считаю, что они неправы. Я считаю, что человечество деградирует быстрее, чем они думают. Если мы будем ждать, то может оказаться слишком поздно…

— Но планетой управляет не Вычислитель, а Кланы. Я слишком часто противоречил им в других ситуациях, чтобы они доверяли мне сейчас. Они уверены, что я всегда действую против них.

Робину Хейлу все это было давно известно, и при первой же возможности он нетерпеливо спросил: «Сделайте нам прогноз, Вычислитель. Вы можете сказать, есть ли у нас какие-нибудь шансы именно сейчас?»

Некоторое время шар молчал. Потом из него раздался совершенно необычный звук: он сперва захихикал, а потом откровенно засмеялся в полный голос. Это озадачило Хейла и совершенно обескуражило Сэма Рида. Не очень-то просто представить, чтобы компьютер смеялся.

— Да не бойся, освоишь ты сушу, — хохотал Вычислитель. — Реальны твои шансы, очень реальны. А если еще этот парень, Сэм Рид, возьмется тебе помогать, то считай — дело в шляпе! Вот и все, сынок. Я думаю, хватит с тебя.

Сэм в оцепенении смотрел на плывущие по шару тени. Все его прежние представления пошли кувырком. Этот Вычислитель — сплошное надувательство. Он что, предлагает им загадки разгадывать? А если все это лишь болтовня, то чего стоят его прежние разглагольствования?

— Спасибо, Вычислитель, — сказал Свободный Компаньон, и Сэм изумленно уставился уже на него. С какой стати он благодарит машину, да еще такую дурацкую машину, которая только что доказала свою полную бесполезность?

Когда они повернулись, чтобы уйти, шар захихикал снова. Смех разрастался и разрастался и последнее, что они услышали уже на выходе, были раскаты безудержного хохота, заполнившие весь вестибюль. Он звучал хотя и не зло, но с изрядной долей нескрываемой иронии.

С высоты своего тысячелетнего опыта, Вычислитель до слез смеялся над будущей судьбой Сэма Рида.


«Если вы избежите угрожающей вам сейчас опасности…» — Сэм передразнил Вычислителя. Он сидел за пыльным пластиковым столом и хмуро поглядывал на сидящего напротив Хейла. Они находились в потайной комнатенке старого Проныры. Пока они там, им ничего не угрожает, но не могут же они оставаться там вечно! Сэм отлично знал, сколько харкеровских шпиков следят за каждым их шагом.

— Мне показалось, что у тебя есть идея, — сказал Хейл.

— А мне показалось, что тебе на это плевать. В чем дело? Ты что, мне не веришь?

— Да верю, верю. Как не верить человеку, который вдруг ни с того ни с сего заявляет, будто его наняли меня убить. Хотя может быть ты делаешь себе рекламу? Но я давно ждал от Кланов какой-нибудь пакости и к тому же я верю Вычислителю. Ну так что, есть идея?

Сэм покосился на него из-под нахмуренных рыжих бровей. Он начинал ненавидеть Хейла за то, что тот так легко согласился сотрудничать с ним. Правда, Сэм только этого и хотел. Но ему не нравились доводы Свободного Компаньона. Тот, похоже, никак не связывал успех или неуспех своего предприятия с надежностью будущего спонсора, звания которого Сэм так настойчиво добивался. Пускай Вычислитель, движимый своей идиотской логикой, одобрил его участие, и пускай Хейл доверял Вычислителю, но дело-то было не в этом.

Робин Хейл был Бессмертным.

То, что Сэм смутно подозревал и что бесило его в Волтонах и Харкерах, бесило его и в Хейле. Это проклятая, ни с чем не сравнимая уверенность в себе. Хейл не был рабом Времени — Время служило ему. Человек с многовековым опытом за плечами мог спокойно воспринимать практически любое сочетание обстоятельств, так как почти наверняка уже однажды встречался с ними. Он будто располагал готовыми наборами ситуаций. У него было достаточно времени продумывать и ставить эксперименты над человеческим поведением, и решение возникало как бы само собой.

С детской запальчивостью Сэм подумал, что это нечестно. Проблемы, которые простым смертным толком-то и не осознать, Бессмертные успевают изучить вдоль и поперек. И там, где обычным людям нужно принимать отчаянные решения или идти на компромисс, Бессмертные могут просто переждать. Прямо как в песенке «Ах, мой милый Августин, все пройдет…»

Само собой, что они способны на необъяснимые поступки. У них так много времени, что не-Бессмертному и не представить. Нужно прожить долгую-долгую жизнь, чтобы хотя бы научиться понимать…

Он глубоко вздохнул и начал издалека:

— Кланы, я имею в виду Волтонов и Харкеров, открыто не нападут. Они не захотят, чтобы их припутывали к убийству. До сих пор им было плевать на народ, потому что народ был неорганизован. В Куполах никто никогда и не думал бунтовать — просто повода не было. Тут у Кланов было все четко. Но с твоей заварухой вокруг крестового похода у них появятся новые проблемы, причем совсем не простые. Народ впервые зашевелился, пускай бестолково — очень уж все завелись на этот поход. Вот я и придумал, как нам это использовать. Но… — он посмотрел на пыльный телеэкран во всю стену — пока я не могу все рассказать.

— Не надо, — Хейла, похоже, вообще ничего не волновало. Про себя Сэм решил, что это вполне нормально. До него впервые дошло, что для этого человека война не нечто страшное из давно забытого прошлого, а вполне обычное дело. Он уже повидал и убийства, и убийц. Для него угроза смерти — как слону дробина. Он привык относиться к таким вещам спокойно. Сэм снова ощутил приступ бешенства.

— Однако, — он заставил себя продолжать ровным тоном, — раз уж я решил ввязаться в это дело… — он сделал многозначительную паузу. — Продолжать?

Хейл усмехнулся и кивнул.

— Я думаю, что выход в том, что людей нужно не нанимать, а заманивать. Нам нужна ударная группа прорыва и специалисты. О первых — попозже. А вот со вторыми — ты мог бы защитить своих специалистов?

— Смотря от чего. Только не от скуки. И не от некоторых штук типа вьюна — они пролезают в вентиляцию и поедают человека живьем. Некоторые бактерии, вместо того чтобы гибнуть от ультрафиолета, начинают мутировать. И так далее. Это будет посерьезней, чем в кино.

— Значит, нужен хороший отбор. Теперь — о недовольных. У них, с одной стороны, хороший технический уровень, а с другой — личные неудачи.

— Так. И что ты предлагаешь?

Эти короткие реплики били прямо по самолюбию Сэма. Ему показалось, что Бессмертный уже заранее знает все, что он собирается сказать. Сэм чувствовал себя маленьким мальчиком, которого поставили на стул прочитать стихотворение про мишку, а взрослый дядя его поправляет. Зачем это Хейлу? Может, просто испытывает, на что он годен, а может, хочет, чтобы Сэм выложил ему свои идеи, а он бы выбрал что-нибудь интересное? Но тем не менее, под этой самоуверенностью, под всем этим неисчерпаемым опытом Сэм угадывал безоружную наивную доверчивость, и на нее-то он и ставил. Прежде всего Свободный Компаньон был романтиком. Прежде всего он был самоотверженным борцом за идею. Не то что сотни — тысячи лет не дали бы ему того, что у Сэма было врожденным. Да, попробовать стоило…

— Ясное дело, не все недовольные нам подойдут. Нужно еще разобраться — чем именно они недовольны. У тебя ведь были свои специалисты тогда, во время войн?

Хейл кивнул: «Да, но тогда все держалось на традициях Свободных Компаний».

— Мы создадим новые традиции. Я пока не знаю, какие. «К звездам через тернии» хотя бы. Ты смог бы получить доступ к психологическим тестам и личным досье старых спецов?

— Пожалуй, можно. Кое-что, наверное, сохранилось. А зачем?

— Пойдет в дело. Я думаю, это нам очень поможет. Будем решать задачку с двумя неизвестными: «X» — в чем причина их успеха, «Y» — как нам создать новое поколение, причем в основном из недовольных. Находим, что такое хороший техник военных времен, прибавляем что-то вроде старой традиции. Приравниваем «X» и «Y» и даем им новую традицию.

— Нужна хорошая пропаганда и психологическая обработка. Все, что от нас требуется сегодня — это направить общественное мнение, куда надо. Лозунги, знамена, а может, и новые кумиры. Крестовому походу нужны свои святые. Вот тебе способ найти специалистов. Теперь — об ударной группе и о финансах, — Сэм взглянул на спокойное лицо Бессмертного, отвел глаза и продолжал.

— Чтобы набрать ударную группу нам нужно хорошенько просеять добровольцев. В Куполах есть еще надежные люди. Они не будут кричать «мама!» при первой опасности. Мы продумаем жесткие тесты для каждого потенциального колониста. Можно их слегка подурачить. Спрашиваем одно, а смотрим на другое. Нельзя отвергать человека за то, что тебе кажется, будто он может струсить, а то все разбегутся. Но мы должны знать наверняка.

— Пока все хорошо, — ободрил Хейл. — А как с деньгами?

— У тебя есть что-нибудь?

Хейл пожал плечами: «Гроши. Я провел лишь подготовительные работы по расчистке дунменовского форта. Тут нужны немалые деньги».

— Организуем фирму и будем продавать акции. Люди любят азартные игры. Особенно, если с них пойдут проценты. И не обязательно деньгами — острыми ощущениями, крутыми сюжетами, романтикой, которой им так хочется. Всем тем, что есть в дешевых триллерах.

— Неужели те, кого не взяли в добровольцы, будут покупать акции?

Сэм засмеялся: «Об этом я позабочусь. Я же говорю, с каждой акции пойдут проценты — они смогут пощекотать себе нервы, как настоящие колонисты, но при этом никакой опасности. Над каждым клочком колонии будет висеть телекамера — прямая трансляция всем держателям акций!»

Хейл взглянул на него со смешанным чувством негодования и восхищения. Сэм был очень доволен, что ему удалось наконец-таки растормошить Бессмертного. Но его ответ снова испортил ему настроение.

— Нет. Это дешевка. И мошенничество. У нас не воскресный поход для искателей приключений. Я тебе уже говорил, что это тяжелая работа, а не кино. Нам придется вкалывать, а не развлекаться.

— Всегда можно найти способ поразвлекаться. Нужно найти. Тебе все равно придется идти на компромиссы. Платят же люди за фильмы ужасов? Вот мы и покажем им такой фильм.

Хейл забарабанил пальцами по столу: «Мне это не нравится».

— Допускаю. Все равно это нужно. Чисто теоретически, есть у тебя там что-нибудь, что можно использовать прямо сейчас?

Помолчав, Хейл ответил: «Пожалуй. Мы сейчас возимся с шагающим плющом, он термотропичен. Его притягивает тепло человеческого тела. Ясное дело, мы его блокируем с помощью охлаждающих установок. В принципе, он легко подманивается. Можно разбросать в округе термошашки или еще что-нибудь, излучать тепло. А когда он появится, его можно взорвать на месте».

— На что он похож?

Хейл углубился в детали. Сэм откинулся на спинку стула. Он выглядел очень довольным.

— Прямо в точку. Абсолютно безопасно, а страшно, как смертный грех. Мы сразу отсеем половину, попугав их с самого начала. Твои люди отключат охлаждающие установки и притворятся, будто на них напал плющ. Кто-нибудь станет с термошашками наготове, только так, чтобы он не попадал в кадр. Потом поднимем тревогу, будто плющ прорвался, дадим его крупным планом на всех экранах — и готово!

— Нет.

— Все крестовые походы начинались с хорошей рекламы, — Сэм не стал настаивать. Он просто заметил, что если вообще ничего не делать, то жить им осталось тридцать шесть часов. В это время в углу огромного телеэкрана замигала красная точка. «Так, — решил про себя Сэм, — а теперь следующий номер программы».

Он облокотился на стол и начал:

— Кланам избавиться от нас — раз плюнуть. Парочка бактерий — и порядок. Они нас запросто уберут, если мы только не выкинем чего-нибудь этакого. Вот я и думаю: надо их так ошарашить, чтоб пока они прочухивались, мы могли стать на ноги.

— Давай-ка поподробнее.

— В чем сила Кланов — в их авторитете. На самом деле у них есть только одно — долгожительство. Только это удерживает их наверху, Только из-за этого люди им верят. На это и будем бить. Сделай так, чтобы, спасая свой авторитет, им пришлось защищать нас.

— Как?

— Ты всеобщий любимец. Почему Харкер дал мне сорок восемь часов сроку? Он боится, что у тебя появится верный человек, который поведет людей, даже если ты выйдешь из игры, — Сэм остановился и ткнул в себя пальцем. — Я — такой человек. Вернее, я должен им стать, чтобы спасти свою шкуру. Правда, тебе придется слегка подвинуться. Но если мы задублируем друг друга, мы разделим опасность пополам. На кой им убивать одного, если другой останется жив?

— А как ты умудришься стать настолько заметным за эти несколько часов? — Хейл явно заинтересовался.

Сэм заговорщически подмигнул и пнул соседний стул ногой. Открылась дверца в стене, и в комнату вошел Проныра, как обычно сморкаясь и хлюпая носом.

Громоздкая туша медленно опустилась на пустой стул. Проныра с любопытством уставился на Сэма. «Прежде всего, — сказал тот, — команда Шеффилда сидит у меня на хвосте. Мне сейчас не до них. Наклевывается серьезное дело. Мог бы ты их успокоить?»

— Если они захотят послушаться старика… — это было надежной гарантией. Старый волчара по-прежнему заправлял делами в преступном мире Куполов.

— Спасибо, — Сэм наклонился к Проныре и посмотрел на него в упор. — Еще, очень важно. Нужно срочно подделать звуковую дорожку.

— Это просто. — Проныра опять высморкался.

— И подправить лица.

— Это сложнее. Чьи лица?

— Прежде всего — Захария Харкер. И любой из Харкеров или Волтонов, на которых есть материал. Но сначала — Захария.

Проныра уставился на него, забыв высморкаться в очередной раз. «Харкер? — хрипло переспросил он. Но через секунду неожиданно ухмыльнулся. — Ладно, чего-нибудь намухлюем. Но ты ведь догадываешься, во что это встанет, а, мальчик? Когда тебе это нужно?»

Сэм объяснил.


Подделывать звуковую дорожку начали с незапамятных времен, чуть ли не сразу после изобретения самой дорожки. Для этого уже записанные звуки ловко перекраивались в новой последовательности так, чтобы получались желаемые слова. Технология подделки была доведена до совершенства. Нужен был только очень опытный оператор, способный сделать из того, что есть, то, что требуется. Чисто фонетические трудности делали невозможным переделку одного языка в другой, но в остальном никаких ограничений не было. Любой записанный на пленку фрагмент легко разбивался на отдельные кирпичики, из которых строился практически любой текст.

Затем, разумеется, делали подгонку видеозаписи. Чтобы согласовать мимику и речь говорящего, нужно было останавливать кадр и корректировать положение губ. После этого результат бывал в общем достигнут, но восприятие спотыкалось на каждом звуке. Тут-то и начиналась самая ювелирная работа: незаметное сжатие и растяжение кадра, склеивание кусочков в одно безупречное целое. Иногда, чтобы получить нужное изображение, двухмерные изображения в профиль и три четверти проектировали на объемную голограмму, а потом перефотографировали. И, наконец, вершиной всего была окончательная доводка до ощущения подлинности.

У Проныры был выход на оператора, отлично знавшего свое дело. В чем-чем, а в видеозаписях Харкеров и Волтонов недостатка не было. Правда, связываться с ними было опасно, и Сэм это знал. Но у него не было выбора.

Робина Хейла он обрабатывал почти пять часов. Прежде всего, его требовалось убедить в серьезности их положения. Это оказалось нетрудно — агенты Кланов так и сновали вокруг дома, где они спрятались. Потом Сэм доказывал, что на него можно положиться — дошло до того, что он повторял свои доводы, воткнув в вену иголку анализатора крови, подключенного к детектору лжи. Это заняло больше всего времени — он должен был слишком многое скрывать, а чтобы не попасться, приходилось все время вилять.

— Мы с тобой все равно, что покойники, — говорил он, и перо самописца ползло медленно и без рывков, поскольку это была чистая правда. — Я ведь не спорю, дело опасное, чистое самоубийство. Но если уж подыхать, так я хочу испробовать все. Тебе-то тоже не выкрутиться. Если ты, конечно, не можешь придумать что-нибудь получше. Можешь?

Бессмертный не мог.


В итоге ведущий вечерней телепрограммы сообщил, что Робин Хейл собирается сделать важное заявление по поводу колоний. Во всех Куполах люди в ожидании замерли у экранов. Никто не знал, что на самом деле они ждут, пока поддельная пленка перемотается в последний раз перед запуском в прямой эфир.

Частная жизнь Бессмертных на самом деле была не совсем неизвестной, а агенты Проныры не зря ели свой хлеб. Из уважения к Хейлу затянувшаяся пауза не заполнялась никакими заставками. Наконец поступил сигнал, что фальшивка готова.

После этого на всех телеэкранах — огромных общественных, комнатных и портативных появилось лицо Хейла. Он был одет в защитный костюм для работы на суше и говорил быстро и немного взволнованно, что придавало его словам еще большую убедительность.

Он сказал, что хочет представить слушателям грандиозный проект его лучшего друга Сэма Рида, проект, который позволит немедленно начать широкомасштабные работы на континенте. Однако внезапно осложнившаяся обстановка требует его присутствия наверху, где работающие в джунглях люди столкнулись с новой, неожиданной опасностью. Он сжал кулак в традиционном приветствии Свободных Компаньонов и исчез с экрана.

На его месте появилось лицо Захарии Харкера. Вряд ли нашелся бы такой эксперт, который смог бы обнаружить неуловимое дрожание записи, выдававшее, что в действительности она была простой перетасовкой электромагнитных сигналов. Все было настолько безупречно, что даже сам Захария, у какого бы экрана он сейчас ни находился, не мог бы усомниться, что это именно он говорит в телестудии, настолько естественно соответствовал каждый звук движению его собственных губ.

Синтетическая речь была триумфом лингвистики. Прием, типичный для Сэма, — пойти на рискованнейшую авантюру не только для того, чтобы обезопасить себя и Хейла, но и заставить противника работать на него. Он заставил Харкера не просто упомянуть его имя. Сэм был представлен публике, он стоял рядом с Бессмертным во время его речи. Этакий болеющий за общество рыцарь-филантроп, который берет на себя все тяготы крестового похода.

Сэм Рид, человек из народа, смертный, но прозорливый, готов бок о бок с Робином Хейлом повести простых людей к великим завоеваниям. Колонизация — это будущее человечества. «Даже Харкеры, — воскликнул Захария, — были покорены устремленностью двух друзей — Хейла и Рида. Впереди — борьба с неизведанным. Скоро начнутся конкурсные испытания добровольцев. Через тернии — к звездам!»

Он заговорил об опасности. Он углубился в детали, подбирая каждое слово, стараясь воодушевить и увлечь слушателей. Он упомянул о том, что жизнь в Куполах вошла в эпоху застоя, что участились случаи дебилизма и вспышки новых заболеваний. И самое главное — человек перестал развиваться. В Куполах у человечества нет будущего. Недопустимо, чтобы великая земная цивилизация нашла свой конец в волнах непокорной планеты.

«К звездам!»

Захария покинул экран. Сэм выступил вперед и начал говорить, стараясь под напускным спокойствием скрыть свое волнение. Его и вправду почти трясло от запоздалого страха за свою жизнь. Как отреагируют Харкеры на такое чудовищное мошенничество? Их самые сокровенные планы бессовестнейшим образом вывернуты наизнанку и выставлены на всеобщее обозрение, да еще и от их же лица. Наверняка они уже действуют, Кланы умеют реагировать мгновенно. Но как? Этого Сэм предвидеть не мог.

Он говорил с экрана с невозмутимой уверенностью. Он сказал, что помочь колонизации может каждый — если не лично, то хотя бы деньгами. Скупыми словами он обрисовал трудности и опасности жизни на континенте, — стараясь заранее отпугнуть всех, кроме самых настойчивых. Но свой главный козырь он приберег напоследок.

То, что было дорогостоящей забавой для самых состоятельных, он берется сделать доступным каждому, кто будет участвовать в великом деле спасения человечества. Люди не просто смогут увидеть, куда идут их деньги, они в полной мере разделят потрясающие ощущения живущих наверху.

— Смотрите!

На экране вспыхнуло яркое царство венерианских джунглей, которые надвигались на зрителя с головокружительной быстротой. Жирная черная грязь окружала зеленый островок буйно цветущих растений. Грязь зашевелилась, и стало видно, как гигантская змея заскользила по направлению к острову. Раздался чавкающий звук, и челюсти болотного волка сомкнулись на чешуйчатом теле. Смешанная с кровью жижа полетела в разные стороны. Извивающиеся чудовища начали медленно погружаться вглубь и исчезли с экрана. Черное болото снова замерло, если не считать еле заметных кругов, расходящихся над местом битвы. Несколько больших пузырей лопнули с глухим шумом, отчетливо слышным каждому сидевшему у экрана.

Сэм поблагодарил за внимание. Он попросил подождать несколько дней, пока не будут созданы отборочные комиссии. С грубоватой простосердечностью он пообещал верой и правдой служить жителям Куполов и Свободному Компаньону, который передал все дела в его руки, поскольку сам он сейчас необходим наверху, в этих таинственных, известных только ему одному джунглях. «Скоро мы все, — закончил Сэм, — станем свидетелями этих битв, но в них будут сражаться не чудовища, а люди, храбрецы, объявившие войну Венере, подобные тем, кто когда-то завоевывал Старую Землю…»


Кланы не предприняли ничего.

Это беспокоило Сэма больше, чем любое проявление враждебных действий. Он не знал, с чем ему бороться. У него были основания не доверять этому молчанию. Все попытки тележурналистов взять интервью у кого-нибудь из Бессмертных на эту злободневную тему ни к чему не привели. Они только улыбались, кивали и отказывались что-либо комментировать — пока.

Между тем, успех был сногсшибательный. В конце концов, думал Сэм, что Харкеры могут сделать? Пытаться отнять у народа его новую игрушку было бы чистым безумием. Нельзя дать ребенку конфетку, а потом отнять, даже не дав попробовать — шуму и крику не оберешься. А жители Куполов, хотя они и привыкли держаться за маменькину юбку, куда опасней младенцев. Оставь их сейчас без поддержки, и можно ждать неприятностей.

Сэм знал, что он выиграл еще не всю партию, а только дебют. Но у него хватало хлопот с настоящим, чтобы слишком беспокоиться о будущем. Конечно, то, что он затеял, было аферой. Но ничего другого он затевать и не собирался.

Как ни странно, Сэм больше доверял Харкерам, чем Вычислителю. Раз они считали, что затея провалится, значит, так оно и будет. Вычислитель, правда, говорил, что колонизация могла бы и состояться, и обычно-таки Вычислитель бывал прав. Как же иначе — ведь машина не ошибается. Однако она ошиблась, еще как ошиблась в самом Сэме. Так что он имел все основания не очень-то ей доверять.

Поэтому он ставил на неудачу. Если колонизация лопнет, значит, он рассчитал все правильно. Сэм в первый раз вышел на действительно крупные деньги. Все как с цепи сорвались, покупая акции, и он продавал и продавал.

Акций было продано на триста процентов.

По сути дела, это должно привести к краху. Если он вложит все деньги в освоение суши, то что останется учредителю? И вообще, как он сможет расплатиться за триста процентов акций?

Но на бумаге все выглядело прекрасно. Средства и оборудование лились рекой, краснощекий великан, олицетворяющий возрожденную культуру, поднимался со дна океана, стряхивал воду с могучих плеч и ступал на сушу. А следующий шаг — межпланетные, а потом межзвездные путешествия. Замысел «К звездам!» был грандиозен, и Сэм Рид, не жалея сил, работал над его воплощением.


Прошло два месяца.

Плоды успеха сыпались как из рога изобилия. Одним из таких плодов, упавшим прямо в руки, была Росейз. Сэм запер все три свои квартиры и специально для Росейз нанял новую, сверху донизу набитую немыслимой роскошью. С одной стороны окна выходили в огромный сад — чудо гидропоники, — цветущий с такой же буйной, хотя и безопасной, пышностью, как и джунгли на континенте. Из противоположных окон можно было наслаждаться сверканием огней раскинувшегося внизу Купола, в котором все, от мала до велика, плясали под его дудку. Это было настолько ярко и великолепно, что напоминало сон шизофреника. Но это было правдой.

Если бы Сэм вовремя остановился и пораскинул мозгами, он, может быть, сообразил бы, что водоворот событий, уже полностью вышедших из-под контроля, затягивает его все больше. Он бы увидел, что все вокруг смешалось в совершенную неразбериху, и если бы ему дали время подумать… Но подумать ему не дали.


В тот день, когда его час наконец пробил, Росейз сидела у него в ногах на низеньком пуфе и пела одну из своих щемящих сладких песен.

Ее фиолетово-синие юбки широким кругом лежали на полу, изящная головка склонилась к высоким рогам лиры, а низкий бархатный голос звучал особенно мягко.

«Медленно дева к нему подошла, ах, сэр, к нему подошла…» Какая истома прозвучала в последних словах! Старинная баллада казалась написанной именно для нее. Мелодия словно парила в комнате: «И молвила дева…» Росейз смолкла, потому что на экране видеофона замигала желтая точка, и тихонечко заныл зуммер.

Какой-то серьезный разговор, это ясно. Кого попало не соединили бы с ним в такое время. Он лениво спустил ноги с дивана и встал.

Росейз не подняла головы. Мгновение она сидела неподвижно, как бы зачарованная жужжанием зуммера. Потом, не глядя на струны, она взяла последний аккорд и пропела заключительные строки баллады: «Мой друг, ты умрешь, ах, сэр, умрешь…»

Когда Сэм подтвердил вызов, экран засветился и на нем появилось лицо, заставившее его слегка отшатнуться. Это была крайне рассерженная Кедра Волтон. Ее иссиня-черные волосы взлетели как у Горгоны-Медузы, когда она резко повернулась к нему. Ожидая включения, она, видимо, разговаривала с кем-то, находящимся сзади, и Сэму показалось, что именно этот собеседник и был причиной ее раздражения. Он оказался прав.

— Сэм Рид, ты дурак, — сказала она ровным голосом без какого-либо предисловия. Даже следа египетской невозмутимости не было на ее прекрасном, вздрагивающем от отвращения лице. — Ты что, в самом деле решил, что будто сможешь после всего этого уйти в тень?

— Я уже ушел в тень, — заверил ее Сэм. Его уже давно смущала неизбежность сегодняшнего разговора.

— Жалкий дурак, ты просто не знаешь Бессмертных. Наши планы работают медленно. Нам нет нужды спешить! Как ты мог вообразить, что Захария Харкер допустит такое и оставит тебя в живых? Он…

Из-за ее спины раздался голос: «Дорогая Кедра, позволь мне самому говорить за себя». Гладкое, вечномолодое лицо Захарии смотрело на него с экрана. Спокойная, ровная мысль светилась в обращенных к нему глазах. «Как бы там ни было, я очень признателен тебе, Сэм Рид, — произнес голос Бессмертного. — Ты поступил очень умно. В тебе было больше фантазии, чем я мог предположить. Ты очень возвысил меня в общественном мнении. Это приятно. Кроме этого, ты помог мне разделаться с хейловским безумным проектом. За это я хочу поблагодарить тебя отдельно. Я люблю искренность, когда это позволяют обстоятельства».

У него был взгляд человека, глядящего на нечто настолько незначительное, что по спине у Сэма пробежал холодок. В его масштабах времени и жизненного опыта Сэм был пренебрежимо ничтожен. Так смотрят на неодушевленный предмет. На что угодно, только не на людей. Например, на труп. Или на Сэма Рида.

И тут Сэма осенило — перед его внутренним взором вспышкой пронеслось, что Харкер-то ведь наверняка просчитал все заранее! Он с самого начала знал, что Сэм поведет двойную игру и с ним, и с Хейлом. Сэм был единственным слабым звеном в хейловском крестовом походе, тем звеном, из-за которого все могло рухнуть. До этой минуты ему казалось, что никто ни о чем не подозревает.

А Захария Харкер знал.

— Прощай, Сэм, — раздалось с экрана. — Кедра, дорогая… — снова появилось лицо Кедры. Она все еще сердилась, но не это поразило Сэма, когда он увидел ее глаза. Они были наполовину прикрыты длинными ресницами, в них стояли слезы.

— Прощай, Сэм, — сказала она, — прощай, — и бросила короткий взгляд куда-то за его спину. Сэм быстро повернулся, но тонкие пальцы, весь вечер перебиравшие для него струны лиры, уже сомкнулись на крошечном баллончике, направленном ему в лицо.

Сладкий, одуряющий запах ударил ему в ноздри. Словно споткнувшись, он качнулся вперед, собираясь напоследок свернуть Росейз шею. Но она медленно отплыла в сторону, и комната тоже медленно поплыла, и Росейз стояла высоко-высоко над ним, и в ее глазах тоже были слезы.

Все вокруг было наполнено ароматом Стимулятора Грез. Стимулятор Грез, последнее лакомство наркоманов, самый сладостный способ самоубийства.

Последнее, что он видел, были огромные, темно-синие плачущие глаза, глядящие на него отовсюду. Глаза двух женщин, наверное, даже любивших его — иначе почему слезы? — а теперь вместе убивших…


Он проснулся. Приторный запах, кажется, стал слабее. Вокруг было темно. Спиной он почувствовал стену и понял, что ему очень неудобно сидеть, привалившись к ней. Вдалеке мелькнул огонек. «Аллея в парке», — медленно соображал Сэм, начиная различать движущиеся в глубине человеческие силуэты.

Он побрел, то и дело спотыкаясь. На нем были старые, немыслимо разбитые ботинки. Он огляделся и обнаружил на себе жуткие изорванные лохмотья. Сквозь огромные дыры в подошвах ступни шаркали прямо по земле. Едва уловимый аромат Стимулятора Грез все еще висел в воздухе.

Стимулятор Грез — он мог усыпить человека надолго, очень надолго. На сколько?

Он потащился к началу аллеи. Случайный прохожий с брезгливостью и любопытством смотрел на него. Сэм подошел и ухватил его за рубашку.

— Форты, — хрипло спросил он, — форты открыты?

Прохожий сердито убрал его руку.

— Какие форты?

— Форты! Форты на континенте!

— А, вот ты о чем, — он засмеялся. — Опоздал, парень. — Он, наконец, понял, что Сэм просто пьян. — Давно открыты, уже и закрыться почти успели.

— Что значит давно?

— Сорок лет.


Сэм уцепился за ручку автомата для продажи расчесок и прочей мелкой дряни, стоящего в начале аллеи. Он не мог ее отпустить, потому что ноги совершенно не слушались. Он всматривался в пыльное зеркало и не мог оторвать от него глаз. «Сорок лет. Сорок лет!» На него смотрело рыжебровое, грубо очерченное, ничуть не изменившееся лицо Сэма Харкера.

— Сорок лет, — еле слышно прошептал он.


Часть II


И, конечно, будет время

Чтоб туман на ножках хлипких

Спинку почесал о крыши.

Непременно будет время

Прилепить к лицу улыбку

И сидеть как можно тише.

Будет время для исканий,

Для убийства, для работы

И для истины в стакане,

Для тоски и для зевоты.

    
Т. С. Э л и о т


Город раскручивался перед ним медленной нисходящей спиралью. Сэм Харкер тупо смотрел и ничего не видел. Слишком многое на него свалилось. Он даже не мог ни о чем думать. Сколько прошло времени с тех пор, как он увидел себя в зеркале автомата? Драными подошвами он ощущал легкое дрожание движущегося тротуара. Знакомый вид, улица за улицей, разворачивался перед ним по мере скольжения. Не было ничего, за что можно было бы зацепиться, чтобы хоть что-нибудь сообразить.

— Нужно как-то встряхнуться, — решил он, и даже эта мысль возникла со скрипом, словно ей трудно было проползать по извилинам, заржавевшим за сорок проведенных в дурмане лет. Он пощупал свои обтрепанные карманы и понял, что там пусто. У него нет ничего. Ни денег, ни воспоминаний, ни даже прошлого.

«Ничего, — как в полусне подумал он. — Ничего?» И тут в первый раз до него дошло, что же он видел в зеркале. «Ничего? Я — Бессмертный!»

Этого не может быть! Должно быть, это действие Стимулятора Грез. Дрожащими пальцами он пощупал кожу на щеках и потрогал крепкие мышцы шеи — нет, это не сон! Все настоящее. А вот байка про сорок лет — точно, вранье. Тот мужик на аллее наверняка соврал. Вспоминая, Сэм было подумал, что он смотрел на него странновато, не как на обычного забулдыгу. Тогда Сэм принял его за прохожего, но сейчас, когда он насиловал свои заржавелые мозги, ему начинало казаться, что этот тип поджидал именно его и был готов уйти или остаться, смотря по обстоятельствам.

Сэм изо всех сил напряг память, пытаясь вспомнить лицо прохожего. Ничего. Какое-то расплывчатое пятно, которое смотрело на него и разговаривало. Но смотрело уж очень внимательно и разговаривало слишком уж двусмысленно! Это была первая мысль, оформившаяся в затуманенном мозгу Сэма. Мужик был там неспроста. И это напрямую связано с Сэмом.

— Сорок лет, — бормотал он, — как бы это проверить…

Город совсем не изменился. Но это ни о чем не говорит — Купола вообще почти не меняются. Впереди, над крышами, Сэм увидел гигантский шар погибшей Земли, задрапированный черным. Он стал прикидывать, какие улицы и дома здесь должны быть. Все было на месте. Он знал город. Он знал, где он находится, где его старые берлоги, где эта чертова квартира, в которой синеглазая девчонка прыснула ему в лицо Стимулятором.

В памяти всплыло лицо Кедры со слезами на глазах, Кедры, отдающей приказ об его уничтожении. Кедра и Росейз. Так, есть чем заняться. Он знал, что история с покушением — дело рук не Кедры, и уж тем более не Росейз. Захария Харкер — вот кто стоял за ними. И Захария за это поплатится. Но Кедра поплатится тоже, а что до Росейз — его пальцы судорожно сжались. Росейз он верил. Ее поступок самый паскудный — предательство. Ну, девочка, лучше бы тебе не родиться, думал он.

Стоп. Сорок лет? Наверное, время уже сделало за него всю работу. Нет, прежде всего нужно узнать, какой сегодня день. Где-то здесь один из огромных экранов общественных новостей, и он сможет посмотреть дату… Он поймал себя на том, что это ни к чему. Он чувствовал, что это не его время. Пусть город не изменился — изменились люди. Слегка — некоторые носили бороду, чего не было раньше. Покрой одежды был более вычурный. Мода не изменяется просто так — она всегда следует за изменениями в обществе. Он мог бы заметить это и раньше, будь у него пояснее в голове.

Тротуар медленно поворачивал. Показался угол информационного экрана, и несколько человек повернулись к нему. Сэм вспомнил, как в его время люди теснились и вытягивали шеи, стараясь успеть прочитать новости до того, как экран скроется из вида. Так было раньше. Но апатия и безразличие стали новым стилем жизни. Один лишь Сэм, как завороженный, смотрел на экран.

Все так, прошло сорок лет.

В мозгу словно разорвалась маленькая бомба: «Бессмертие! Бессмертие! Сколько возможностей, сколько опасностей, сколько славы», — вихрем пронеслось в голове. Потом все успокоилось, и ему на мгновение стало страшно ответственности своего положения — положения, о котором он раньше и мечтать не мог. Его снова охватили сомнения — он стал судорожно перебирать в памяти известные ему наркотики, способные вызвать летаргическое состояние на сорок лет без признаков старения. Таких не было. Значит, все правда. Совершенно невозможно, но правда.

Теперь можно подождать. Сэм коротко рассмеялся про себя. Теперь все на свете может подождать. Спешить больше некуда. Случилось чудо! Сорок лет сна, а потом — бессмертие. А это что еще такое?

Стимулятор Грез. Забытый было запах продолжал щекотать ноздри, а во рту, под языком, возникла зловещая сухость — начало жажды, которую не утолишь ничем.

Мне нужно вылечиться. Прежде всего мне нужно вылечиться.

Он знал, что такое Стимулятор. От него можно отделаться, но самое опасное — рецидивы. Они были страшнее всего — один раз связался, а потом уже не выкарабкаться. Неизвестно, есть ли у него время добежать до больницы. Никогда не знаешь, когда снова накатит — и так всю жизнь. Вирус мутирует так быстро, что не успеешь оклематься, как начинается новый приход. Поехали Грезы, и ты тихонечко помираешь.

На миг его охватила паника. Сколько у него времени? Когда кончилась последняя Греза? Следующая может долбануть его в любую минуту, и все, что он успел прочухать, снова провалится в никуда. Что толку от бессмертия, если он проспит его!

Ему нужно вылечиться. Жажда стала сильнее с тех пор, как он распознал ее. Не простая, известная всем людям, а подлая, убийственная жажда. Лечение требует денег. Несколько тысяч кориум-кредиток, не меньше. А у него нет ни гроша. У него в руках неслыханное богатство, если, конечно, его бессмертие настоящее, но это богатство может растаять в один миг, потому что ему нечем за него расплатиться. Чушь какая-то. У него впереди немыслимо долгая жизнь, но нехватка нескольких часов может лишить его этого сокровища.

Без паники. Паника — это конец. Нужно заставить себя все обдумать и решить, что он должен делать. Чего добиваться и как. Сейчас самое главное — две вещи: бессмертие и Стимулятор.

Деньги.

Денег нет.

Бессмертие.

Хорошая штука, с точки зрения будущего, которое она обещает, но он пока не умеет с толком ею пользоваться. Значит — лучше держать ее в тайне.

Как?

Замаскироваться.

Под кого?

Конечно же, под себя. Под Сэма Рида, но не Бессмертного. Сэм Рид, который выглядит лет этак на восемьдесят. Это уже каким-то боком относится к деньгам. Единственный способ добыть денег — прибегнуть к одному из своих старых трюков. Не нужно пока трогать свою драгоценную тайну. В голове не умещается — какие дела он сможет проворачивать! Потом. Времени хватит на все. Потом он сможет тратить его как хочет, только бы успеть сейчас.

Итак, прежде всего, немного времени и немного информации.

Информация — это безопаснее и проще. Этим надо заняться сейчас же. Узнать, что случилось за эти четыре десятилетия, что случилось с ним самим, когда и как, помнят ли о нем? Ясное дело, что он больше не общественный деятель, но где он был эти сорок лет — это вопрос.

Он перешел на перпендикулярно скользящую дорожку, которая понесла его к ближайшей библиотеке. По дороге он обдумывал, как быть с деньгами. Он был очень богатым человеком, когда Росейз брызнула в него Стимулятором. На его имя было открыто несколько счетов, но большую часть денег он спрятал в четырех тайниках. Очень вероятно, что хотя бы один из них уцелел, но под каким видом он сможет к нему подобраться, надо обмозговать. Если денежки подождали сорок лет, то подождут еще несколько часов.

У него не было даже нескольких центов, чтобы заплатить за отдельную кабину в читальном зале, поэтому он уселся за один из общих столов и низко пригнулся, пряча голову за невысокой перегородкой. Потом он включил дисплей, уткнулся глазами в экран и стал ждать.

Газетные заголовки сорокалетней давности разворачивались перед ним. Это был недельный обзор последних событий, которые он мог вспомнить.


Рип ван Винкль сориентировался во времени, прочитав газету двадцатилетней давности. Он, конечно, не узнал обо всем, что случилось пока он спал, но зато смог представить себе мир, в котором очутился. Так и сейчас, только одно могло дать Сэму почувствовать твердую почву под ногами — старая газета. За стенами библиотеки его подстерегала полная опасности неопределенность. Все, за что можно было зацепиться, слишком сильно изменилось.

Больше всего изменились мелочи — мода, прически, жаргон. Но отступление от этих мелочей как раз больше всего бросалось в глаза, поскольку более глубокие и значимые вещи обычно не выделяются.

Сэм так живо воспринимал разворачивающееся перед ним прошлое, что казалось, будто он чувствует, как Стимулятор обволакивает его лицо. При мысли об этом он снова задохнулся от приступа жажды и вспомнил, что ему нужно торопиться. Он прижался лбом к тубусу и включил ускоренную перемотку.

СЭМ РИД УШЕЛ В ГРЕЗЫ! Тонкий голос из призрачного прошлого звенел у него в ушах, а перед глазами мелькали жирные заголовки. «Сэм Рид, учредитель континентальной колонии, отказался сегодня от своей карьеры и ушел в Грезы… Все близко знавшие его поражены… был обнаружен разгуливающим по городу…»

Приводились все подробности. Сенсационное сообщение о его добровольном самоубийстве послужило толчком к скандалу с акциями. Через четыре дня после исчезновения Сэма Рида, после того как более десяти человек видели его в состоянии грезовой интоксикации, затея с колонизацией лопнула, как мыльный пузырь.

У Робина Хейла не было никаких объяснений. Что он мог сказать? Триста процентов проданных акций лучше всяких слов говорили, что учредители Колонии были уверены в ее провале. Хейлу оставалось одно — выдержать очередную бурю. В его долгой жизни их было много — и бешеных бурь человеческих страстей, и яростных штормов непокорной Венеры. Естественно, он не устоял. Страсти были слишком сильны. Слишком многие поверили в колонизацию.

Все лопнуло, как мыльный пузырь, и не осталось почти ничего.

Имя Сэма Рида заклеймили позором. Мало того, что он оказался мошенником, он еще и сбежал, скрылся в убийственно сладких грезах. Никто особенно не ломал голову — почему. Его поступок казался явно бессмысленным. Но умные люди не дали читателям возможности обдумать столь странное поведение. Если Колонии были обречены на провал, Сэму нужно было просто подождать и спрятать деньги в надежное место. Правда, его самоубийство наводило на мысль, что он испугался, что колонизация будет успешной, но об этом уже никто не думал. Все решили, что боясь разоблачения, он выбрал самый легкий способ выйти из игры.

Расследование продолжалось, были обнаружены тайники с деньгами, которые он даже не сумел как следует спрятать. Кто может противостоять сыскной службе Куполов и проницательности Бессмертных! Они нашли и вскрыли тайники. Все четыре. Дальше излагались детали. Сэм откинулся на спинку стула и зажмурился, хотя свет в библиотеке был не очень ярким. Так, с этим все ясно.

Он видел, как Харкеры разыгрывали эту игру сорокалетней давности. Лицо Захарии Харкера стояло перед ним, будто он видел его час назад. Гладкое, улыбающееся лицо бога, снизошедшего до простых смертных. Захария точно знал, что он делает. Тогда игра только начиналась. Сэм был просто пешкой, которую нужно поскорее разменять. Он снова наклонился к экрану, чтобы посмотреть, как играли другие фигуры.

К его удивлению, Робин Хейл не отступил и начал освоение суши, несмотря на полную потерю популярности и даже откровенную враждебность. У него оставалось только одно — гарантированное право на землю, которую никто не мог отобрать у него, особенно после того, как деньги, украденные Сэмом, были найдены. По всей видимости, Хейл старался закрепиться, выстраивая свои долгосрочные планы так же, как Кланы выстраивали свои. Он рассчитывал, что со временем прошлые скандалы забудутся и он сможет снова начать борьбу и отыграть у Кланов следующее поколение.

Итак, освоение началось. Но печать сообщала об этом на удивление мало. В Куполе Делавер произошло сенсационное убийство, потом где-то была поставлена новая пьеса, и вся Венера ломилась за билетами. Только просмотрев заголовки, неделя за неделей, Сэм обнаружил коротенькое сообщение о начале работ на континенте.

Конечно, это было неспроста. Харкеры знали, что делают.

Сэм остановил бегущие заголовки и задумался. Пожалуй, план придется изменить, хотя и не слишком. По-прежнему, самое главное — деньги. Срочно. Он сглотнул слюну, смачивая измученное наркотической жаждой горло. В тайниках пусто. Что осталось? Только он сам, его опыт и его бесценная тайна, которую еще рано пускать в ход. Что еще? Документы на землю, выписанные на его имя сорок лет назад — по закону право на землю аннулированию не подлежит. Но востребовать ее на свое имя он не может, а под другим именем оно недействительно. Ладно, с этим потом.

Сейчас — деньги. Он встал и, мягко ступая, вышел из библиотеки. Теперь надо подыскать оружие и жертву. Ему не раздобыть две или три тысячи кредиток простым грабежом, это рискованно. Но если повезет, можно тряхануть кого-нибудь в темном месте на две-три сотни.


Ему повезло. Повезло и типу, которого он подловил — его череп не раскололся от удара набитым камнями носком. Заодно Сэм проверил себя и был приятно удивлен, что он в неплохой форме. Он этого не ожидал — большинство живущих под Грезой становятся перед смертью похожими на высохшие мумии. Еще одна загадка — что же он делал все эти сорок лет?

Сэм опять вспомнил человека, который поджидал его на аллее, когда он проснулся. Эх, будь у него немного поясней в голове! Он взял бы его за шиворот и вытряс бы из него все, что нужно. Ладно, в свое время он доберется и до этого.

С сорока тремя кредитками в кармане он отправился в заведение, известное ему еще сорок лет назад. Когда-то там умели делать дело и держать язык за зубами, а такое быстро не меняется. Надо полагать, это заведение еще на месте.

По пути ему попадалось множество салонов красоты, где мужчины и женщины старались превзойти друг друга, гоняясь за модой. Чувствовалось, что это увлечение прочно вошло в обиход. Это бросалось в глаза. То и дело попадались мужчины с локонами и завитыми бородами. Но Сэм прошел мимо шикарных салонов — ему не нужны были свидетели. Он обнаружил заведение на старом месте и ничуть не удивился.

В дверях он немного замешкался. Ему было не по себе. Правда, на улицах его никто не узнал. Сорок лет назад его разрекламированное со всех экранов лицо было известно каждому, но теперь…

Люди мыслят шаблонами. Если его лицо покажется знакомым, то удивятся только сходству, не более. Подсознательное всегда становится сознательным через логику — по проторенным дорожкам привычных ассоциаций. Сходство лиц всегда возможно, это естественно. А вот увидеть на улице Сэма Рида, выглядящего как сорок лет назад, неестественно. В то время большинство окружающих были либо детьми, либо еще просто не родились на свет. Те, кто мог бы его узнать, состарились, стали плохо видеть, в их голове перепутались воспоминания о десятках других лиц, обращавшихся к ним с телеэкрана.

Нет, если не произойдет какой-нибудь идиотской случайности, бояться нечего. Он уверенно вошел через стеклянную дверь и отдал короткие распоряжения поспешившему к нему человеку. Вполне обычное дело.

— Вам временно или навсегда?

— Временно.

— С экстренным сбросом? — это было условное обозначение легко сбрасываемой маскировки, очень популярной у посетителей этого заведения.

— Обязательно.

Мастер приступил к работе. Он был одновременно художником, психологом, физиологом и большим специалистом по камуфляжу. По просьбе клиента череп оставили лысым, рыжие ресницы и брови слегка обесцветили, чтобы сделать их посветлее или потемнее уже в зависимости от общего облика. Бороду выбрали седую, грязную и всклокоченную.

Он изменил форму носа и ушей так, как если бы их действительно коснулось время. Кое-где наложил крупные морщины из фальшивой кожи. Большая часть лица была скрыта бородой, но та сероватая маска, которая выглядывала из-под нее, красноречиво говорила о тяжело прожитых восьмидесяти годах.

— Для экстренного сброса сдерните бороду и измените выражение лица. Фальшивую кожу быстро не удалить, но если хотите разгладить морщины, сделайте так, вот попробуйте, — он подвел Сэма к зеркалу и заставил немного поупражняться.

— Порядок, — наконец сказал Сэм. — Теперь мне нужен костюм.

Они остановились на трех вещах — шляпа, плащ, ботинки. Выбор определяли простота и удобство. Каждый предмет имел свою особенность. Шляпа, после продавливания и скручивания, полностью меняла свою форму. Плащ был обшарпанный, но сделанный из такой тонкой ткани, что в скомканном виде помещался в спичечную коробку. Однако, если его надеть, то он казался достаточно громоздким, чтобы скрыть под собой фигуру отнюдь не восьмидесятилетнего человека. Для изменения осанки и походки у Сэма были свои приемы. Ботинки были такого же неописуемого цвета, как и шляпа, но если отстегнуть огромные неуклюжие пряжки, они превращались в элегантные черные туфли.

Сэм вышел через черный ход. Шаркая и сутулясь под тяжестью своих восьмидесяти лет, он вернулся в библиотеку. «А я неплохо сохранился для своих лет, — решил он, поглядывая на свое отражение в витринах. — Этакий бодренький, добродушный старикан, правда, старый, очень старый. Что есть, то есть».

Теперь он собирался изучить отдел криминальной хроники.


Преступники ведут себя, как овцы, если понаблюдать их подольше. Попасутся на одном месте и переходят на другой луг, где травка позеленее. Сорок лет назад особенно славился Синий бульвар, теперь все сместилось к центру, отметил Сэм, просматривая сообщения на экране. Что до самих преступлений, то они особо не изменились. В основном все осталось по-прежнему. Порок меняется со временем не так сильно, как добродетель.

Наконец он вычислил лужайку, которую облюбовали овечки преступного мира сорок лет спустя. Он купил флакончик красной краски и мощную дымовую шашку. К ней прилагалась инструкция, как уничтожать насекомых в гидропонных садах. Инструкцию Сэм выкинул, он знал, как обращаться с этими шашками.

Теперь нужно найти подходящее место для западни.

Он нашел две аллеи, расположенные рядом и выходящие на не слишком людную улицу. Сэм помнил, что в конце одной из них был погреб. Погреб, как и раньше, оказался заброшенным. Внутри он сделал тайник для дымовой шашки, а у входа припрятал несколько обрезков металлических труб, которые он подобрал, убедившись, что они хорошо приходятся по руке. Теперь можно было действовать дальше.

Он ни на минуту не позволял себе расслабиться и помечтать о будущем. Потому что когда такие мысли мелькали у него в голове, когда он вспоминал, что время принадлежит ему, он становился как пьяный и забывал, что ему нужно делать. Приходилось встряхиваться и говорить самому себе: «Я — под Стимулятором, мне нужны деньги, мне нужно вылечиться…»

Из парка он отправился прямиком на вычисленную им лужайку и заказал самого дешевого и крепкого виски «Смерть кишкам». Он все время помнил, что он глубокий старик. Это было несложно, главное — не забывать несколько нехитрых приемов. Например, нельзя дышать полной грудью, когда разговариваешь — старики страдают одышкой, и их голос слегка дребезжит. Получалось довольно убедительно. Ходить нужно медленно и осторожно, как бы обдумывая каждый шаг. Хромота, пожалуй, не показатель возраста, неуверенность движений более уместна. Старики не могут двигаться быстро, они все время должны помнить о своих негнущихся ногах и слабых дряблых мускулах. Старый что малый — для тех и других мир полон опасностей. Хотя детям проще — они еще не боятся падать.

Итак, Сэм не хромал и не хрипел. Правда, дышать ему было тяжело, особенно при ходьбе. Но в «Улыбке Венеры» никто не обратил внимания на дряхлого старика, который налегал на «Смерть кишкам» до тех пор, пока окончательно не наклюкался.

Это был обычный притон. Такого рода заведения существовали, наверное, еще в Древнем Риме. Свалка общества, место, куда скапливаются отбросы из верхних слоев. Поэтому на глаза попадался то золоченый пояс, то кроваво-красное, усыпанное бриллиантами перо на кокетливой шляпке, то переливающийся всеми цветами радуги плащ.

Сюда приходили для выпивки, игры и других еще более сомнительных, развлечений. Более состоятельная публика развлекалась на современных игровых автоматах, которые, впрочем, ничем не отличались от старинных «орла» и «решки». Здесь же можно было встретить «монопольку», в которой разыгрывались воображаемые галактики, и обычную рулетку, правда, с радиоактивным шариком и счетчиками Гейгера.

Было в «Улыбке Венеры» и несколько вовсе новомодных игр, но завсегдатаи из любви к традиции предпочитали кости и карты. Лица играющих были незнакомы Сэму, зато были знакомы типы. Сразу было видно тех, кому все равно, где сидеть, и тех, кто всегда садился лицом к двери. Они-то и интересовали Сэма. Так же, как и карточная игра, готовая чуть что перейти в драку. Игроки были слишком пьяны, чтобы проявлять подозрительность. Сэм взял свой стакан и подсел к ним. Через десять минут он включился в игру.

Он немного удивился, что играли не старыми, привычными картами. Они были большего размера, со странными мистическими картинками колоды Таро. Простые карты, которыми вся Земля играла с незапамятных времен, еще в его время начали выходить из моды, но он не ожидал, что они отступят так быстро.

Сэм долго выбирал именно эту компанию, чтобы обыграть их легко, но не вызывая подозрений, хотя непривычные карты сбивали его с толку, и он не всегда был уверен в выигрыше. Постоянно отвлекали внимание пентакли и кубки, мелькавшие перед глазами вместо бубен и червей, но если смотреть непредвзято, они были ничуть не более странными.

Ставки были не очень высоки, но Сэм и не собирался сорвать куш именно здесь. В любом случае, карты — это слишком ненадежно. Здесь он хотел выиграть ровно столько, сколько нужно, чтобы произвести впечатление и получить возможность провернуть основной замысел. Его замызганный вид здесь никого не смущал — в этом пестром мире никто не судил о финансовых возможностях клиента по костюму.

Он сознательно развалил игру, рассорив игроков, и запричитал своим дрожащим старческим голосом. Потом он встал и начал медленно пробираться к выходу. У дверей он замешкался и остановился, основательно покачиваясь. Человеку, который последовал за ним, показалось, что старик вот-вот грохнется на пол.

— Эй, папаша, не хочешь сыграть по-настоящему?

Сэм подозрительно покосился на него: «Очко?»

— Нет.

Это хорошо. Шулера, промышляющие игрой в очко, были бы слишком мелки для него. Он дал втянуть себя в разговор, оставаясь настороже до тех пор, пока не убедился, что его ведут не в темный угол, а в один из третьесортных игорных домов, бывших в его время обыкновенным рестораном.

Он уселся за покер, на этот раз с более привычными картами. Играя против трезвых, он уже не мухлевал и в конце игры выложил все свои деньги и впридачу остался с горой фишек, которые он не мог оплатить. Как обычно, Сэм Рид продал свои акции на триста процентов.


Его привели к Малларду, низкорослому человеку с бычьей шеей, светлыми вьющимися волосами и бронзовой от искусственного загара кожей. Он холодно уставился на Сэма: «В чем дело? Расписок я не беру».

Сэма охватило странное щекочущее чувство, что сорок лет назад этот тип был несмышленым сопляком и только-только начинал заниматься тем, чем сам он владел в совершенстве. Ощущение превосходства было настолько острым, что Сэм даже испугался. Ему показалось, что он смотрит на Малларда с огромной высоты, с высоты своих лет. ОН — БЕССМЕРТНЫЙ!

Но бессильный… Изображать пьяного было больше ни к чему, но слабый голос дребезжал по-прежнему: «Я хочу поговорить наедине». Маллард обращался с ним настолько грубо, что Сэма так и подмывало засмеяться. Когда они остались одни, он доверительно прошептал: «Ты про Сэма Рида слыхал?»

— Рид? Рид… А, история с колониями на суше. Конечно, знаю. Парень связался со Стимулятором Грез.

— Не совсем так. По крайней мере, ненадолго. Я — Сэм Рид.

Маллард долго соображал. Он пытался откопать в памяти подробности скандального происшествия времен его детства. Но поскольку это была как-никак самая крупная афера в истории Куполов, он в конце концов вспомнил.

— Рид умер. Каждая собака знает…

— Я — Сэм Рид. Я не умер. Все верно, я ходил под Стимулятором, но меня вылечили. Это время я торчал на континенте. И теперь вот вернулся.

— А мне какое дело?

— Никакого, Маллард, никакого. Просто меня сюда притащили, вот я и говорю, что моим распискам можно верить.

Маллард ухмыльнулся: «Это ничего не значит. С континента никто с деньгами не возвращался».

Сэм оглянулся и хитро подмигнул:

— Свои деньги я сделал еще здесь.

— Я вспомнил, в чем там дело. Правительство нашло твои тайники. У тебя и гроша не осталось, — Маллард откровенно издевался.

Сэм заставил свой голос задрожать еще больше. «По-твоему, семьдесят тысяч кредиток — ни гроша?!» — в старческом гневе закричал он.

Малларда прямо распирало от радости, что он так ловко поймал старого дурака.

— Как я узнаю, что ты Сэм Рид? Чем докажешь?

— Отпечатки пальцев…

— Ерунда. Подделывается элементарно. Хотя фотографии сетчатки… — Маллард изобразил замешательство. Но после недолгого колебания он наклонился к микрофону. Открылась дверь, и вошел человек с громоздкой фотокамерой. Сэма заставили смотреть в объектив, ослепительная вспышка, и человек ушел. Минут пятнадцать они сидели молча.

Потом на столе Малларда зажужжал селектор. Из миниатюрной коробочки раздался хрипловатый голос: «Порядок, шеф. Снимки совпали с материалами досье. Дед не врет».

Маллард выключил селектор и громко сказал: «Отлично. Заходите, ребята». Дверь открылась, и вошли четверо здоровых парней. Маллард развалился в кресле и обратился к ним через голову Сэма: «Знакомьтесь, ребята, — Сэм Рид. Он хочет подарить нам семьдесят тысяч кредиток. Обсудите с ним это дело».

По тому, как все четверо повернулись к нему, было видно, что это знатоки своего дела.


Методы воздействия третьей степени практически не изменились. Со времени Скида Pay они в основном основывались на физической боли, и в большинстве случаев большего не требовалось. Не потребовалось и в случае Сэма Рида. Он продержался столько, сколько мог бы продержаться восьмидесятилетний старик, потом сломался и заговорил.

Правда, был один неприятный момент, когда он боялся, что отклеится борода. Но гример знал свое дело. Накладная кожа держалась крепко. Она будет держаться до тех пор, пока Сэм не пустит в ход содержимое крошечного флакона, спрятанного в кармане брюк.

Тяжело и часто дыша, он отвечал на вопросы доктора Малларда.

— У меня… двойной тайник… открывается кориумным ключом…

— Сколько?

— Один, запятая… один, запятая, три, четыре…

— Почему ты не взял эти семьдесят кусков раньше?

— Я только… только что с континента. Они нашли все… все остальное. А этот… я не могу открыть его без кориумного ключа. Где мне взять столько кориума? Хоть подыхай — семьдесят тысяч монет, а я не могу купить ключ, чтобы открыть замок! — Сэм позволил своему голосу сорваться в крик.

Маллард почесал за ухом.

— Н-да, не слабо… Это сколько же кориума потребуется?.. С другой стороны, это самый надежный замок в мире.

Сэм закивал, по-стариковски обрадовавшись, что его как-то похвалили. «Его ничем не откроешь, если не знать точного количества радиоактивности. А еще нужно сфокусировать точно на скважину… Я в свое время был ловким парнем. Или ты знаешь точное количество, или ничего не проходит. Больше-меньше тут не получится. Или ты знаешь…»

— Один, запятая, три, четыре, так? — прервал его Маллард.

Он обратился к одному из своих: «Прикинь, сколько это будет стоить».

Сэм опустил голову, пряча улыбку в бороду. Улыбка была презрительной. Ему не нравился ни сам доктор, ни его методы. Давно знакомая ярость, ни на час не отпускавшая его в той, до сорокалетнего перерыва, жизни, просыпалась опять. К нему снова возвращалось его бешеное нетерпение, желание сокрушить все, что стоит на его пути. Маллард — кретин, скотина, — он сгибал и разгибал пальцы рук, спрятанных в карманы плаща, и думал, как бы хорошо было сжать их на этой шее, смазанной жирным кремом для искусственного загара.

Тут он в первый раз поймал себя на необычной мысли. Много ли радости от убийства, если он Бессмертный! У него теперь есть масса других способов отомстить. Он может просто наблюдать, как его враги медленно умирают. Он может позволить им состариться.

Он залюбовался этой новой возможностью — тянуть время. У него теперь столько времени, хотя с другой стороны… Ему еще нужно осторожно, шаг за шагом, подобраться к своему бессмертию.

Одним из таких шагов был поход со всей маллардовской командой к тайнику.

Маленький шажок на негнущихся ногах восьмидесятилетнего старика.


В подвале он послушно показал, куда направить кориумный ключ. Кориум — это уран 233 плюс активированный торий. С такими вещами шутки плохи. Они не смогли раздобыть много. Но много и ни к чему. Кориум находился в защитной коробке, как раз такой, чтобы можно было спрятать в карман. Док принес складной экран — защита на момент экспонирования радиоактивного элемента. Он установил все так, как показал Сэм.

Кроме Сэма в подвале было четверо — Маллард и с ним еще трое. Они были вооружены, Сэм нет. Снаружи, на аллее, стоял еще один — на стреме. Единственное, что Сэм мог сделать — это незаметно втереть в бороду растворитель. Это могло очень скоро понадобиться.

Было так тихо, что даже дыхание казалось слишком громким. Сэм старался дышать поглубже, чтобы насытить кровь кислородом, который вскоре ему будет очень нужен. Он смотрел, как Маллард тщательно прилаживает экран и коробочку с кориумом, выглядевшую как ископаемая фотокамера — с таким же объективом и затвором.

— Прямо здесь? — спросил Маллард, тыкая пальцем в кирпичную стену.

Сэм кивнул.

Маллард нажал правую кнопку и отступил назад за экран. Клик-клик!

И больше ничего.

Сэм хрипло проговорил: «Тайник прямо здесь. Повыше замка». Он шагнул вперед, протянул руку, но один из телохранителей схватил его за плечо.

— Просто покажи, — сказал он. — У тебя там, может, пистолет спрятан.

Сэм показал. Маллард ощупал свободно вставленный кирпич и удовлетворенно вздохнул.

— Я думаю, — начал он и потянул кирпич на себя.

Сэм сделал глубокий вдох и не закрывал глаза до тех пор, пока не увидел, что густое черное облако начало заполнять подвал. Краем глаза он отметил, где лежит коробочка с кориумом. Потом он прыгнул в сторону.

Двигаясь с закрытыми глазами, он слышал бестолковые крики, потом шипение лучевого пистолета. Ладонью он ощутил острые края кориумной коробки, нагнулся и свободной рукой вытащил из стены еще один кирпич. Кориум скользнул в подготовленный для него тайник, и кирпич снова встал на свое место.

— Перестаньте палить, — надрывался голос Малларда. — Быстро к двери. Поллард! Не входи сюда! Останови Рида…

Сэм был уже у двери. Он открыл глаза и, хотя ничего не было видно в густом дыму, повалившем через порог, он услышал, как что-то кричит оставшийся снаружи Поллард. Сэм согнулся в три погибели, отыскивая спрятанную накануне трубу. Ее не было! Нет, на месте. Его пальцы любовно сомкнулись на гладком, холодном металле, он выпрямился, занес руку и сквозь рассеивающийся дым увидел Полларда.

Пистолет был направлен прямо ему в лицо. Сэм завопил: «Где Рид? Он не…»

Этого было достаточно. Поллард не сразу нажал на спусковой крючок, пытаясь сообразить, кто именно вылетел на него из клубов дыма. Но Сэм не напрасно держал свое оружие наготове. Труба обрушилась на Полларда и размозжила ему голову. Сэм почувствовал, как подались раздробленные кости, и услышал свистящий клекочущий звук. Поллард начал валиться назад, но Сэм успел перепрыгнуть через него еще до того, как тот упал. Он пробежал метров десять и заскочил за угол. В одно мгновение он сорвал с себя плащ, отлепил бороду и сунул их в карманы, которые при этом ничуть не оттопырились. На бегу он стянул шляпу, перекрутил ее и снова нахлобучил на голову. Она изменила форму и стала совершенно другого цвета. Он улегся на тротуар и повернулся в том направлении, откуда только что прибежал. Двумя быстрыми движениями отстегнул пряжки на ботинках и из-под них тут же выдвинулись носки модных черных туфель. Красная краска не понадобилась, рука у него и так была в крови — в чужой. Он вытер руку о подбородок.

После этого он повернул голову, всматриваясь в противоположный конец аллеи. Так он лежал до тех пор, пока не услышал громкий топот.

Доктор Маллард и один из его людей вылетели из-за угла. Они остановились, огляделись по сторонам и, увидев Сэма, бросились к нему. Второй телохранитель выбежал из аллеи и побежал к Малларду. В руке у него был пистолет.

Сэм растерянно потер подбородок, несколько раз мигнул и сделал неопределенный жест куда-то в сторону. «Что… Кто…» — пробормотал он. Его голос больше не дребезжал.

Из-за угла показался четвертый. «Поллард мертв», — объявил он.

— Заткнись, — бросил Маллард, скривив рот. Он уставился на Сэма. — Куда он пошел? Этот старик…

— Вон за тот угол, — ответил Сэм, показывая пальцем. — Он наскочил на меня сзади! Я… у меня из носа кровь идет!

Он еще раз провел рукой по лицу и поднес ее к глазам.

— Так и есть. Вон за тот угол…

Маллард его не дослушал. Он кивнул своим людям, и они исчезли в указанной Сэмом аллее. Сэм оглянулся. Улица была не слишком людной, но какой-то одинокий прохожий, увидев, что он валяется на земле, явно спешил на помощь.

Сэм поднялся и помахал доброму самаритянину рукой. «Все в порядке! — крикнул он. — Я цел». Вытерев рукой кровь, он зашагал по аллее.

Он повернул за тот же угол, из-за которого только что выбежал. Можно было не спешить. Маллард уверен, что он сможет догнать дряхлого старикашку, поэтому будет гоняться за ним до посинения. В погреб он, ясное дело, вернется, но не сейчас.

Дым еще не рассеялся. Он споткнулся о труп Полларда и понял, что дверь где-то рядом. Спустившись внутрь, Сэм сориентировался в темноте и нащупал незакрепленный кирпич. Он вытащил его из стены, достал коробочку с кориумом и поставил на место. Через тридцать секунд он, с кориумом в кармане, уже стоял на самом скоростном тротуаре, уносившем его прочь от Малларда и его компании.

Что дальше?


Кориум всегда был в цене. Но это не значило, что его удастся запросто сбыть. Сплавлять все равно придется по нелегальным каналам. Никто не узнал бы в Сэме того старика, который водил Малларда за нос. Тем не менее, высовываться не стоило. Сначала надо стать на ноги. Маллард наверняка будет следить за подпольной торговлей кориумом.

Интересно, сохранились ли какие-нибудь нелегальные каналы за сорок лет?

Каналы наверняка сохранились, а вот люди — нет. А в таких сделках самое главное — знать нужного человека. Все, кого он знал сейчас, скорее всего не у дел — через сорок-то лет! Кроме, конечно, Харкеров и Кланов Бессмертных. Сэма передернуло. Он почувствовал очередной приступ жажды и облизал губы.

Итак, кто?

Он разъезжал по тротуарам часа три, все больше накаляясь оттого, что не может разобраться с простейшей проблемой. Он расколол Малларда на несколько тысяч кредиток. Под мышкой у него коробка с кориумом. Но у него нет выхода на черный рынок!

Голод становился все мучительнее, жажда тоже. Денег — ни гроша. Все до последнего пенса он оставил за игорным столом. Из-за такой ерунды, как обычный голод, он не может сосредоточиться. Он же Бессмертный!

Бессмертный тоже может подохнуть с голоду.

Вот тебе и мелочи. Сколько уже сделано, сколько еще можно сделать, какая дорога открыта для него, и никуда не дернуться, пока не отделался от Стимулятора.

Так, метаясь по Куполу, он в конце концов оказался у двери того, кто когда-то был его «крестным отцом».

Неудивительно, что Проныра до сих пор жил в той же поганой квартирке на задворках Купола. Удивительно, что он до сих пор жил.

Этого Сэм не ожидал. Причем настолько, что даже не подумал напялить свою маскировку.


Проныра был в постели. Его опухшее лицо имело синеватый оттенок, а огромная жирная туша продавила матрац чуть ли не до самого пола. Маленькие злые глазки уставились на Сэма.

— Так, — прохрипел он. — Заходи, заходи.

Грязь в комнате была неимоверная Старик запыхтел, заворочался, стараясь усесться в кровати. Но это оказалось ему не под силу, и он снова рухнул на матрац. Все это время он не спускал с Сэма глаз.

— Пить, — чувствовалось, что ему тяжело говорить.

Сэм отыскал на столе бутылку, откупорил и протянул Проныре. Тот жадно схватил ее и начал пить. Щеки его слегка порозовели.

— Проклятая тетка, никогда не сделает того, о чем ее просят, — пробурчал он. — Чего надо?

Сэм смотрел на него в полном изумлении. Старый волчара оказался чуть ли не бессмертнее самих Бессмертных. Но бессмертие его было каким-то мучительным и жалким — такого бессмертия, пожалуй, никто бы не пожелал. Ему сейчас никак не меньше ста лет, не переставая удивляться, думал Сэм.

Он подошел к кровати и вытащил бутылку из бессильных рук.

— Чего ты? Отдай. Мне нужно…

— Сначала ответишь на несколько вопросов.

— Отдай бутылку, она мне не мешает.

— После того, как ты мне кое-что скажешь.

Рука Проныры зашарила по грязным простыням и через несколько секунд опять показалась наружу с крохотным лучевым пистолетом, почти полностью утопавшим в огромной ладони. Игрушечное дуло уставилось на Сэма.

— Дай-ка бутылку, дружок, — ласково сказал Проныра.

Сэм пожал плечами и протянул ему бутылку. Пожалуй, он ошибался, старик не совсем потерял форму. Вполне возможно, что он попал по адресу.

— Слушай, Проныра, — сказал он, — ты помнишь, когда мы в последний раз встречались?

Бесформенные губы медленно зашевелились. «Давно, парень, давно. Лет тридцать, нет, скорее сорок, а?»

— Но ты меня узнал. Я не изменился. Я не постарел. А ты даже не удивился. Проныра, ты ведь должен что-нибудь знать обо мне. Где я был?

Огромное тело всколыхнулось от утробного смеха. Кровать заскрипела.

— Ты хочешь сказать, что ты не галлюцинация? Не валяй дурака. Ты — моя глюка, — он повернулся и достал из-под подушки небольшой шар размером с кулак. — Отличная штука, малыш. Ни тебе боли, ни тебе болезни — знай, нюхай Оранжевого Дьявола.

Сэм наклонился, вглядываясь в ярко желтый порошок сквозь прозрачный шар.

— Н-да, — протянул он.

Проныра выпучил на него свои маленькие слезящиеся глазки. Он некоторое время смотрел на Сэма, и его взгляд слегка прояснился. «Так ты не глюка, — прошептал он. — Точно. Вижу, что нет. Порядок, малыш, вот теперь я удивился».

Сэм продолжал рассматривать порошок. Он знал, что это такое. Наркотик, который так искажал восприятие, что человек начинает путать реальность с собственными фантазиями. Мечты вперемежку с воспоминаниями всплывают и снова исчезают в мозгу. Нет, вряд ли Проныра скажет ему, где он пропадал сорок лет.

— Что с тобой стряслось, Сэм? — прохрипел Проныра. — Тебе давным-давно полагалось быть мертвым.

— Последнее, что я помню, это как мне в лицо прыснули Стимулятор Грез. Это было сорок лет назад. Но я не изменился.

— Стимулятор Грез не дает молодости!

— А что дает? Есть такая штука, которая могла бы меня так законсервировать?

Кровать снова затряслась от утробного смеха.

— Конечно! Сумей правильно родиться и проживешь тыщу лет.

— Что ты имеешь в виду? — Сэм вдруг почувствовал, что его затрясло. До сих пор у него не было времени как следует подумать. Он проснулся, он оказался молодым вместо того, чтобы быть старым, отсюда вывод — он бессмертный. Но как и почему, он еще не задумался. У него была подсознательная уверенность, что у него так же, как и у Бессмертных, есть право на бесконечную жизнь. Но все Бессмертные, которых он видел прежде, были высокие, стройные и хорошо сложенные…

— Ты всегда был лысым? — неожиданно спросил Проныра.

Сэм загипнотизированно кивнул.

— Может быть, ты чем-то переболел в детстве. А может и нет. Когда я тебя встретил, у тебя было несколько маленьких шрамчиков тут, тут и тут. Сейчас, как я вижу, они совсем незаметны. Но котелок у старика варит еще неплохо, малыш. Давным-давно я слышал кое-какие разговоры, тогда я не связывал их с тобой. Одной бабе-хирургу заплатили Плащом Счастья за операцию над младенцем.

— Какую операцию? — напряженно спросил Сэм.

— Щитовидная и другие железы. Соображаешь?

— Да, — голос у него совсем сел. Горло перехватило, а в висках стучала кровь. Он прошелся по комнате, потом схватил пластмассовый стул и с размаху ударил о колено. Армированный пластик с треском раскололся, поранив ему руки. Колено заныло. Сэму полегчало. Немного, но полегчало. Огромным усилием воли он подавил бесполезную сейчас ярость, загнав ее внутрь до того времени, когда она сможет пригодиться. Он осторожно опустился на оставшийся стул и повернулся к Проныре.

— Я — Бессмертный. Вот что это значит. Я был бы сейчас такой же, как они, если… если бы кто-то не заплатил тогда этой бабе-хирургу. Кто ей платил?

На кровать обрушился новый сейсмический удар. «Понятия не имею. — Чувствовалось, что Проныру все это очень забавляло. — Дай-ка мне еще выпить».

— Бутылка у тебя, — Сэм показал пальцем в сторону кровати. — Проныра, ты пока про бессмертие забудь. Я сам разберусь. Слушай, у тебя связи остались?

— А куда же они денутся, — Проныра снова присосался к бутылке.

Сэм показал ему маллардовскую коробочку. «Это кориум. Мне нужно две тысячи кредиток. Все, что сверху, оставишь себе. Смотри, чтобы тебя не выследили».

— Кого-то тряханул? Скажи кого, мне будет меньше хлопот.

— Малларда.

Проныра усмехнулся: «Порядок, малыш. Пристроим. Поди пока погуляй».

— Я спешу.

— Приходи через часик.

— Хорошо. И еще одно — ты единственный человек, который знает, что я молодой. — Сэм вытащил из кармана и нацепил свою клочковатую бороду.

— Все ясно. Проныре можно верить, малыш. Давай, заходи через час.

Сэм вышел.


В больнице он должен будет себя назвать. Помнят ли они о спекуляции с Колониями? Кто-нибудь может помнить. Раз в досье был рисунок сетчатки, значит могут быть и другие данные. Обычный человек, когда-то немного знакомый с Сэмом, мог бы подумать о случайном сходстве. Но в клинике его будут осматривать очень внимательно. Слишком внимательно, чтобы можно было понадеяться на маскировку под старичка — это ясно.

Тут до него дошло, что есть человек, который мог бы быть похож на него, не вызывая никаких подозрений. Причем человек как раз его лет. Сын!

Сына у него, правда, не было. Но мог бы быть — ведь каждому известно, что люди его сложения бессмертными не бывают. Так и про его тайну никто не узнает, и маскироваться почти не нужно.

Имя? Из глубин памяти, из мешанины прочитанных книг, прочитанных еще в той, старой жизни (а, кажется, прерванной лишь час назад) всплыло имя пророка Самуила. Старшего сына пророка звали Иоиль: «Имя старшего сына его Иоиль».

Имя как имя. Его зовут Иоиль Рид.

Тридцать пять минут спустя он стоял в приемном покое больницы, потрясенно выпучив глаза, не в состоянии пошевелиться, а обрывки мыслей в его мозгу судорожно пытались соединиться в нечто связное. Но одурение было полным и беспросветным. Единственное, на что он был способен, это глупо повторять. «Что? Что Вы сказали?»

Серьезный молодой человек за регистрационным столом терпеливо отвечал: «Этим утром мы выписали Вас как полностью вылечившегося».

Сэм открыл рот и закрыл его снова, не издав ни звука.

Молодой человек задумчиво посмотрел на него. «Амнезия? Такого у нас еще не было. Может быть, Вы поговорите с Вашим врачом?»

Сэм кивнул.


Они беседовали в тихой, прохладной комнате. «Шесть недель назад, — сказал врач, — Вас поместили сюда на лечение. Вас доставил человек, назвавшийся Эвансом и расписавшийся за Вас. Постоянный адрес он не указал, сказал, что он проездом и живет в отеле. Если хотите, можно попробовать его разыскать. Деньги были перечислены анонимно, еще до Вашего прибытия. На момент поступления у Вас было вполне приличное физическое состояние». Врач еще раз заглянул в регистрационный журнал. «Лечение было назначено правильно, поскольку у Вас было отравление Стимулятором Грез. Этим утром Вас выписали. Выглядели Вы вполне нормально. Выписки потребовал другой человек, хотя он тоже назвался Эвансом. Вот и все, что я могу сказать Вам, мистер Рид».

— Но, — Сэм обалдело потер лоб, — почему я ничего этого не помню? Что это значит? Может…

— К сожалению, на черном рынке есть слишком много препаратов, вызывающих амнезию. Вы выходили отсюда в очень приличном костюме, с сотней кредиток в кармане. Они были у Вас, когда Вы очнулись?

— Нет. Я…

— Вас, должно быть, ограбили.

— Да, я… конечно, да. — В голове у Сэма пронеслось, сколькими способами можно лишить человека памяти — от специального газа в миниатюрном баллончике до простого удара дубинкой по голове. Грабители редко бывают настолько щепетильны со своим клиентом, что обряжают его в старые лохмотья, но в остальном все выглядит достаточно правдоподобно.

За исключением того типа, ожидавшего, когда он проснется.

Он встал, все еще находясь в обалделом состоянии. «Я бы адрес мистера Эванса… если бы Вы так любезны…»

Адрес липовый, думал он, разглядывая бумажку с номером дома. Движущийся тротуар медленно уносил его все дальше от больницы. Кто бы ни выстроил эту цепочку таинственных происшествий, следы он замел тщательно.

Сорок лет назад кто-то вывел его из строя Стимулятором. Захария Харкер — вот кто, тут он не сомневался. Кедра Волтон подала сигнал, но за ее спиной стоял Захария. «Голос, голос Иаковлев, а руки Исавовы».

Наблюдал ли за ним Харкер все эти сорок лет? Или Кедра? Судя по рассказу врача, кто-то очень тщательно опекал его. Кто-то заплатил за его лечение, забрал из больницы, а потом ограбил и раздел — да так, что когда он проснулся, он был беспомощен, как новорожденный.

Беспомощнее! У новорожденного хоть есть законное право появиться на свет. Кстати, а с этим его уже не надуют! Сэма вдруг прямо расперло от гордости — если бы рядом с ним стоял настоящий Иоиль Рид, он был бы на голову выше своего отца, высокий, стройный, длинноногий и элегантный, как сам Захария. Бессмертный и происхождением, и телом. Голова просто шла кругом, когда он представлял свое будущее. Он думал о Проныре, и ему становилось страшно. С точки зрения его новых возможностей это напоминало судьбу собаки или кошки. Он понял — и это теперь нужно никогда не упускать из виду — что жизнь обычного человека слишком коротка.

Неудивительно, что Бессмертные так держались друг за друга. Любовь или дружба без примеси жалости возможны только среди равных. Недаром издавна богов и людей разделяла пропасть. Все смертные были глубоко внизу.

Но все это никак не решало его проблем. Он здесь без права голоса, вне игры. Так сказать, на правах приглашенного. Кем? Если бы он только покрепче ухватил за рубаху того типа в аллее, когда очухался! Ведь это его нарочно разбудили и оставили на свободе, в лохмотьях и без гроша в кармане. Зачем? Посмотреть, что он будет делать? Это почерк Бессмертных. Захария? В полном отчаянии он посмотрел на безразличные толпы, плывущие вокруг него на тротуарах. Может, одно из этих лиц — маска, под которой скрывается заинтересованный наблюдатель? А может, его неведомому благодетелю надоело возиться с ним, и он выпустил Сэма на свободу, чтобы тот катился на все четыре стороны?

Ладно, в свое время он все узнает. Или не узнает никогда.

В любом случае, времени даром он не терял. И доказательством этому были деньги, лежащие в его кармане. Две тысячи кредиток, к которым никто не придерется. Он перескочил через последний этап, даже не заметив этого. Теперь нужно свести старые счеты, додумать несколько деталей, и — вперед, к Бессмертию!

Мозг отказывался об этом думать. Голова трещала от немыслимо путаных комбинаций и фантастических возможностей его новой, растянувшейся во времени жизни. Лучше подумать о двух Эвансах, опекавших его на пути в больницу и из больницы. Это можно поручить Проныре, Сэм сделал себе мысленную зарубку. Росейз. Здесь Проныра тоже пригодится. С остальным он разберется сам.

Снова захотелось пить. Ему стало смешно. При чем здесь Стимулятор! Он сам себя запугал. Простая вода избавила бы его от этой жажды в любую минуту, если бы он только разрешил себе в это поверить. Сойдя с тротуара у ближайшего автомата, он пил прохладную, восхитительно свежую, замечательно утоляющую жажду воду. Пил, пока не почувствовал, что больше в него не лезет.

Он смотрел на блестящие тротуары, на переливающиеся огнями огромные здания, и в нем зародилось непонятное ощущение, начавшееся расширяться и расти, расти до тех пор, пока весь гигантский Купол не стал ему тесен. Он как бы проник сквозь защитный свод, сквозь морскую воду над ним и прошел над облаками прямо в мерцающую бездну, которую он никогда не видел. Сколько теперь можно сделать! И не надо спешить. У него есть время. Все время на свете.

Время, чтобы убивать.


		«Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах. Если сладко во рту его зло…».


Книга Иова.


Он стряхнул с себя оцепенение и… оказался в руках двух человек в форме, подошедших к нему со спины. Форма осталась той же — это была государственная полиция, и еще до того, как они произнесли хоть одно слово, Сэм уже знал, что спорить бесполезно.

Он даже почувствовал облегчение, когда старший из них, прикоснувшись к своему начищенному нагрудному жетону, произнес: «Пройдемте». Таинственный некто решил, наконец, себя проявить. Возможно, он получит ответы хотя бы на некоторые вопросы, которые просто сводили его с ума.

Они провели его на скоростной тротуар, ведущий к центру Купола. Люди с любопытством оглядывались на них. Вызванный скоростью движения ветер трепал его рыжий парик. Сэм крепко держался за поручень, привыкая к новому ощущению от щекочущих лицо волос. Его разбирало любопытство и нетерпение, хотелось поскорее узнать, куда его везут.

Бессмертные каждого Купола жили в особом квартале в центре города, застроенном высокими, похожими на разноцветные башни, домами. Дома были окружены садами, спрятанными за высокие стены оград. Полицейские направлялись прямехонько к небоскребам, принадлежащим клану Харкеров. Сэм не удивился. Было бы странно, если бы Захария, отдавший приказ о его уничтожении сорок лет тому назад, вдруг позволил ему запросто разгуливать следующие сорок. С другой стороны, было странно, что Захария вообще оставил его в живых. Сэма передернуло. Ничего, скоро он узнает правду.

Они провели его в маленькую дверцу черного хода одной из самых высоких башен, спустились по прозрачным пластиковым ступенькам, под которыми серебряная вода струилась в направлении раскинувшегося внизу парка. В воде мелькали золотые и красные рыбки, извивались длинные водоросли, а на поверхности покачивались белоснежные цветы.

Внизу их уже поджидала позолоченная кабина маленького лифта. Полицейские втолкнули Сэма внутрь и, ни слова не говоря, закрыли за ним дверь. Сквозь стекло он успел заметить, как скользнули вниз их бесстрастные лица. Он остался один в мягко плывущей золотой клетке, которая поднимала его на вершину харкеровской цитадели.

Стенки лифта были зеркальными. Примеряясь к роли Иоиля Рида, Сэм почувствовал себя как-то глупо. Кто бы там ни поджидал его наверху, интересно, известно ли ему, кто он на самом деле? Маскировка, в любом случае, была хорошей. Конечно, он выглядел не точь-в-точь, как его предполагаемый папаша, но естественное сходство было очень сильным. Рыжий парик был как раз под цвет бровей, правда, не очень густых и уже не сросшихся. Накладные коронки изменили линию нижней части лица. Контактные линзы превратили глаза из серых в светло-голубые. Больше ничего.

Чисто психологически цветные контактные линзы давали то же, что и черные очки — подсознательное ощущение, что его никто не видит. Словно он в помещении, в которое нельзя заглянуть. Обычно человеку трудно выдерживать прямой взгляд, особенно если ему есть что скрывать.

Давление на подошвы стало меньше — лифт замедлял ход. Вот он остановился, дверца скользнула в сторону, и Сэм вступил в просторный холл, стены и потолок которого были скрыты густой листвой. Искусственный свет шел прямо из стен. Гибкие лозы поднимались из скрытых под полом гидропонных резервуаров и сплетались под потолком, образуя подобие туннеля. Легкий ветерок шевелил листву, в которой то тут, то там виднелись цветы и фрукты. Для выросшего в Куполе человека роскошь была просто немыслимая.


В полной тишине Сэм шел по холлу, отмахиваясь от лезущих в лицо листьев. Как и все выросшие в Куполах, он безотчетно не доверял и боялся этой коварной растительности надводного мира.

Из дальнего конца холла послышалось журчание и легкие звенящие звуки. Сэм в изумлении застыл на пороге комнаты, которой заканчивался туннель.

Комната напоминала летний павильон. Вьющиеся плети были усыпаны пышными цветами, наполнявшими воздух тяжелым, сладким запахом. Вместо пола была вода. Всю комнату, от стены до стены, занимало голубоватое озеро с полметра глубиной. Одни цветы отражались в его неподвижной поверхности, другие росли прямо в воде. Несколько ярко-синих рыбок неподвижно стояли в голубой воде, уставившись на густые заросли водорослей.

Через озеро был перекинут хрустальный мостик, хрупкий, как первый осенний лед. Мостик начинался прямо у ног Сэма, а заканчивался на застланном мягкими подушками невысоком островке в дальнем углу комнаты. Среди подушек лицом вниз лежала женщина. Одной рукой она опиралась на подушку, а другой, по локоть опущенной в воду, медленно покачивала из стороны в сторону. Ее лицо было скрыто распущенными волосами, кончики которых плавали на воде. Волосы были совершенно немыслимого зеленовато-золотистого оттенка и поблескивали так же мягко, как и вода в пруду.

Сэм узнал ее. Удлиненные очертания тела, ленивые движения, форма головы и рук выдавали Кедру Волтон, несмотря на то, что лица не было видно. Теперь предстояло выяснить, что она делала здесь, в харкеровской крепости, и зачем он ей понадобился.

— Кедра? — спросил он.

Она подняла взгляд. У Сэма голова пошла кругом. Это была Кедра и не Кедра. То же изящно очерченное узкое презрительное лицо, бархатные ресницы и египетский рот принадлежали совершенно другой женщине. Коварной и неуравновешенной, если верить первым впечатлениям.

— Нет. Я — Сари Волтон, — ответила зеленоволосая, улыбаясь нехорошей улыбкой. — Кедра — моя прабабушка. Помнишь?

Он вспомнил. Сари Волтон, склонившаяся на плечо Захарии Харкера и всем своим видом показывающая свои права на него. Тот самый день, когда Захария предложил ему убить Робина Хейла. Сэм не обратил на нее тогда никакого внимания. Сэм покопался в памяти — ага, вражда: вражда между Сари и Кедрой, молчаливая, но легко угадываемая во взглядах, которыми они обменялись там, за столом.

— Помню. Что это значит? — все понятно. От Иоиля Рида не могли потребовать вспомнить сцену, в которой участвовал Сэм Рид. Она знала, кто он. Стало быть, она знала, что он Бессмертный.

— Иди сюда, — белая рука Сари сделала приглашающий жест. Она уселась на подушки, поджав под себя ноги. Сэм с сомнением посмотрел на хрустальный мост. «Не бойся, он тебя выдержит». В ее голосе звучала насмешка.

Мостик выдержал, хотя отзывался на каждый шаг тоненьким позвякиванием. Подчиняясь ее руке, он нерешительно опустился на подушку рядом с ней и сел неестественно прямо, словно каждый изгиб его тела отказывался воспринимать это экзотическое сиденье и всю немыслимую роскошь комнаты-парка.

— Как ты меня вычислила?

Она рассмеялась, покачав головой из стороны в сторону, так, что зелено-золотые волосы, как вуалью, скрыли ее лицо. В глазах и смехе Сари было что-то такое, что ему очень не нравилось.

— Кедра все последние сорок лет пыталась тебя найти, — сказала она. — Я думаю, что они тебя выследили по сегодняшнему запросу в архив о рисунке твоей сетчатки. Как бы там ни было, тебя нашли, это главное, правда?

— А почему Кедры здесь нет?

Она снова засмеялась своим злым смехом: «Она не знает, вот почему. Никто не знает, кроме меня».

Сэм задумчиво посмотрел на нее. В ее глазах был вызов, а в манере поведения — какое-то непредсказуемое упрямство. Что-то мешало ему понять ее до конца. В свое время он пользовался надежным способом для разрешения подобных сомнений. Быстрым, но мягким движением он взял ее за запястье и потянул на себя. С почти змеиной гибкостью она упала ему на колени. Потом высвободила руку от его хватки и снова насмешливо засмеялась.

В том, как она зажала его лицо в ладони и притянула его голову к своей, была не по-женски агрессивная уверенность. Он позволил ей это сделать, но ответил на ее требовательный поцелуй намеренно грубо. После этого, резко столкнув Сари с колен, он посмотрел на нее с нескрываемой брезгливостью.

— Кедра, пожалуй, не так уж глупа, — засмеялась она, нежно проведя мизинцем по укушенной губе.

Сэм поднялся и отпихнул подушку ногой. Ни слова не говоря, он встал на позванивающий мостик и двинулся обратно. Уголком глаза он заметил змеиное движение, с которым встала на ноги Сари Волтон.

— Вернись.

Сэм даже не обернулся. Спустя мгновение он услышал шипение у левого уха и почувствовал обжигающий жар луча. Он остановился как вкопанный, опасаясь следующего выстрела. Так и есть. Снова шипение лучевого пистолета, на этот раз у правого уха. Выстрелы были исключительно точные, слишком точные, чтобы это могло понравиться Сэму. Не поворачивая головы, он произнес: «Хорошо, я возвращаюсь. Но сначала я хочу услышать, что ты бросила пистолет».

Что-то мягко упало на подушки. Смех Сари на этот раз прозвучал почти нежно. Сэм повернулся и пошел обратно.

Стоя перед ней, ему приходилось слегка задирать голову, чтобы заглянуть в глаза. Ему это не нравилось. Ему вообще все в ней не нравилось, а меньше всего — ее самоуверенная агрессивность, присущая всем Бессмертным. Она выглядела хрупкой, как ее хрустальный мостик. Она казалась настолько нежной и женственной, насколько это вообще возможно. Но она была Бессмертной, и весь мир принадлежал ей и ее Клану. Перед ней прошли поколения жизней, прежде чем она утвердилась в своей зловещей самоуверенности.

Стоп. Поколения ли? Сэм задумчиво прищурился, в его мозгу начала формироваться идея, отодвинувшая на время все остальное на задний план. В противоположность Кедре, это прекрасное, хрупкое создание казалось удивительно незрелым. Вот именно — незрелым. Этим объяснялось и упрямство, и жестокость ради жестокости, которую он чувствовал в ней. Он догадался, что зрелость приходит к Бессмертным долго, очень долго. Возможно, ему самому еще очень далеко до нее, хотя его ранняя закалка позволяет ему походить на «взрослого».

Но Сари, женщина из могущественного клана, защищенная со всех сторон и избалованная. — Неудивительно, что она настолько неуравновешенна — у нее еще нет опыта, который приходит с веками. Да он ей и не поможет, подумал Сэм. Она никогда не превратится в женщину, которая может нравиться или которой можно доверять. А сейчас она еще более непредсказуема, чем сама думает. В голове Сэма начал возникать хитроумный замысел — как использовать эту ее слабость.

— Присядь, — обратился он к ней.

Она подняла руки над своей зеленоволосой головой, чтобы сорвать с лозы висящую над ней гроздь. Сквозь прозрачные ягоды Сэм мог видеть ее длинные пальцы. Казалось, что голубые виноградные косточки образуют в крошечных шариках таинственный узор. Она улыбнулась ему и опустилась на колени одним неприятно гибким змеиным движением.

Сэм посмотрел на нее сверху. «Отлично. Теперь вот что. Зачем ты затащила меня сюда? Если здесь распоряжается Кедра, то почему здесь ты, а не она?»

Сари положила прозрачную ягоду в рот и медленно раскусила. Потом выплюнула голубые косточки. «Кедра не знает, я тебе уже говорила». Она смотрела на него из-под тяжелых ресниц. Ее глаза были не такие синие, как у Кедры, «Сорок лет не было никаких известий. Она сейчас в Куполе Невада».

— Ей уже сообщили?

Сари сделала отрицательное движение головой, и ее переливающиеся, невероятного цвета волосы мягко качнулись. «Никто не знает, кроме меня. Это я хотела тебя видеть. Если Захария узнает, он будет вне себя. Он…».

— Захария приказал вывести меня из строя Стимулятором, — нетерпеливо перебил Сэм, стараясь наконец-то разобраться в этом деле. — Была ли Кедра замешана в этом?

— Захария приказал тебя отравить, — улыбаясь поправила Сари. — В смысле убить. Но Кедра сказала «нет». Они жутко переругались из-за этого. — Ее улыбка стала немного таинственной — чувствовалось, что она погрузилась в приятные воспоминания. — Кедра настояла на Стимуляторе Грез. Никто не мог понять почему. В самом деле, какая была бы от тебя после этого польза, живого или мертвого, молодого или старого, — ее голос становился все тише и, так и не поднеся к губам зажатую между большим и указательным пальцами ягоду, она замолчала.

И тут до него наконец дошло! Он почти упал на колени рядом с ней, двумя пальцами взял ее за подбородок и пристально посмотрел в глаза. Так и есть! У него даже горло перехватило.

— Наркота, — радостно прошептал он. — Будь я проклят, наркота!


Она тихонько засмеялась, наклонилась вперед и потерлась лбом о его плечо. Ее глаза сверкали тем необычным блеском, по которому можно безошибочно узнать наркоманов.

Это очень многое объясняло — расслабленность, неуравновешенность и тот странный факт, что она не обратила никакого внимания на подозрительную молодость Сэма. Какое странное совпадение — оба знавших его раньше человека жрали наркотики и были не в состоянии его воспринять!

Сэм несильно толкнул ее. Она положила ягоду в рот, даже не осознав, что для этого ей понадобилось так много времени. Выплюнула косточки и улыбнулась своей кривой зловещей улыбкой. Было видно, что она сделала это без какого-либо повода, совершенно бессознательно. Конечно, его возраст не удивляет ее. Она привыкла, что проходят десятилетия, а ее окружают все те же неизменяющиеся лица. А тут еще наркота — в таком обдолбанном состоянии она что угодно будет воспринимать как само собой разумеющееся. Но она может прийти в себя в любую минуту. А он еще не во всем разобрался.

— Кедра заменила яд Стимулятором Грез, — сказал он. — После этого меня кто-нибудь охранял?

Зеленоватые волосы снова закачались вуалью — Сари наклонила голову.

— Она хотела. Но, я думаю, Захария перехватил. По крайней мере, Кедра в этом уверена. Ты исчез как раз тогда, когда ее люди вышли тебя искать. Ты пропадал вплоть до сегодняшнего дня. Где ты был, Сэм Рид? Мне кажется, ты мог бы понравиться мне, Сэм. Мне кажется, я теперь поняла, что было на уме у Кедры, когда она посылала своих людей, чтобы они нашли и вылечили тебя. Я…

— Что ты делаешь здесь, в доме Харкеров?

— Я здесь живу. — Она засмеялась. На этот раз ее смех прозвучал особенно неприятно. Она положила свою изящную руку на лежащую рядом с ней гроздь и слегка надавила. Бесцветная жижа потекла сквозь пальцы. «Я живу здесь с Захарией. Он хочет Кедру. Но если уж он не может ее добиться, то я ее заменяю. Наверное, когда-нибудь я убью его», — она опять улыбнулась, на этот раз даже мило.

Сэм подумал, догадывается ли Захария о ее чувствах? Вряд ли. Да, ситуация взрывоопасная, чистый динамит.

Он начал осознавать, какая шикарная возможность так и просится ему в руки. Но тут же его охватило знакомое сомнение. С чего бы это такие возможности висели перед ним, как спелые груши? На сколько процентов все, что случилось с ним после пробуждения в аллее, может быть заранее спланированным? Он до сих пор не может сказать ничего вразумительного о человеке, который его там встретил. Этот тип знал, что делает. К тому времени Сэм уже точно не был под грезовой глюкой.

— Почему ты послала за мной? — Сари полоскала в воде руку, испачканную сладкой мякотью. Ему пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем до нее дошло. Она подняла на него глаза и улыбнулась ясной, отсутствующей улыбкой.

— Мне было интересно. Я давно подключилась к персональному экрану Кедры. Она этого не знает. Когда сообщили, что ты обнаружен, я решила, что я могла бы взглянуть… Может быть, подумала я, ты мне пригодишься… Против Кедры или против Захарии… Я еще не знаю. Попозже я это обдумаю. Не сейчас. Сейчас я думаю о Захарии. И о Харкерах. Я ненавижу Харкеров, Сэм. Я ненавижу всех Харкеров. Я ненавижу даже себя, потому что я тоже наполовину Харкер. Да, наверное, я использую тебя против Захарии. — Она наклонилась к нему, и голубой огонь сверкнул из-под тяжелых ресниц. Его плечо скрылось под золотисто-зеленым шелком ее волос.

— Ты ведь тоже ненавидишь Захарию, правда, Сэм? Ты должен ненавидеть. Он хотел тебя отравить. Как ты думаешь, что может ранить его больнее всего? Все, что связано с Кедрой… Если он узнает, что ты жив и молод… Молод? — На какое-то мгновение ее тонкие брови удивленно сдвинулись. Но эта тема требовала слишком большого напряжения, а серьезные рассуждения были ей явно не под силу. Было видно, что ее мозг пытался делать более глубокие заключения, но оказался способен только на самые поверхностные выводы.

Внезапно она откинулась назад и засмеялась, прямо задохнулась от смеха. «Это чудесно, — выдавила она, глядя на Сэма затуманенными глазами. — Я накажу их обоих! Раз ты опять объявился, Захария должен будет ждать, когда ты надоешь Кедре. А Кедра не сможет тебя заполучить, если она не будет знать, где ты. Не мог бы ты уйти и спрятаться, Сэм? Где-нибудь, где люди Кедры тебя не найдут. Ой, пожалуйста, Сэм, пойди и спрячься! Для Сари. Ты сделаешь Сари счастливой!»


Сэм встал. Мостик под его ногами зазвенел мелодичным аккомпанементом к ее смеху. Когда он вошел в холл-туннель, ароматный ветерок снова подул ему в лицо. Лифт стоял там, где он его оставил. Выйдя из кабины и поднимаясь к выходу по стеклянным ступенькам над журчащей водой, он не увидел ни одного человека.

Двигаясь как во сне, он встал на ближайшую дорожку, которая понесла его неизвестно куда. Случившееся имело все признаки грезы, ему пришлось здорово сосредоточиться и убедить себя в том, что все это произошло на самом деле. Надо разобраться, что здесь главное, а что нет, но в любом случае тут скрыты потрясающие возможности.

У Харкеров есть слабое место, о котором они и не подозревают — Сари. Ситуация становится еще более щекотливой, если учесть, что Сари тоже по крови Харкер. Потому что она точно не вполне нормальная. Незрелость сознания и пристрастие к наркотикам только частично объясняют ее патологическую неуравновешенность. Сэм быстро прокрутил новую цепочку. Выходит, Бессмертные не так неуязвимы, если у них такие далеко не безупречные гены.

Вот две тропинки, на которых можно устроить засаду Захарии Харкеру. И та, и другая могут привести к большому скандалу. Но это потом.

Сейчас важнее всего найти место, где можно скрыться, чтобы все спокойно обдумать. Чем больше он об этом размышлял, тем больше его прельщала идея навестить Колонию, выстроенную под руководством Робина Хейла.

Хейл, может быть, пристрелит его на месте. А если не его, а Иоиля Рида? Никто не узнал Сэма, кроме Сари, но кто знает, что взбредет ей в голову, пока он будет собираться встретиться с Хейлом. В его интересах нужно действовать быстро.

Так он и сделал.


Самое удивительное в Колонии было то, что она могла с таким же успехом находиться под водой.

С тех пор, как Сэм покинул Купол, он ни секунды не находился под открытым небом. Сначала — непроницаемый свод Купола и миля воды над ним. Потом — крыша гидроплана из металла и пластика. Наконец, гигантские боксы Колонии с их системами защитной санитарной обработки: ультрафиолетом, кислотой и так далее. И вот он стоит на поверхности Венеры под прозрачным, но тоже непроницаемым сводом, преломляющим множеством радуг изредка выглядывающее из-за облаков солнце. Воздух такой же, как в Куполе. Та же самая смесь. В венерианском воздухе слишком мало кислорода и слишком много углекислого газа. Но в принципе дышать можно. Здесь, под сводом Колонии, все составляющие тщательно подобраны. Но главное — колпак совершенно необходим для защиты от безумного всеобщего размножения, этого главного кошмара венерианской природы. И флора, и фауна ведут бесконечную, беспощадную войну за право цвести, сеяться, оплодотворять, размножаться, чтобы выжить в условиях непрерывно нарушающегося биологического равновесия.

На берегу стоял старый форт, бывший когда-то оплотом Свободной Компании Дунмена. Сейчас его заселили заново. Он находился под еще одним Колпаком, диаметром около полумили. То тут, то там были разбросаны маленькие домишки. Поскольку ни смерчи, ни ураганы здесь никому не грозили, архитекторы могли строить все, что им вздумается. Единственным ограничением была естественная сила тяжести, да и та с помощью парагравитационных щитов регулировалась так, что можно было строить хоть пизанскую башню. Тем не менее, ни в конструкциях, ни в выборе материалов не было ничего экстравагантного. Все очень просто. На Колонии лежала едва уловимая печать медленного умирания.

Настоящей почвы под сводом не было.

Земля была застлана пластиковыми щитами. Защита от ползучих плющей? Наверно. Сады высаживались в огромных гидропонных резервуарах, хотя несколько чанов поменьше были заполнены стерилизованной почвой. Люди работали, но с ленцой. Время, вероятно, было послеобеденное.

Сэм пошел по одной из дорожек, следуя указателю с надписью «Администрация». Он почувствовал легкое отвращение к континентальным порядкам. Вся его жизнь прошла под Куполом, он всегда знал, что толща воды надежно отделяет его от открытого неба. Теперь, когда сквозь прозрачный свод он видел настоящее небо и неяркий солнечный свет, это казалось Сэму жалкой копией искусственного дневного освещения Куполов.

Его мозг работал без устали. Он отмечал все виденное, оценивал и распределял факты и впечатления, откладывая их до того времени, когда они смогут пригодиться. На время он позволил себе забыть о Сари и Харкерах. Эта информация должна отлежаться. Сейчас главным было то, как Робин Хейл примет Иоиля Рида, сына Сэма Рида. Он отнюдь не считал себя должником Хейла. Его интересовала только личная выгода, и в этом смысле Колония выглядела многообещающим местом.

Девушка в розовом комбинезоне, склонившаяся над чаном с ростками, подняла на него взгляд. Любопытно смотреть на лица этих колонистов при необычном солнечном свете. Ее кожа была кремовой, а не молочно-белой, как у Сари. У нее были прямые, гладко расчесанные, каштановые волосы, карие глаза, глядящие, пожалуй, более открыто, чем у живущих под водой. Но так же как у них, ее жизнь была ограничена непроницаемым куполом. Правда, в ее купол светило солнце и непрерывно ломились голодные, буйные джунгли, а не серая вода океана. И по ее глазам было видно, что она знает об этом.

Сэм остановился. «Где администрация?» — спросил он, хотя в этом не было никакой нужды.

— Вон там, — голос звучал довольно приятно.

— Тебе нравится здесь?

Она пожала плечами: «Я здесь родилась. В Куполах, должно быть, чудесно. Никогда не видела Купола».

— Никакой разницы, все то же самое, — уверил ее Сэм. Ему вдруг пришла в голову занятная мысль. Эта девушка родилась здесь. Ей на вид не больше двадцати. Довольно милая, хорошенькая, но не совсем в его вкусе. Мысль была такая: раз у нее лишь отчасти есть то, что ему нравится в женщинах, то он может подождать рождения ее дочери или внучки, подбирая при этом родителей так, чтобы получилось то, что он хочет. Бессмертные могут производить селекцию человечества так же, как простые смертные могут выводить пушистых котов или быстроногих лошадей. Жалко, что в итоге получится цветок-однодневка, который пышно распустится и на другой день увянет. Интересно, сколько Бессмертных уже проделывали это, устраивая себе гарем не в пространстве, а во времени? Должно быть, очень увлекательно, если, конечно, не впадать в сентименты.

Казалось, управляющий Континентальной Колонией должен бы быть занятым человеком. Но это было не так. Через минуту после того, как Сэм назвал свое вымышленное имя, раздался щелчок, дверь автоматически открылась, и он вошел в кабинет Робина Хейла.

— Значит, Иоиль Рид, — медленно произнес Хейл. Его взгляд был настолько пристальным, что Сэму пришлось собрать все свое самообладание, чтобы его выдержать.

— Да. Моим отцом был Сэм Рид, — в его голосе прозвучал оттенок бравады.

— Прекрасно. Садись.

Сэм смотрел на него сквозь тонкую защитную пленку контактных линз. Казалось, они расстались вчера, так мало изменился Хейл. Или нет, он изменился, но так незначительно, что глазом это уловить невозможно. Выдавал голос. Хейл по-прежнему оставался стройным, уравновешенным, темноволосым мужчиной, которого годы прожитой жизни и столетия предстоящей приучили к терпению. Любое поражение он мог воспринимать как временное, а любую победу — как преходящую.

Произошедшее в нем изменение тоже было временным, но тем не менее оно было. Исчез спокойный энтузиазм в голосе и манере держаться, который Сэм помнил. Идея, на которую он возлагал пылкие надежды, была теперь делом конченым. Но, всматриваясь в него, Сэм понимал, что эпопея с колонизацией всего лишь небольшой эпизод в долгой жизни Робина Хейла.

Хейл помнил дни Свободных Компаньонов. Помнил поколения людей, которые бороздили океаны, вели войны, смотрели в лицо опасности. Сэм знал, что это было обычным деловым предприятием, бизнесом, а вовсе не надутой романтикой. Но эмоции играли большую роль в их жизни. Свободные Компаньоны были кочевниками, последними кочевниками перед тем, как люди окончательно осели в Куполах, что стало началом эпохи застоя. Купола превратились в усыпальницу, а может и колыбель человечества, в которую оно вернулось вместо того, чтобы двигаться дальше.

Сэм почувствовал, как в нем зашевелилось желание покопаться в психологии Бессмертных.

— Ты доброволец? — спросил Хейл.

Вопрос встряхнул Сэма, оторвав его от наблюдений.

— Нет.

— Я не знал, что у Сэма Рида был сын. — Хейл по-прежнему смотрел на него тем спокойным оценивающим взглядом, который Сэму так трудно было выдержать. Умеют ли Бессмертные распознавать друг друга по особенностям поведения, которые просто невозможно скрыть? Вполне возможно. Но к нему это не относится — он не был Бессмертным в том смысле, как все они. У него не было привычки смотреть на несколько веков вперед, привычки, присущей им от рождения.

— Я и сам не знал до недавнего времени, — он старался говорить деловым тоном. — После скандала с Колонией моя мать поменяла фамилию.

— Я понимаю, — Хейл был настроен не слишком приветливо.

— Что случилось с моим отцом? — напрямик спросил Сэм. Если Хейл скажет «Брось, парень, ты — Сэм Рид», то это, по крайней мере, снимет неопределенность. Но даже если не скажет, это еще не значит, что он его не узнал.

Свободный Компаньон покачал головой. «Он связался с Грезостимулятором. Думаю, сейчас он уже мертв. После той истории у него были враги».

— Я знаю. Вы… наверное, Вы тоже один из них.

Хейл снова покачал головой и усмехнулся. Сэм знал, что означает эта усмешка. Разве можно ненавидеть или любить так недолго живущего человека! Единственное чувство, которое он может вызвать — это кратковременное раздражение. Тем не менее, Сэм не стал раскрывать карты. Боги могут себе позволить вести себя непредсказуемо. В минуту гнева Зевс мечет громы и молнии.

— Сэм Рид был не виноват, — сказал Хейл. — Он был способен только на обман. Это было у него врожденным. К тому же он был просто игрушкой. Если бы не Сэм, появился бы кто-то другой. Или что-то другое. Мне не за что его ненавидеть.

Сэм сглотнул слюну. Порядок, именно это его и интересовало. Можно двигаться дальше. «Я бы хотел посоветоваться, господин губернатор. Я только недавно узнал, кто я. Я навел справки. Я знаю, что мой отец был жуликом и обманщиком, но ведь правительство нашло все его тайники и вернуло акционерам деньги, так?»

— Так.

— Он не оставил мне ничего, даже имени. Сорок лет я ничего не знал. Но сейчас я навел справки. Когда отец стал наркоманом, у него оставалась одна вещь, не подлежащая изъятию. Сорок лет назад правительство выдало ему патент на земельные участки на континенте, и этот патент действителен до сих пор. Я вот что хотел узнать — это чего-нибудь стоит?

Хейл забарабанил пальцами по столу: «Почему ты пришел ко мне?»

— Отец начинал это дело вместе с Вами. Я подумал, что Вы знаете… Вы помните. Вы ведь Бессмертный. Вы жили в то время.

— Конечно, я знаю о патенте. Я даже старался заполучить его. Но он именной и выписан на твоего отца, а право на землю перерегистрации на чужое имя не подлежит. Правительство не захотело делать для меня исключение. И понятно: все Колонии на Венере должны обязательно управляться снизу. В случае чего, Купола всегда могут перекрыть им снабжение. Так ты, выходит, унаследовал патент?

— Я как раз хотел узнать, это чего-нибудь стоит?

— Да. Харкеры отвалят тебе за него кучу денег.

— Харкеры? Почему?


— Чтобы я не смог построить новую Колонию, — Хейл сжал лежащую на столе руку в кулак и разжал ее снова. — Вот почему. Я начал строить эту Колонию после того, как твой отец… после нашего провала. Я решил в любом случае идти вперед. Поднятая шумиха сильно ударила по мне. Почти все мои люди разбежались. Осталось несколько человек, которые верили в то же, во что и я. Большинства из них уже нет в живых. Вначале было тяжеловато.

— Мне показалось, сейчас здесь не очень-то тяжко, — вставил Сэм.

— Сейчас? Сейчас нет. Колония состарилась. Харкеры пытались затормозить дело. Но совсем остановить не смогли. А раз я уже начал — они не рискнули меня провалить. Колонизировать Венеру все равно придется, а воспоминание о неудаче создаст лишние психологические трудности. Рухнет у меня все или я выкарабкаюсь — это им одинаково невыгодно. Они просто не верят, что может получиться. Вот так.

— Что так?

— Что мы топчемся на месте. Эх, как мы работали в первый год! Когтями рвали. Мы не успели вылизать джунгли как следует, но начали мы неплохо. Расчистили и восстановили Колонию. Дрались за каждый шаг. Джунгли наступали, но мы не сдавались. Мы уже все подготовили к освоению нового побережья. И тут Харкеры перекрыли нам кислород.

— Они полностью заморозили снабжение.

— Они сделали так, что сюда совершенно перестали приезжать добровольцы.

— Оборудование износилось. Силовые установки встали. Новые автоматы не поступали.

— В соответствии с договором мы должны были давать ежегодную прибыль. В противном случае правительство берет на себя управление Колонией до тех пор, пока положение не стабилизируется. Право на землю они отнять не могли, но сделали все, чтобы колония стала убыточной. Этот трюк они провернули тридцать шесть лет назад. С этого времени здесь руководит правительство, поддерживает статус кво.

— Руководит! То есть нам дают ровно столько, чтобы мы не развалились, но и не могли бы двигаться вперед. Они якобы не хотят рисковать, боятся, что у нас ничего не выйдет. Хотят дождаться времени, когда можно будет действовать наверняка. А это время никогда не наступит.

Хейл нахмурился, его глаза горели. К кому он обращался — к Иоилю Риду или Сэму Риду? Трудно было сказать. В любом случае он сказал гораздо больше, чем могло быть сказано случайному посетителю.

— У меня связаны руки, — продолжал Хейл. — Юридически я губернатор. Юридически. На деле здесь все полностью остановилось. Если бы у меня был еще один патент… Если бы я мог взяться за новую Колонию… — он сделал паузу и посмотрел на Сэма из-под сведенных бровей. — Но мне они патента не дадут. Теперь тебе ясно, как важен твой? Чтобы его аннулировать, Харкеры заплатят тебе хорошие деньги.

Вот в чем дело. Вот почему он так разошелся. Хейл замолчал, не глядя на Сэма. Он неподвижно сидел за пустым столом и ждал. Он не просил и не уговаривал.

Что он мог бы предложить своему гостю? Деньги? Меньше, чем предложат Харкеры. Долю в новой Колонии? Но к тому времени, когда она начнет давать прибыль, простой смертный давно умрет.

Сэм возбужденно спросил: «Что бы Вы стали делать с патентом, губернатор?»

— Начал бы работать, только и всего. Я не могу заплатить тебе много. Я мог бы взять твою землю в аренду, но она еще очень не скоро будет приносить прибыль. Все съедят расходы. Чтобы выжить, колония на Венере должна постоянно расширяться. Теперь я знаю, что это единственно возможный путь.

— А если у Вас ничего не выйдет? Если правительство снова возьмет на себя управление? Все, как в тот раз. Если они увидят…

Хейл молчал.

Сэм продолжал забрасывать его вопросами. «Вы делаете очень большую ставку на новую Колонию. Вы…»

— Я ничего не доказываю, — прервал его Хейл. — Я уже сказал, что Харкеры дадут тебе больше.

Теперь замолчал Сэм. В его голове уже вырисовывались десятки возможностей — как раздобыть денег, переиграть Харкеров, поднять пропаганду. Как обеспечить новой Колонии успех, несмотря на их сопротивление. Ему казалось, что на сей раз он с этим справится. У него было время, и его стоило вложить в колонизацию.

Хейл наблюдал за ним, и в нем, похоже, разгорался огонь надежды, разгоняя тяжелый мрак давящей его безысходности. Сэм не совсем понимал этого человека. Несмотря на длиннейшую прожитую жизнь, на свой немыслимый опыт, на то, что он уже однажды доверился простому, недолго живущему человеку, он, как ни странно, собирался довериться снова. С его точки зрения, Иоиль Рид должен был казаться несмышленышем, человеком, которому отпущен век не длиннее кошачьего. И такому человеку он дает преимущество над собой и собирается вверить свою самую заветную мечту, детище всей своей жизни.

Почему?

В голове Сэма всплыла туманная параллель из древнейшей истории старушки-Земли. Когда-то он читал, что страны, попавшие под иго монгольских орд, оказались настолько подавленными, что уже никогда не могли оправиться и вырваться вперед. Несмотря на неисчерпаемые природные богатства, жители этих стран не сумели использовать их и безнадежно отстали от других народов, не утративших жизненной энергии.

Возможно, то же случилось и с Робином Хейлом. Он был сейчас единственным оставшимся в живых человеком, сражавшимся вместе со Свободными Компаньонами. Не растратил ли он за эти буйные, отчаянные годы того огня, который так был нужен ему сейчас? За долгие века он накопил опыт и знания, но потерял то качество, без которого не мог их использовать.

Сэм, напротив, обладал им в избытке. Ему даже вдруг показалось, что на всей Венере это качество присуще ему одному. У Хейла за плечами была долгая жизнь, но не было воли к победе. Другие Бессмертные были достаточно инициативны, но…

— Если мы будем дожидаться Кланов, мы можем опоздать, — воскликнул Сэм удивленным голосом, как будто никогда не слышал этого раньше.

— Конечно. Если уже не опоздали.

Сэм, казалось, его не слышал. «Они думают, они правы, — продолжал он, развивая тему, смысл которой раньше до него не доходил. — Они просто не хотят ничего менять! Они будут ждать и ждать, пока не выяснится, что прождали слишком долго. А они этому даже обрадуются. Потому что они консерваторы. Те, у кого власть, всегда консерваторы. Им любые перемены не по нутру».

— То же самое можно сказать про всех тех, кто живет в Куполах, — отозвался Хейл. — Что мы можем предложить им взамен? Там у них комфорт, безопасность, все блага цивилизации. — А здесь только трудности, опасности и маленький шансик на то, что через пару сотен лет у них будет что-то похожее на те удобства, которые у них уже есть под водой и которые им ничего не стоят. К тому же никто из них до этого не доживет, даже если они и поймут, что перемены необходимы.

— Но однажды-то они завелись. Когда… когда мой отец раскручивал первый план колонизации.

— Не то. Всегда найдутся неудовлетворенные романтики, согласные чего-то лишиться. Но болтать о приключениях это одно, а пахать до седьмого пота — совсем другое. У них нет настоящего стимула. Первопроходцы потому и первопроходцы, что у них либо невыносимые условия дома, либо их привлекает жирный кусок, либо… нужно их звать в Землю Обетованную или что-то в этом роде. А что у нас? Пустяк, спасение человечества. Слишком общо, чтоб кого-нибудь расшевелить.

Сэм нахмурил рыжие брови. «Спасение человечества?» — переспросил он.

— Если колонизация не начнется сейчас или в ближайшем будущем, то она не начнется никогда. Запасы кориума иссякают. Я твержу это на всех углах. Людям осталось жить в своих чудесных Куполах несколько столетий, потом все генераторы встанут, а воля к жизни погаснет еще раньше. Но Кланы упрямо блокируют каждый мой шаг, я бьюсь, как в глухую стену, и, видимо, буду биться до тех пор, пока не будет слишком поздно.

Хейл пожал плечами.

— Мои слова уже всем надоели. Там, внизу, такие разговоры считаются дурным тоном.

Сэм покосился на него. Бессмертный говорил искренне. Ему можно верить. Будущее человечества было слишком туманной проблемой, чтобы она могла беспокоить Сэма. Но для его собственного, теперь уже бессмертного существования, нескольких столетий было явно мало. Кроме этого, ему нужно было свести счеты с Харкерами. К тому же проект колонизации таит в себе просто неограниченные возможности, при условии, что им будет руководить такой человек, как он.

Грандиозная идея заманчиво замаячила перед ним.

— Патент твой, — резко сказал он. — Теперь смотри…


Роберт Хейл прикрыл за собой раздвижные двери оффиса и в одиночестве побрел по пластиковой дорожке. Серое венерианское небо то и дело оживлялось синими просветами, и тогда на прозрачном своде начинало преломляться и играть солнце. Хейл поднял голову, посмотрел на сверкающие блики и скорчил невольную гримасу, вспоминая былые дни.

Неподалеку человек в коричневом комбинезоне окапывал мотыгой молодые побеги, растущие в широком чане с венерианской почвой. Человек работал медленно, даже лениво, но точные и размеренные движения выдавали в нем привычку и любовь к своему делу. Проходя мимо, Хейл замешкался, и человек поднял на него свое длинное лицо с лошадиной нижней челюстью.

— Поболтаем? — спросил Хейл.

Рабочий в комбинезоне ухмыльнулся:

— Валяй! Что-то задумал?

Хейл поставил ногу на край чана и скрестил руки на поднятом колене. Собеседник, который был явно старше, удобно облокотился на мотыгу. Несколько мгновений они стояли молча, и по улыбкам, с которыми они смотрели друг на друга было ясно, что их определенно что-то связывает. Из всех живущих сейчас на Венере людей только эти двое помнили жизнь под открытым небом, естественную смену дня и ночи, луны и солнца — природные ритмы, не управляемые человеком.

Но только один Вычислитель помнил время, когда от обычного грунта не шарахались, как от страшного врага. Из всех, кто здесь работал, только он один умел орудовать мотыгой с ленивой уверенностью и смотреть на обрабатываемую землю без напряженного страха. Для всех остальных самый вид земли говорил об опасностях известных и неизвестных — невидимых глазу грибницах, смертельных бактериях, таинственных насекомых и личинках, затаившихся лишь до очередного удара мотыги. Земля, конечно, была просеена и обеззаражена, но тем не менее… Никто, кроме Вычислителя, не любил ковыряться в открытом грунте.


Хейл не слишком удивился, когда впервые заметил тощую фигуру с мотыгой. Это было не так давно, недели две назад, во время обычной прогулки по пластиковой дорожке между контейнерами с почвой. Тогда он так же остановился у чана, отослав вперед сопровождавших его инженеров. Пожилой мужчина выпрямился и пристально, чуть насмешливо посмотрел на него.

— Вы не… — нерешительно начал Хейл.

— Точно, — ухмыльнулся Вычислитель. — Я бы выбрался к тебе еще раньше, но нужно было закончить одно небольшое дельце. Здорово, Хейл. Как дела?

Хейл что-то пробормотал.

Вычислитель захохотал. «Когда-то, на Земле, я был просто грязным фермером, — пояснил он. — У меня все время руки чешутся поработать. Это, во всяком случае, одна из причин. Я теперь штатный доброволец. Кстати, под своей собственной фамилией. Не заметил?»

Хейл не заметил. Много воды утекло с тех пор, как он в последний раз стоял в Храме Истины и слушал голос, вещавший из пророчествующего шара. Имя Бена Крауелла не попадалось ему на глаза, хотя он как раз на днях очень внимательно просматривал списки добровольцев, и, казалось, помнил их наизусть.

— Почему-то я не очень удивляюсь, — сказал он.

— И не надо. Мы с тобой, Хейл, единственные люди, которые помнят открытый воздух. — Он фыркнул и покосился на непроницаемый колпак. — Только мы с тобой понимаем, что это подделка. Ты больше не встречал кого-нибудь из Компаньонов?

Хейл покачал головой: «Я — последний».

— Да… — Крауелл разрубил мотыгой случайного жучка. — Я побуду здесь некоторое время. Правда, неофициально. Сейчас я не могу отвечать ни на какие вопросы.

— Ты это и в Куполе не делал, — в голосе Хейла прозвучала горечь. — За последние сорок лет мне раз двадцать нужно было до зарезу тебя видеть. Ты не дал мне ни единой аудиенции, — он посмотрел на Вычислителя в упор, и в нем вспыхнула надежда. — Что тебя привело сейчас? Что-нибудь произойдет?

— Может быть, может быть, — Крауелл отвернулся к своей мотыге. — Что-нибудь рано или поздно произойдет, верно? Если только ждать достаточно долго.


Это все, что Хейл смог выудить из него в тот раз.

Сейчас, рассказывая Вычислителю о случившемся, он вспомнил тот разговор.

— Ты что, из-за этого сюда и приехал? — спросил он под конец. — Может, ты знал?

— Слушай, Робин, я сейчас ничего не могу тебе рассказать. Я ведь говорил — не могу.

— Но ты знаешь?

— Какая разница? Не забывай, что у всего есть своя оборотная сторона. Я не обеспечиваю стопроцентное попадание — какая-то погрешность уже изначально заложена. Я тебе говорил, что у меня скорее лошадиное чутье, чем способность к предсказанию, — Крауелл, казалось, слегка разозлился. — Я — не Бог. Ты рассуждаешь, как в Куполах. Не надо ни на кого надеяться. Они все ждут, что придет добрый дядя. А добрый дядя тоже не Бог. Да и сам Господь Бог не в силах изменить будущее. Он просто знает, что произойдет. Иногда он вмешивается, вводит в уравнение новую величину, причем случайную…

— Но…

— Да, я пару раз вмешивался. Однажды даже убил человека, потому что прикинул, что, оставь я парня в живых, будет хуже для всех. Оказалось, я был прав. Но я не делаю ничего, что выше моих сил. Все, что я могу сделать — это ввести случайный фактор, и это тоже непросто, поскольку я сам замешан в эту задачку и не могу смотреть на нее со стороны. Я не могу предвидеть даже свои собственные реакции!

— Пожалуй, — задумчиво произнес Хейл. — Тем не менее, ты говоришь, что когда нужно, ты вмешиваешься.

— Только когда очень нужно. И после этого я стараюсь все загладить. Иначе никак, нужно следить за равновесием. Если я что-то делаю с правой чашкой весов, то равновесие неизбежно смещается вправо. Значит, после этого надо обязательно чуть-чуть подтолкнуть и вторую чашку. В итоге «X» снова равен «X». Если я добавил «Г» в одно место, я добавлю его и в другое. Я допускаю, что это может показаться пустяком, но с моей колокольни виднее. Опять-таки я повторяю, я не Господь Бог. Кстати, сегодня Бог в Куполах и не нужен. Единственное, чего они от него бы хотели, чтобы он спустился к ним и покатал их на карусельке.

Он помолчал, вздохнул и посмотрел вверх, где сквозь прозрачный колпак показалась полоска голубого неба. «Чего хочет Рид? — спросил он. — У него есть какие-то мысли?»

— Не вижу причины, почему я должен тебе это рассказывать, — раздраженно ответил Хейл. — Ты наверняка знаешь об этом больше, чем я.

Вычислитель легонько стукнул кулаком по рукоятке мотыги: «Не надо, сынок, не хами. У меня есть причины не рассказывать тебе то, что я знаю. Придет время, я тебе объясню. А сейчас мне было бы чертовски приятно узнать, чего же все-таки хочет молодой Рид».

— Мы изучали карты. Его патент перекрывает зону миль в триста, причем сто из них — побережье. Я тогда специально указал это место, потому что там есть старый форт. Хорошая, надежная база. К тому же там есть удобная бухта. Она защищена грядой островов и немного вытянута на запад.

Хейл не заметил, что начал говорить быстрее. «Над этой колонией не будет защитного колпака. Никогда не сбалансировать экологию, если снаружи одна атмосфера, а внутри — другая. Но защищаться все равно придется. Здесь нам поможет вода. Острова станут нашими ступеньками. Будем осваивать один, закрепляться на нем и переходить к следующему».

— Угу, — Вычислитель задумчиво почесал свой длинный нос. — А как ты собираешься защищаться от Кланов? Чтобы они не провернули с этой Колонией ту же штуку, что и с первой.

Хейл закашлялся. «Поживем — увидим», — сказал он.


Даже наступление ночи человек, выросший в Куполах, воспринимал как совершенно необычайное явление. Возвращаясь на гидроплане обратно в Делавер, Сэм невольно ухватился за ручки кресла и зачарованно наблюдал, как глубокая темнота надвигалась на море. Воздушные потоки в венерианском небе очень коварны, поэтому самолеты поднимались в воздух только при крайней необходимости, да и то ненадолго. Из-за бесконечных воздушных ям картина внизу воспринималась урывками.

Далеко внизу, под набухающим сумраком, расплывалось в воде светящееся пятно Купола. Неожиданно для самого себя он ощутил странное теплое чувство — это маячившее из-под воды пятно было его домом. В нем было удобно и безопасно, там звучали музыка и смех… А в стерилизованной Колонии наоборот — там все говорило как раз об опасности и неизбежности поражения.

Стоп. Это мы еще посмотрим. Лучше думать о чем-то приятном, а не отдаваться ностальгическим порывам, как это принято в Куполах. Первопроходцев толкают вперед невыносимые условия дома, плюс обещания золотых гор или мечта об Обетованной Земле. Тяни да толкай, усмехнулся Сэм. Но плохие условия дома — это не наш случай. Нужно что-то придумать.

Для успеха нужен кориум, энергичные добровольцы и, если не полная поддержка, то хотя бы отсутствие сопротивления со стороны Харкеров.

А что есть у него? Ничего. К тому же раскрутиться нужно быстро. В любую минуту после посадки к нему могут подойти ребята в форме, как это уже один раз было, и Сэм Рид исчезнет со сцены, возможно, навсегда. Денег у него мало, положения в обществе никакого, друзей нет, если, конечно, не считать помирающего от наркоты старого проходимца, и даже эту дружбу ему приходится покупать.

Сэм рассмеялся про себя. Он чувствовал себя восхитительно.

Он ощущал потрясающую уверенность в своих силах. Он ни капли не сомневался в успехе.


— Перво-наперво, — сказал он Проныре, — мне нужно о себе заявить. Срочно. Все равно как, но я должен помелькать на экране, чтобы Кланы не могли слопать меня незаметно. Потом я постараюсь всем разъяснить, что если я пропаду, они отвечают.

Проныра хмыкнул и трубно высморкался. Его комнатенка была грязным, вонючим, но относительно безопасным убежищем. Сэм знал, что пока он здесь, Харкеры до него не доберутся. Но как только он высунет нос наружу, все может обернуться по-другому.

— Дай-ка мне еще выпить, — ответил ему Проныра.

— У меня есть две тыщи кредиток, — продолжал Сэм, подвигая ему бутылку. — Хейл может раздобыть еще две. С этого мы и начнем. Ты мне скажешь, во что их вложить, чтобы поскорее подняться. Мне нужно время в эфире и хороший журналист, чтобы как следует продумать наши выступления. Как только мы начнем, деньги пойдут сами. На этот раз я постараюсь не провалиться в крысиную нору. Будем бить в одну точку, пока не выбьем наш главный козырь.

— Какой? — тощая бровь Проныры заинтересованно приподнялась над бутылкой.

— Флот, — торжественно сказал Сэм. — На этот раз Колония будет состоять из цепочки островов. Нам нужно будет постоянно перемещаться. Мы должны пробиться к островам, укрепить их и обустроить. Нам нужны маневренные быстроходные суда, надежные и хорошо вооруженные. На это и пойдут все деньги.

Проныра опять присосался к бутылке и ничего не ответил.


Сэм не стал ждать, пока его пропаганда начнет приносить плоды. Он распорядился заложить корабли немедленно. Он экономил на чем мог, но все равно почти все четыре тысячи ушли на закупку самого необходимого, того, без чего, с точки зрения Хейла, нельзя было обойтись.

Между тем, пропагандистская машина набирала обороты. На настоящую тонкую работу в стиле Сэма просто не было времени. Было бы неплохо навыпускать дисков с лирическими песнями, воспевающими прелести жизни на суше, открытое небо, звезды, смену дня и ночи и так далее. Бойкая пьеса, захватывающий роман с правильно расставленными акцентами тоже пошли бы на пользу. Но времени не было.

Все телепрограммы были забиты рекламой. Робин Хейл объявил о создании новой независимой Колонии. Смело, открыто было предано огласке участие в проекте Иоиля Рида — факт, скрывать который было бы все равно бесполезно.

Иоиль честно признался с телеэкранов в мошенничестве своего отца. Он рассказал все, что ему было известно о нем. «Я никогда его не видел, — он старался говорить, используя всю свою способность к убеждению. — Я знаю, что большинство из вас не поверят мне только из-за моего имени. Я не стараюсь его скрывать. Я верю в эту Колонию и не могу допустить, чтобы она провалилась. Я думаю, что многие меня поймут. Я не рискнул бы показаться перед вами, тем более под своим опороченным именем, если бы я не был уверен, что колонизация должна состояться. Ни один человек, носящий имя Рида, не взялся бы второй раз за то же самое дело. Я берусь. Крах Колонии будет и моим крахом, я это знаю, но я уверен, что этого не произойдет». В его голосе была спокойная убежденность и энтузиазм, которые передавались слушателям. На этот раз он говорил правду. Нашлись люди, поверившие ему. Немного, но достаточно, чтобы начать.

Использовались те же доводы и те же соблазны, что и при первой попытке. Тонкие натуры ощущали, что в Куполах им чего-то не хватает, и смутно тосковали об утерянном прошлом. Эти романтики в основном и платили за самые необходимые расходы Хейла и Сэма. Не слишком щедро, но пока этого хватало. Остальные держались в стороне и ждали, чтобы их уговаривали.

Чем Сэм и занялся.


Харкеры тоже не сидели без дела. Опомнившись от первого шока, они начали действовать, причем довольно энергично. Но у них были связаны руки. Они не могли открыто выступать против Колонизации. Они всегда были ее сторонниками. Они не могли допустить ее краха. Все, что им оставалось делать — это начать контрпропаганду.

Разносились сплетни об ужасной эпидемии, вспыхнувшей наверху. В программе последних известий показывали крушение робота-самолета, картинно разваливающегося в небе под ударами вихревых потоков. Ширились слухи о трудностях континентальной жизни. Сплошные опасности, полная неопределенность…

Тогда Сэм отважно нанес свой следующий удар. Он почти открыто атаковал Харкеров. Он обвинил их в том, что они умышленно погубили первую Колонию. «Могущественные силы, — объявил Сэм, — пытаются остановить освоение суши. Вы можете понять почему. Любой может понять. Поставьте себя на место облеченного властью человека или группы людей. Если бы вы правили Куполом, вас полностью устраивало бы существующее положение. Хотели бы вы перемен? Не сделали бы все, чтобы дискредитировать людей, которые, как мы, хотят открыть всем дорогу наверх? — Сэм наклонился к экрану и впился в аудиторию пристальным, многозначительным взглядом. — Не постарались бы вы заставить замолчать всякого, кто хочет дать простому человеку этот шанс?» — Он задержал дыхание, уверенный, что сейчас его выключат.

Но ничего не случилось. То ли операторы были слишком ошарашены, то ли Харкеры не рискнули так явно пренебречь общественным мнением. Что бы там ни было, Сэм решил продолжать. «Я надеюсь и дальше бороться за Колонию, — сказал он. — Я работаю на себя, это так, но еще и на вас, на тех, кто не заправляет Куполами. И пока я жив, я не отступлю. Если завтра я не выйду в эфир с сообщением о наших новых планах, то вы будете знать почему».

Сэм отключился, а на улицах Куполов осталось звучать необычное, невнятное бормотание, словно его слова продолжали висеть в воздухе. Впервые за много десятилетий перед большими общественными телеэкранами стали собираться толпы людей и впервые за всю историю венерианской цивилизации в Куполах послышался голос толпы. Это был почти призрачный звук — легкий, скорее удивленный, чем негодующий ропот, но тем не менее им нельзя было пренебречь.

Харкеры услышали этот рокот и на время затаились. Время у них было, они могли позволить себе подождать.


Так Сэм подстраховался против внезапного появления сержанта полиции за своей спиной. Он быстро двигался вперед, укрепляя свои позиции. Против Харкеров нужно поискать дубинку поувесистее, чем тоненький прутик зарождающегося общественного сознания.

Его единственной зацепкой была Сари. Сари Волтон, по происхождению наполовину Харкер. Ее психика была с совершенно очевидными отклонениями. Почему? Сэм изо всех сил старался до этого докопаться. В досье почти не было материала на Бессмертных — основные статистические данные, имена и краткие биографии. Было ясно, что из-за своего долгожительства они легко переносили такие стрессы, которые свели бы с ума простого смертного. Но как раз из-за этого же долгожительства у них могли возникать такие стрессовые ситуации, какие обычному человеку и не представить.

Сэм ломал себе голову, выискивал, размышлял. Он проработал множество вариантов, заводивших его в тупик, и принимался за новые. Случайно он наткнулся на одну маленькую деталь, которая показалась многообещающей. Это был даже не факт, а скорее подсказка. Но подсказка, намекавшая на нечто очень интересное.

Цикл воспроизводства выглядел у Бессмертных несколько необычно. Способность к деторождению появлялась у них с периодом пятьдесят-семьдесят лет и очень ненадолго. Никогда не случалось, чтобы ребенок Бессмертных не унаследовал их главного свойства — долгожительства. Но дети рождались слабыми. Среди них был высокий уровень смертности, и как правило, первые месяцы они росли в искусственной питательной среде.

Сэм с удивлением обнаружил, что одновременно с Сари Волтон в семействе Харкеров появился сын, мальчик по имени Блейз. Эти двое были единственными в Куполе Делавер оставшимися в живых детьми последнего периода, когда у Бессмертных рождались дети.

Но Блейз Харкер бесследно исчез.

Со все возрастающим интересом Сэм изучал записи, пытаясь докопаться, что же случилось с Блейзом Харкером. Дата смерти не указывалась. Только обычная информация об образовании, месте службы, выполняемых обязанностях. Потом, лет семьдесят назад, все обрывалось.

Сэм подшил документы в досье с радостным ощущением редкой удачи.


— Это тоже пойдет, — сказал Робин Хейл, отступая от иллюминатора, — смотри.

Сэм неуверенно пересек качающуюся палубу и склонился к стеклу. Он казался полупьяным от непривычной атмосферы, беспрерывной качки, дующего в лицо влажного ветра. Столько нового было в ощущении открытого воздуха и легкого, переменчивого бриза! Это не шло ни в какое сравнение с искусственным ветром в Куполах.

Молочно-белая вода тяжело вздымалась к такому же молочно-белому небу. Громада видневшегося на берегу старого разрушенного форта, казалось, пошатнулась под тяжестью наступающих со всех сторон джунглей. Оттуда непрерывно доносился несмолкаемый шорох, из которого вырывались отдельные звуки: шипение, рев и визг невидимых чудовищ. Море тяжело шлепало в борт. Ветер доносил шум, непонятный для ушей Сэма. Венера смущала и страшила жителей Куполов.

Он прижал лоб к переднему иллюминатору и посмотрел вниз.

Перед ним разворачивался другой мир, мир колеблющегося света и зыбких угрожающе-таинственных контуров. Шевелились плавники рыб, пульсировали студенистые тела медуз, огромные раскрашенные губки покачивались в переменчивых потоках.

Мертвым курганом в этом ярком движущемся мире лежал опутанный водорослями остов затонувшего корабля.

Это было уже третье найденное ими судно, которое, по мнению Хейла, имело смысл поднимать. «Они в лучшем состоянии, чем кажутся, — уверял он Сэма. — Сплавы были что надо. В старое время мы восстанавливали и не такое». Его голос дрогнул, и он поднял глаза к пустынной поверхности моря. В его воспоминаниях все было иначе.

…Когда-то много поколений назад море заполняли флотилии Свободных Компаний. Купола, как и сейчас, были спасительными прибежищами цивилизации, но между ними шли бесконечные войны. Войны велись не под водой, а на серой поверхности моря, с помощью наемных флотов. Побежденный Купол выплачивал контрибуцию кориумом. Иногда, чтобы подтвердить серьезность обязательств, победители сбрасывали на противников несколько глубинных бомб, напоминавших жителям об их уязвимости…

Все это было в прошлом. Мощные форты захвачены джунглями, а морские гиганты лежат на песчаном дне. Лежат, но не разрушаются. Теперь это ясно. Их оплели водоросли, засыпал песок, но прочные корпуса совершенно не пострадали.

Хейл и Сэм обследовали участок побережья, на котором находились старые укрепления. Хейл помнил их еще заселенными. Он знал расположение гаваней и мог назвать, какое оружие было на каждом корабле. Два уже поднятых судна были почти готовы к выходу в море. В голосе Хейла снова появилось воодушевление.

— На этот раз они не удержат нас под колпаком, — говорил он Сэму, сжимая поручень и морщась от летящих в лицо брызг. — На этот раз мы прорвемся, чего бы нам это ни стоило.

— А стоить это нам будет прилично, — охладил его Сэм. — Гораздо больше, чем у нас есть. Даже больше, чем у нас когда-нибудь будет, если мы только не придумаем что-нибудь сногсшибательное.

— Что?

Сэм задумчиво посмотрел на него, прикидывая, не пора ли посвятить Хейла в детали. Он уже несколько недель подготавливал своего партнера, потихоньку подталкивая его к решению, от которого без предварительной обработки Хейл бы решительно отказался.

Эту задачку Сэм собирался решать теми же методами, которые он почти инстинктивно применил, проснувшись в темной аллее, когда в горле у него першило от запаха Стимулятора. За прошедшие дни он галопом проскакал тот же путь, что и за всю предыдущую жизнь, сосредоточив достижения сорока лет в нескольких коротких неделях. Дважды он приходил в этот мир беспомощным, без гроша в кармане, чувствуя в каждом человеке врага. Дважды он поднимался на вершины успеха. На этот раз он поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей прямо к звездам. По крайней мере, он в этом себя убедил. Неудача исключалась.

Сначала он победил Малларда, переиграв его в кошки-мышки. Так он заполучил кориум и подошел к первой ступеньке. Сейчас ему снова был нужен кориум, но его противниками были Харкеры, а переиграть их будет гораздо труднее.

Вспомнив Малларда, он начал соображать, на какую удочку могли бы клюнуть его враги. Бесполезно. Ничего не придумать. У Харкеров есть все, чего только можно желать, их положение совершенно неуязвимо. Да, но есть еще Сари. Сэм знал, что если бы он смог ее чем-нибудь завести и одновременно подсунуть хороший наркотик, она почти наверняка может убить либо Захарию, либо себя. Либо их обоих. Это было его единственным оружием, очень ненадежным и, самое главное, не слишком эффективным. Конечно, он собирается убить Захарию. Но в данном случае его смерть делу не поможет.

Положение Сэма было очень похоже на то, с чем столкнулись первые покорители Венеры. Как и тогда, в его распоряжении были или слишком сильные, или слишком слабые средства. Прямое уничтожение ни к чему не вело, а для любого другого оружия противник был совершенно неуязвим.


Сэм знал, что он должен либо признать свое поражение, либо предпринять решительный шаг. Либо потерять все, либо получить кориум.

— Хейл, — решительно начал он, — если мы хотим получить достаточно кориума, чтобы продолжать Колонизацию, надо действовать совершенно другими методами. Мы должны разбомбить пару Куполов.

Хейл покосился на него и засмеялся: «Ну ты шутник!»

— Возможно. — Сэм пожал плечами и посмотрел в сторону развалившегося форта. — Предложи что-нибудь лучше.

— Я не мог бы предложить ничего хуже, — резко ответил Хейл. — Я не убийца, Рид.

— Ты Свободный Компаньон.

— Это абсолютно разные вещи. Мы…

— Вы воевали с одними Куполами по приказу других. Тогда это было необходимо. Вы занимались убийствами, грабежами, пиратством, в конце концов это была ваша работа. Проигравший Купол выбирал кориум или бомбардировку. Я понимаю — это был блеф. На самом деле ни один из них не бомбили. Вот и я предлагаю блефануть. Кланы догадаются, что мы блефуем, и мы будем знать, что блефуем. Но мы должны их переблефовать.

— Как?

— Что мы с тобой теряем, Хейл? У нас огромное преимущество: они в случае проигрыша теряют все, а нам, как говорится, терять нечего.

— Они все равно поймут, что мы не решимся это сделать. Никто нас даже не воспримет всерьез. Ты знаешь, что за люди живут в Куполах. Они очень инертны. Они не знают, что такое опасность. Они просто представить себе не смогут, что их начнут бомбить. Нас поднимут на смех. Это поколение уже утратило чувство самосохранения. Нам придется разбомбить один Купол и убить несколько тысяч человек, прежде чем они осознают, что с ними разговаривают серьезно. Я…

Сэм рассмеялся, не дав ему договорить: «Я так не думаю. Все мы люди. Правда, уже много поколений человечество не знало ни войны, ни других неприятностей. Но человек, просыпаясь, также боится свалиться с кровати, как его предок боялся свалиться с дерева. У человека по-прежнему раздуваются от гнева ноздри, и знаешь почему? Его предок должен был чем-то дышать, когда рвал зубами врага. Я не думаю, что мы избавились от наших страхов так просто, как тебе кажется».

— Ладно, что бы там ни было, я этого не сделаю, — твердо сказал Хейл. — Это уже слишком. Не может быть и речи…


Сама угроза, прозвучавшая с общественных экранов, уже была как разорвавшаяся бомба. Его слова еще звенели над толпой, а в каждом Куполе царило мертвое молчание. Потом поднялась суматоха. Потом — смех.

Хейл был прав. Отчасти. В самом деле, никто не воспринимал только что созданный флот всерьез. Само существование Колоний зависело от поддержки Куполов. Не рискнут же они разбомбить свою собственную опору. А даже если они совсем спятили и начнут бомбардировку, каждый надеялся, что бомбы полетят не в его Купол…

Продолжая свое выступление по общественному телевидению, Сэм назвал Купол — Делавер. Назвал время — сейчас. Назвал условие — кориум.

Война началась.


Но у Сэма было в этой войне одно оружие, придававшее ему уверенность. Оружие было не очень сильным, но тем искуснее нужно было с ним обращаться. Оно обязательно должно сработать. Если он пустит его в ход, пути обратно не будет.

Это оружие, как и большинство других средств, которые человек использует против человека, было сугубо индивидуальным.

Он нашел Блейза Харкера.

Если разобраться, то все сводилось к конфликту между двумя людьми — Сэмом и Захарией. Кланы Бессмертных правили Куполами, тон в Кланах задавали Харкеры, главой Харкеров был Захария. Захария мог и не знать, куда придется основной удар, зато Сэм знал наверняка. Он поставил все на карту, в надежде что именно эта карта выиграет, и очень тщательно продумал игру.

Конечно, он понимал, что у Кланов тоже есть свои козыри. В тот раз им удалось сохранить их в тайне до последней минуты, и, когда они пустили их в ход, Сэм со всеми своими планами стал из туза дешевой шестеркой. На этот раз все должно быть по-другому.

Блейза нашел Проныра. Когда ему сообщили об этом, Сэм со всех ног помчался в его маленькую, вонючую берлогу на окраине Купола Делавер. Проныра, как и в первый раз, нанюхался Оранжевого Дьявола, и первые несколько минут тупо смотрел на Сэма, называл его Клэром и бормотал о каких-то делах, настолько древних, что даже Сэм их не помнил. Когда он дал Проныре выпить, его одурь понемногу рассеялась, и громоздкая туша, тяжело заворочавшись, поднялась на кровати.

— Я насчет этой харкеровской бодяги, сынок. У меня тут есть для тебя адресок… — Проныра говорил все это, непрерывно фыркая, сморкаясь и кашляя.

Сэм метнулся к двери.

— Погоди, сынок, не дергайся. Поди-ка сюда. Куда это ты, интересно, собрался?

— За Блейзом.

— Ты его не достанешь. Его слишком хорошо стерегут.

— Я прорвусь!

— Сынок, на это уйдет недель шесть. Сначала тебе нужно будет выяснить, кому можно дать на лапу, чтобы просто попасть в тот квартал, где он находится. Потом подобрать хотя бы парочку двойников. Потом организовать группу прорыва. Потом…

— Ладно, ладно! Давай ближе к делу. Ты за это возьмешься?

— Не знаю. Попробовать можно.

— Тогда валяй! Сколько это займет? Я не могу ждать шесть недель! Управишься в три? — Сэм озадаченно замолчал, увидев, как огромное жирное тело начало сотрясаться от смеха, да так, что вся кровать зашаталась, словно от землетрясения.

— Забудь об этом, внучек. Все уже сделано. — Сэм впился в него глазами. Проныра просто задыхался от смеха. — Ты знаешь, что дедушка еще кое-что может. Правда, пришлось как следует попотеть, вспомнить пару старых финтов, но главное — дело в шляпе. Задерни-ка штору и выключи свет. А теперь смотри.

На противоположной стене появился освещенный квадрат. По нему побежали тени, искаженные неровностями штукатурки. Потом пошел фильм, снятый прикрепленной к поясу микрокамерой. Было видно, что оператор перемещался очень неравномерно. Иногда он шел, и тогда изображение тоже шло гладко, ритмично покачиваясь. Иногда он бежал, и тогда картина начинала скакать… Когда он останавливался, все замирало вместе с ним. В целом возникало ощущение постоянного движения.

Первые секунды камера находилась перед толстой железной решеткой, расположенной, по-видимому, очень близко к объективу. Появились ноги в белых брюках, решетка, открываясь, качнулась и быстро замелькали дорожки парка, деревья и фонтаны. Очевидно, один из домов-крепостей Бессмертных.

Сам ход фильма передавал тревожное ощущение настороженности. Камера непрерывно поворачивалась то влево, то вправо, осматривая окрестности. Дважды было ясно, что оператор прячется в укрытие. Дверь или занавеска закрывали объектив, и все затемнялось. Потом опять покачивание при движении по коридору, передающее впечатление вороватого быстрого шага.

Вдруг скорость резко увеличилась — человек побежал. Стены запрыгали вверх и вниз и резко качнулись, когда он забежал за угол. Изображение почти полностью затемнилось — камера скользила почти вплотную к стене. Вот поднимается лифт со стеклянными стенками. Снова коридоры — бегом.

Остановка перед другой зарешеченной дверью. На экране — толстые прутья. Они становятся толще, расплываются и вдруг исчезают. Объектив вплотную прижимается к двери и заглядывает внутрь.

И вот, наконец, главная сцена. Все происходит очень быстро. Мелькает богато обставленная комната. На полу лежит человек. Над ним наклонились двое. Кажется, они борются.

Вдруг камера качается в сторону так резко, что изображение дергается. Затем быстрый взгляд вбок, потом — мельком — потолок, мельком — оскаленное лицо, склонившееся к объективу, и поднятая рука, в которой мелькает что-то металлическое.

Квадрат становится белым, щелчок, и все останавливается.

И начинается с начала. События повторяются снова. Очень медленно объектив еще раз подплывает к прутьям решетки. Они тают, изображение фокусируется на комнате. Действие разворачивается с тягучей плавностью ночного кошмара. Становятся видны все детали. Можно подробно рассмотреть человека, который борется с двумя другими, которые пытаются прижать его к стене.

В комнате повсюду разбросаны подушки. Пол устлан мягким ковром, в котором проваливаются ноги всех троих. В уровень человеческого роста стены обиты дорогим бархатом. Мебель тоже мягкая, без углов.

Тот, кто борется, высокого роста, стройный и прекрасно сложенный. Его движения, несмотря на свою конвульсивность, странно грациозны. С первого взгляда кажется, что различить его черты невозможно, потому что лицо постоянно искажается гримасами. Из прокусанных губ течет кровь, а глаза внезапно закатываются так, что видны одни белки. Двое других пытаются натянуть на него смирительную рубашку.

Понемногу им это удается. Все происходит в замедленном темпе, что лишает яростную схватку ее напряженности и делает похожей на балет. Высокий мужчина хлопает руками в длинных рукавах по бокам, закидывает голову назад и начинает беззвучно хохотать. Кровь течет по его подбородку. Дикий хохот сменяется вспышкой ярости. Больной со звериным коварством бросается в сторону, увлекая за собой одного из своих мучителей. Оба падают. Второй склоняется над ними, вся сцена прыгает и уплывает вверх. Фильм останавливается.

— Вот тебе и Блейз Харкер, — сказал Проныра, прерывая наступившее молчание. — Дай-ка мне выпить, сынок. И сам тяпни, я вижу, тебе это просто необходимо.


— …и теперь мы больше не можем… — вещал Сэм в прямом эфире, обращаясь к тысячам слушателей. — Или вы даете нам кориум, на который мы имеем полное право, или мы не отвечаем за последствия. Прошло время торговли и обещаний. Пора действовать. Что скажешь, Харкер?

Под всеми морями, под всеми непроницаемыми сводами люди, затаив дыхание, следили за исполненным негодования лицом Сэма, многократно повторенным каждым экраном. Следили и ждали ответа. По мере ожидания в остальных девятнадцати Куполах поднимался все более внятный ропот. Происходящее интересовало чисто теоретически.

Но для Купола Делавер это был вопрос жизни и смерти. На улицах царило гробовое молчание, и, наверное, впервые со дня основания можно было услышать тихое монотонное жужжание, с которым тротуары описывали свои бесконечные круги.

Между тем, Захария продолжал тянуть с ответом. Наконец, когда его совершенное чутье подсказало ему, что пауза стала невыносимой, он из своего надежно скрытого кабинета подал знак оператору. На всех экранах лицо Сэма начало расплываться и отошло на задний план. Перед зрителями появились благородные черты Захарии.

— Рид, ты просто дурак, — голос Захарии звучал спокойно и лениво. — Всем ясно, что это детский блеф.

Сэм появился снова, а Захария ушел на второй план. «Я знал, что ты это скажешь. Я даже не исключаю, что ты и в самом деле так думаешь. Первым делом я постараюсь вас всех убедить. На это не потребуется много времени. Смотрите».

Лица обоих собеседников расплылись и исчезли с экранов. Вместо них начал появляться ослепительно яркий морской пейзаж. Солнечный свет пробивался сквозь облака, и серая вода сверкала синевой и золотом. Сквозь ослепительное сияние, вспарывая море острыми носами, прямо на зрителей надвигалась эскадра из пяти боевых кораблей.

Они были небольшими, но производили мрачное впечатление. Непробиваемое покрытие делало их очертания плавными и стремительными. Они были построены для вполне определенной цели — убивать, и казались смертоносными. Они и в самом деле несли смерть. Но страшнее всего делалось от ощущения их полной бездушности. Нигде не было заметно присутствия человека, за исключением нескольких неясных теней, маячивших в глубине рубок. Это были машины, созданные для разрушения и посланные оправдать свое назначение.

За кадром раздался голос Сэма: «Смотрите!» Мгновение спустя вода за кормой последнего корабля вскипела фонтаном белоснежных брызг, которые сверкающим дождем упали обратно в море.

Корабли потускнели. Некоторое время экран оставался пустым, после чего на нем появилась новая картина. На этот раз это был подводный мир, полный колеблющихся бликов зеленовато-желтого цвета: камера была недалеко от поверхности. В верхней части экрана покачивалась поверхность воды, по которой ходили укороченные тени волн. Его разламывали длинные острые днища удаляющихся кораблей — один, два, три, четыре, пять — отливающих металлическим блеском.

Экран потемнел, кили кораблей уходили наверх по мере того, как камера опускалась вслед за темным цилиндром, сброшенным с последнего корабля. Медленно падающая на дно венерианского моря бомба постоянно удерживалась в фокусе. Каждый обитатель Куполов чувствовал, как мурашками ползет по коже вопрос: «Куда?»

Море в этом месте было очень глубоким. Казалось, бомба падает целую вечность. Очень немногие следили за самим снарядом. Глаза большинства были устремлены на нижнюю кромку экранов, гадая, что же появится внизу… Песок!

Едва он показался, бомба взорвалась. Фокусное расстояние мгновенно изменилось так, чтобы стали видны результаты взрыва. Хотя различить что-либо было трудно. Наверное, это и было страшнее всего — крутящийся, бурлящий подводный хаос, мутное пятно на весь экран и низкий гудящий звук взрыва, отчетливо переданный через подводные микрофоны.

Все перемешалось и снова замерло.

И замерло не только на телеэкранах. В Куполе Делавер взрыв был слышен и без трансляции. Взрывная волна глухо ударила в огромный непроницаемый свод. На самом деле или только показалось, что Купол сотрясла чуть заметная дрожь?

Вздрогнул ли Купол — спасительный Купол! — когда подводный Титан обрушил свой тяжелый молот на морское дно?

Звук замер. И снова тишина.

Высоко наверху, на флагманском корабле Сэм сдвинул звукопоглощающие панели на место и повернулся к вспомогательному экрану.

Поступило сообщение.

По каналу секретной связи не передавались ни изображение, ни голос. Но Сэм расшифровывал принимаемый код совершенно автоматически.

— Кедра Волтон покинула Купол Монтана час назад. В данную минуту входит в Купол Делавер.

Сэм инстинктивно оглянулся и включил персональный шифратор.

— Она знакома с ситуацией?

— Вряд ли. Она все узнает с общественных экранов в Куполе Делавер.

— Сари получила, что требуется?

— Сразу же, как Кедра вылетела из Монтаны. Как раз сейчас Сари принимает порошок.

С другого экрана настойчиво пищал вызов. На нем показался Робин Хейл.

— Рид! Ты контролируешь обстановку?

— Включаюсь, — ответил Сэм, возвращаясь на связь с Куполами. Он выждал еще секунду, вглядываясь в глаза Захарии, словно пытаясь прочесть его мысли. Ему так и не удалось стереть торжествующую, хотя на этот раз напрасно торжествующую! — улыбку со спокойного богоподобного лица Бессмертного.

Потому что его планы работали четко. Он очень тщательно выбрал время. Выбор критической точки отсчета «ноль» зависит от момента, когда Кедра Волтон появится в Куполе Делавер. Когда имеешь дело с Бессмертными, психологические расчеты куда важнее глубинных бомб.

Как раз в это время Сари Волтон должна держать в руках наркотик, который Сэм, пользуясь своими новыми связями в преступном мире, предусмотрительно для нее приготовил. Наркоманы обычно не задают вопросов. Она наверняка приняла порошок в ту же минуту, как он оказался у нее в руках. Но на этот раз он слегка отличался от обычного.

В него было подмешано еще кое-что.

Нервы Сари, взвинчиваясь с каждым новым потрясением, как раз в это время должны были натянуться до предела. Сейчас ее мозг должен так накалиться, что мог разрушить хрупкие механизмы торможения, которые еще удерживали ее от безумия. Сейчас она взорвется от прикосновения пальца. А направление этого взрыва было уже подготовлено ее окружением и всем образом жизни. Кроме этого, она родилась под той же звездой, что и Блейз Харкер. Это был не Марс. Это была роковая планета Земля, холодно светившая сквозь венерианские облака, наградившая Сари ее страшным наследием потенциального безумия.

— Рид, — спокойно сказал Захария, — не старайся нас обмануть. Ты не разрушишь Купол Делавер.

— Это была первая бомба. Мы приближаемся к Делаверу. Бомбы будут падать каждые пять минут, пока мы не остановимся у вас над головами. Но бомбардировка при этом не прекратится.

— Ты подумал о последствиях?

— Да. У нас есть радары и система противовоздушной обороны. У нас есть управляемые ракеты. В Куполах нет никакого оружия. Кроме этого, они под водой. Жить под водой безопасно, но только до тех пор, пока на тебя не нападают. У вас нет ничего для ответного удара. Вы можете только ждать своей смерти.

Его голос передавался по каналу общественной связи. Сэм переключился на один из служебных каналов и стал наблюдать за огромной толпой, собравшейся на перекрестке тротуаров у общественного экрана. Это место во всех Куполах напоминало муравейник, к которому по многочисленным дорожкам спешили муравьи. Это были не рыжие муравьи-воины, а маленькие черные — трудяги и строители. Что же, строители тоже нужны наверху.

Однако сейчас он не строил, а воевал.

Его слегка беспокоил Хейл. Он был не совсем уверен в Свободном Компаньоне. Если дело дойдет до развязки, решится ли он бросить бомбу на Делавер? А решится ли он сам?

Он не должен допустить, чтобы дело зашло так далеко.


Как раз сейчас Кедра должна подходить к крепости Харкеров. Теперь она наверняка знает, что случилось — информация передается со всех экранов Купола, — и спешит поскорее встать на сторону Захарии. Конечно же, Захарии, которого она любит вот уже несколько столетий. Но ее любовь к нему не похожа на ровное горение электрической лампочки. Она скорее напоминает движение планеты, которая то устремляется к своему солнцу, то капризно убегает от него. Но как бы причудливо не изгибалась ее орбита, она все равно возвращается. Нет, в такой напряженной ситуации она несомненно захочет быть рядом с Захарией.

— Еще бомба, — скомандовал Сэм.

Снова поехала видеокамера. Падает следующая бомба. На этот раз она попадает в скалу. Все экраны заполняет картина взрыва, сопровождаемого долгим раскатистым громом. Толпы внизу, качнувшись к экранам, отхлынывают назад, в точности, как водоросли в морской воде.

И снова рев настоящих волн сопровождает волны, ревущие в телевизорах.

На этот раз никто не сомневался. Купол Делавер в самом деле слегка вздрогнул.

Всюду полная тишина. Жужжат тротуары. Люди в Куполе ждут, собравшись в небывало большую для Венеры толпу. Стадо, которым до сегодняшнего дня руководили Бессмертные, сбилось в кучу и следит за схваткой между своим пастухом и хищником.

— Может, хватит? Кланы, может, не очень пострадают, а вот простые люди? Вы что, боитесь отпустить простых людей на континент? Боитесь, что не сможете ими там управлять?

— Любой человек, который хочет записаться добровольцем в Колонию, вправе сделать это, — ответил Захария. — Как раз в Куполах все люди свободны. Это вы хотите превратить их в рабов. Люди на сушу не пойдут, время еще не пришло. Сейчас еще слишком опасно. Вам не набрать добровольцев. Вы говорите, что вам нужен кориум. Но я думаю, это только начало. Потом вам понадобятся рабы для новых колоний.

— Время слов прошло, — Сэм говорил, зная, что его голос слышен в каждом Куполе на Венере. — Значит, так: давайте нам кориум или мы бомбим Делавер!

— Вы не будете бомбить Купол. Почти полмиллиона людей погибнет.

— Вы готовы отдать столько, чтобы остановить Колонизацию! Недорого, правда? Может, ты и хочешь погибнуть в Делавере, а как остальные Бессмертные? Пошел слух, что все Харкеры, кроме тебя, уже покинули Купол, и что тебя поджидает спасательный катер. Куда же это вы собрались?

Захария не рискнул пренебречь вызовом. Сэм знал, что у него тоже есть служебный экран, на котором он видит собравшуюся в Куполе толпу. Престиж Харкеров и вообще Бессмертных держится на безграничном доверии к ним. Народ не пойдет за полководцем, если тот не идет впереди него.

Захария огляделся и отчеканил. Он говорил для Сэма и для всех жителей Куполов. «Никто из Бессмертных не покинул Делавер. Я говорю из Зала Совета в доме Харкеров. Ты можешь в этом убедиться».

На экране появился хорошо знакомый Зал Совета, в котором не было никого, кроме Захарии, сидевшего во главе длинного стола перед видеокамерой.

Дверь открылась, и вошли мужчина и женщина. Рауля Сэм узнал сразу. Он всматривался в другое лицо.

Правильно ли он рассчитал время?

— В остальных Кланах… — продолжал Захария. — Сейчас мы дадим обзор.

На экране стали появляться другие Залы Советов — святая святых Купола Делавер. Все они быстро заполнялись. Кланы Рандольфов, Моусонов, Давидсонов и Вудов… Но реальная власть в Делавере принадлежала Харкерам, это знали все. Снова в фокусе оказался Захария. Джеффри, Рауль и еще несколько человек сидели сзади за длинным столом. Сэм поискал глазами Сари. Она была здесь. Вот бы ее крупным планом! Приняла она допинг или нет?!

Сари сидела неподвижно. Но внезапно ее руки сжались, и она с силой ударила кулаками по столу. Все ясно.

— Твой очередной блеф не прошел, — произнес Захария. — Никто из Бессмертных не покинул Купол.

— Это только значит, что вы все предпочитаете умереть, чем поделиться с нами крошкой кориума. Ну что ж, ваша жизнь — это ваше дело. Но кориум не ваш. Он принадлежит народу. Они его создали, и они его хозяева, по крайней мере, должны ими быть. Вы не имеете права решать — жить им или умереть.

— Мы тоже народ.

— Ты лжешь! Что ты знаешь о нас? Вы боги! Вы ничего не знаете об обычных людях, которые всю свою короткую жизнь должны горбатиться за гроши. Но даже этого они не видят. Все их деньги уходят к вам. Все достается вам, потому что вы только ждете и ничего не делаете. Они поработают на вас, потом заведут детей и умрут, а их дети начнут работать… Вы можете откладывать Колонизацию, ведь вы-то успеете погулять под открытым небом, солнцем и звездами. У вас хватит времени узнать, на что была похожа жизнь в прежние дни на старушке Земле. Вы еще и к другим планетам полетите. Вам снова достанется все… А как же мы? Мы умрем, и наши дети умрут, и дети наших детей… Что же нам только потеть и строить для вас пирамиды, которых мы никогда не увидим? Вы не народ! — его голос сорвался в крик. — Вы даже не люди! Вы — Бессмертные.

— Мы правим вами по вашей же воле. Потому что мы самые опытные.

— Опытные? — переспросил Сэм. — А где Блейз Харкер?

— Он в данное время не в Делавере…

— Прямой канал, — запросил Сэм.

Повисла пауза. Потом Захария сделал знак рукой. Во всех Куполах экраны побледнели и выключились. Диалог шел теперь только между двумя телекамерами — Сэма и Харкеров.

Сэм тоже переключился на прямую связь. Он сказал: «Я знаю, где Блейз Харкер. У меня есть видеофильм о нем. Я могу выпустить его в эфир, и ты увидишь, что останется от престижа Бессмертных, когда люди узнают, что вы тоже можете свихнуться». Сэм услышал, как сзади запищал динамик. Он мгновенно расшифровал: «Кедра Волтон входит на территорию Харкеров…» Уже скоро.

Внезапно динамик запищал опять. Сэм завороженно вслушивался: «Послушай, что делается в Куполах. Выйди на связь. Послушай…».

Ему этого очень не хотелось. Отвлекаться на что бы то ни было не входило в его расчеты. Слишком многое зависело от каждой секунды именно сейчас. Его расчеты, удача, все могло рухнуть, если хоть что-нибудь не сработает. Он не хотел отвлекаться, чтобы ни на мгновение не снижать давление на Харкеров. Но он все-таки переключился на служебный канал и невольно замер, вслушиваясь.

Внизу, в Куполах, экраны не светились. Люди были отрезаны от этого небывалого разговора об их жизни и смерти как раз тогда, когда он дошел до самой критической точки!

И людям это не нравилось.

Тяжелая волна гнева поднималась над плотно спрессованной многотысячной толпой. Она мрачно стояла, придвигаясь ближе к экранам, как будто это могло заставить их включиться. Гневный ропот нарастал с каждой секундой. То там, то тут голоса переходили на крик и звучали все требовательнее. Им нужно было отвечать. Причем быстро, очень быстро.


Сэм вернулся к Харкеру, который ждал его на канале прямой связи. В Зал Совета тоже доносилось отдаленное эхо бушевавшего на улицах гнева. Значит, и они наблюдали за состоянием толпы. И тоже знали, что счет идет на секунды. Сэм ухмыльнулся. Прекрасно. Лучше и быть не может. Он заставил их пошевеливаться, неважно, поняли они это или нет. Бессмертным никогда еще не приходилось испытывать такого давления. Они не привыкли жить в таком темпе. А Сэм под таким давлением прожил всю жизнь. Ему пришлось научиться реагировать быстро. Теперь главное — говорить и говорить без остановки…

— Престиж Бессмертных! — воскликнул он в микрофон прямой связи. — У вас нет никакой связи с людьми. Что вы знаете о человеческих чувствах, вы, Бессмертные! Верность, преданность — не превращаются ли они во что-то другое за несколько сотен лет? Я рад, что я простой смертный!


Захария мгновенно напрягся. Это прозвучало неискренне, и он сразу распознал фальшивую ноту. В таком духе можно ораторствовать перед толпой, но паясничать в высоком стиле по каналу прямой связи? Дутая героика хороша для безмозглой толпы, способной только слушать, не рассуждая. Или для какого-нибудь узкого умишки в этом зале, запутанного и одурманенного…

Сэм увидел, как понимание мелькнуло на лице Бессмертного — поздно, парень! Ему оставалось сказать совсем немного, и он уже было собрался это сделать, когда увидел, что дверь за спиной Захарии открывается и понял, что рассчитал все тютелька в тютельку.

— Таким, как ты, всегда все можно! — орал Сэм. — Можно подобрать влюбленную дурочку, попользоваться ею какое-то время и вышвырнуть вон, когда ты надумаешь опять вернуться к своей шлю…

В Зал Совета медленно входила Кедра Волтон. Уголком глаза Сэм увидел, как качнулись золотисто-зеленые волосы Сари, поднялись ее плечи, сбрасывая тяжелую блестящую шаль. Но все его внимание было приковано к Кедре.

Она как будто ничего не слышала. Изысканно-элегантная, она прошла через зал, слегка откинув назад голову, словно длинные иссиня-черные волосы были слишком тяжелы для ее стройной шеи. На ходу она расстегнула серебряный плащ, упавший на пол сверкающими складками, и поспешила к Захарии, протянув к нему свои белые тонкие руки.

Сэм был уверен, что так все и произойдет. Слишком много десятилетий объединяло их, чтобы она могла оставить его в такую минуту. Они так долго кружились по одним и тем же орбитам, что стали единым духом и единой плотью, способными безошибочно действовать лишь тогда, когда они вместе. И Захария никогда так не нуждался в своей половине, как сейчас. Она спешила к нему изо всех сил. Все в Зале Совета видели, что эти двое — одно целое, и случившееся еще больше сближало их.

Сэм тут же перевел взгляд на Сари. Захария тоже. Но было уже поздно. Они оба знали, что с ней происходило за секунду до этого, но остановить ее было уже невозможно. Все было рассчитано идеально. На Сари обрушивался удар за ударом, и это, наконец, вызвало детонацию. Подготовленный наркотиками взрыв произошел.

Ее поведение можно было легко предсказать: Сари ненавидела и Кедру, и Захарию. А теперь ее ненависть достигла критической точки.

В считанные секунды благородное собрание Бессмертных превратилось в дикую, вульгарную сцену. Десяток мужчин навалилось на Сари, пытаясь разжать ее намертво вцепившиеся в горло Кедры пальцы.

Сэм щелкнул переключателем и увидел свое лицо, появившееся на огромных общественных экранах далеко внизу. Глухой ропот толпы, нараставший медленно, но неуклонно, мгновенно замер, когда Сэм начал взывать:

— Харкер, Харкер! Где ты? Выйди на связь!

Взорвалась еще одна бомба.

Перекрывая нарастающие раскаты взрыва, перекрывая зловещий скрип пошатнувшегося Купола, над городом снова и снова раздавался голос Сэма:

— Харкер, где ты? Если Харкеры покинули Купол, кто остался за них? Кто-нибудь, ответьте мне!

Лицо Захарии резко и без наплывов сфокусировалось на экране. Он тяжело дышал. Из глубокой царапины на щеке текла кровь. Но в голосе звучало ледяное спокойствие.

— Мы не покинули Купол. Мы только…

Он не закончил. Рев голосов перекрыл его слова. Это разбушевалась толпа в Куполе Монтана. Впервые в истории Венеры случилось так, что голос народа поднялся над сводом города. Впервые с тех пор, как Бессмертные присвоили себе право на власть, люди осмелились это оспорить.

И не просто оспорить. Поднявшийся шум означал ни больше ни меньше, как отрицание этого права. Захария беззвучно шевелил губами, обращаясь к толпе, но ни единого слова невозможно было разобрать сквозь нечленораздельный рев.

Людям показалось, что Купол уже разрушен. Захария, внезапно появившийся на экране после какого-то непонятного происшествия, тяжело дышащий, с окровавленным лицом, представлял из себя ужасное зрелище. Купол над ними все еще скрежетал под ударами падающих бомб, и даже неуязвимые Бессмертные, казалось, были охвачены паникой.

Толпа ревела от страха. Она все громче и громче требовала капитуляции.

И тут Сэм сделал свою первую ошибку.

Ему нужно было бы отступить на задний план и предоставить событиям развиваться своим чередом. Но вид Захарии, невозмутимо-спокойного даже среди поднявшегося переполоха, вызвал в нем бешеное желание ударить кулаком в это хладнокровное, неподвластное времени лицо и бить до тех пор, пока он, наконец, не признает свое поражение, У кого-нибудь другого несгибаемость Бессмертного могла бы вызвать восхищение, но только не у Сэма.

Кулаками Захарию было не достать, и Сэм хлестал его гневными фразами.

Первых слов, которые он проорал, никто, кроме Бессмертных, не разобрал. Но когда его красное перекошенное лицо сфокусировалось на висящих над бушующей толпой экранах, шум начал понемногу стихать. Теперь Сэма слышали все.

— …сдавайтесь! — надрывался он. — Харкеры не способны управлять вами! Харкер, давай нам наши деньги или покажи, что случилось у тебя в Зале Совета! Покажи! Мы хотим знать, что делается с вашей хваленой мудростью в трудную минуту! Нет, подожди — я покажу вам. Жители Куполов! Сейчас вы увидите Блейза Харкера и поймете, какой он…

По экрану пробежала тень. Захария сделал нетерпеливый жест, и лицо Сэма уплыло на задний план, продолжая беззвучно орать и гримасничать. К охваченным паникой толпам снова склонилось богоподобное лицо Бессмертного.

— У меня есть для вас новость, граждане Куполов, — спокойно сказал он. — Можете успокоиться. Никакая бомба сюда не попала. И не попадет. Этот человек — не тот, за кого он себя выдает. До последней минуты я не хотел раскрывать его тайну, но теперь время пришло. Иоиль Рид сказал вам, что он никогда не знал своего отца. Он поклялся стереть позорное пятно со своего имени и дать вам новый шанс на покорение континента взамен того, который украл у вас Сэм Рид. — Он сделал паузу.

— Этот человек — Сэм Рид.

После наступившего молчания внизу снова поднялся возбужденный гул. Захария позволил им немного пошуметь, потом поднял руку и продолжил.

— Мы располагаем неопровержимыми доказательствами. Рисунок сетчатки и отпечатки пальцев совпадают. Наши эксперты не могли ошибиться. Перед вами Сэм Рид, мошенник и наркоман, снова наобещавший вам с три короба! Можете ли вы теперь верить его словам? Говори, Сэм Рид, Купола ждут! Пообещай еще что-нибудь! Говори с людьми, которых ты однажды ограбил! А может, ты будешь отрицать, кто ты такой? Может, нам нужно предъявить доказательства? Ответь нам, Сэм Рид!

Сэм не стал мешать тому, чтобы его лицо снова появилось крупным планом на всех экранах. Сзади тенью маячил Захария — рот полуоткрыт, а из разодранной щеки течет кровь. Все еще тяжело дыша, Бессмертный напряженно ждал ответа.

Захария Харкер потерял самообладание.

Сначала никто этого не понял, даже Сэм. Сэм знал только одно — сейчас он должен соображать так быстро, как ему не доводилось еще никогда. У него есть секунд пятнадцать, которые можно списать на намеренную паузу. После этого он должен говорить. Где-то в глубине его мозга уже был готовый ответ. Он знал это, он мог чуть ли не потрогать его. Но эти десять или пятнадцать секунд он словно шарил в темноте.

Наконец он его нащупал. Захария допустил непоправимую ошибку: Харкеры не привыкли думать быстро. Бессмертные отвыкли мгновенно оценивать грозящую опасность, видеть все ее стороны, прикидывать все возможности и инстинктивно находить оптимальное решение. Захария был Бессмертным. Он не умел думать так, как обычные люди. Его мозг был настроен на годы и десятилетия, а не на дни и недели, как у простого смертного.

Сэм засмеялся. «Нет, — сказал он, — я не буду отрицать этого. Но я хочу честно загладить свою вину. Я просто обязан это сделать. Я не сказал вам всей правды — что ж, приношу свои извинения. Харкер прав — я Бессмертный!»

Он помолчал, чтобы информация переварилась. «Мне было сорок лет, когда они прыснули мне в лицо Стимулятором Грез, — медленно рассказывал он. — Еще сорок лет меня не было. Посмотрите, разве я похож на восьмидесятилетнего? Глядите, вот!»

Он наклонил голову и, надавив на глаза, вынул контактные линзы. Потом сплюнул фальшивые зубы, стянул с головы рыжий парик и улыбнулся так доверительно, что сердца тысяч стоящих под экранами людей согрелись симпатией.

Перед ними было лицо сильного, волевого человека. На нем еще были следы только что бушевавшей ярости, но не было никаких следов старения. Даже лысый череп не казался следствием возраста — настолько правильными и строгими были его очертания, выдававшие харкеровское происхождение. Это лицо дышало энергией и жизнелюбием, но оно не было лицом Бессмертного.

— Смотрите внимательно! Разве я похож на Бессмертного? Я — человек, такой же, как и все вы. У какого Бессмертного вы найдете такое сложение? Но я прожил восемьдесят лет! — он отступил назад и посмотрел на них пронзительным, едва не свирепым взглядом.

— Я был такой же, как вы. Но я жил на суше. И я сделал величайшее открытие. Я узнал, почему Бессмертные не хотят отпустить вас наверх. Сейчас вы поймете, почему они так стараются заморозить колонии. Слушайте, я скажу вам…

— Вы все можете быть бессмертными!

Прошло пять минут, прежде чем страсти хоть чуть-чуть улеглись. И даже после этого Сэм был почти единственным, кто услышал усталый голос Захарии Харкера:

— Отлично, Сэм Рид. Ты получишь кориум. Что это было — очередное надувательство? Если нет — тогда вперед. Дай им бессмертие!


Часть III


Так смог Израиль пройти средь вод,

Застывших по сторонам;

И ночью и днем дорогу вперед

Господь указывал нам…

Я эту страну, куда мне не войти,

Вижу в далекой мгле.

Лети же, усталое сердце, лети

К обетованной земле.

    
X а у с м а н, ок. 1900 г.


Разводы фантастической фрески занимали всю стену: зеленое море с примесью белого и пурпурного омывало подножия бархатистых коричневых холмов. Такие холмы и берега были когда-то в давно уже несуществующем мире. Художник, расписавший стены, не имел ни малейшего представления о том, как должны выглядеть голые склоны и залитое солнцем море. Неправдоподобие пейзажа граничило с курьезностью. Оно тем более бросалось в глаза, что в самой середине фрески был вмонтирован экран, на котором шумело настоящее море, упираясь в настоящий, заросший неукротимыми джунглями берег. В сторону берега направлялся катер, оставляя за собой расходящийся веером след.

В комнате с расписанными стенами сидели двое, наблюдая за картинами из жизни надводного мира, которые разворачивались высоко над ними. Кедра Волтон сидела скрестив ноги на брошенной на пол плоской подушке. Она раскладывала пасьянс из карт Таро на стоящем перед ней низеньком стеклянном столике и изредка посматривала на сверкающий экран. Захария Харкер сидел в глубоком кресле и, не отрываясь, следил за движением катера.

— Все же решились, бедное дурачье. Решились, — пробормотал он, скорее про себя. В одной руке он держал миниатюрную кадильницу с курящимся порошком и легонько покачивал ею перед лицом. Порошок был сделан из коры дикого винограда, которая выделяла белый ядовитый сок, способный мгновенно убить пробегающее животное. Высушенная и подожженная, эта кора издавала легкий наркотический аромат, который убаюкивал чувства и успокаивал разум. Чуть расширенными ноздрями Захария глубоко втянул дым и медленно выдохнул его через рот. «На этот раз Сэм Рид откусил больше, чем может проглотить».

— Фу, как вульгарно ты говоришь, — промурлыкала Кедра и подарила ему ослепительную улыбку. Улыбка получилась ослепительной в буквальном смысле — Кедра сегодня выглядела в соответствии с самым последним криком современной моды. Ее тяжелые черные кудри были вызолочены — каждая отдельная волосинка покрыта тонким слоем позолоты и тщательно уложена так, что прическа возвышалась над ее узким египетским лицом наподобие массивного шлема. Даже брови были тщательно вызолочены, а каждая ресничка заканчивалась крошечным золотым шариком.

— Ты выглядишь несколько глуповато, — прищурившись, заметил Захария.

— Я выгляжу просто глупо. Я проверяю, насколько далеко я могу зайти. Понимаешь ли, каждая женщина…

— Смотри! — Захария резко выпрямился в своем кресле, вперив глаза в экран. Кедра повернулась, держа поднятую над столом карту, и они оба замерли, завороженные видом неотвратимой трагедии. Происходившее казалось фантастическим вымыслом.

Катер, собираясь пристать, как раз огибал длинную дугу волнореза, который защищал белый, выдающийся в белесое море пирс. На его борту было десять пассажиров, молодых женщин и мужчин — охотников за обещанным бессмертием. Они смотрели в сторону берега. В их быстрых, нервных движениях угадывалось возбуждение — из-под надежного Купола они шагнули навстречу романтике и опасностям таинственного и непонятного надводного мира. Подобно юношам и девушкам, которых в древние времена бросали на съедение Минотавру, они зачарованно смотрели на приближающиеся джунгли и на невысокие белоснежные стены Колонии Плимут, расположенной на острове.

Чудовище, поднимавшееся из воды, не было Минотавром, но, казалось, тоже поджидало жертву. В морях Венеры обитало множество гигантских рептилий. Большинство из них даже не имели названий. Во всяком случае, ни один из пассажиров катера никогда прежде даже не представлял о существе, медленно выраставшем из воды у самого борта. Вода, как складки дорогого белого шелка, струилась с огромного, изящно выгнутого тела. Отливающая синевой чешуйчатая шея лениво извивалась на высоте нескольких метров. Из разинутой пасти, в которую могла свободно пройти человеческая голова, раздавалось шипение. Сверкнули две четко очерченные линии огромных клыков.

Крики и визги, казалось, заглушили шум двигателя, перепуганные люди толпой бросились к противоположному борту. Голова чудовища нырнула вниз и змеиная шея изогнулась наподобие толстого каната. Бесконечная грация была в этом гибком и плавном извиве. Жертвой должна была стать молоденькая девушка, стоявшая на самом носу. Рыжеволосая, в коротком красном платье, она ярким пятном выделялась на бледной поверхности моря.

Какой-то миг на суденышке царила полная паника. Капитан наклонился к пульту и нажал клавишу. Его движения были безупречны в своей точности. Чувствовалось его полное презрение к происходящему. С бортов катера выдвинулись прозрачные полусферы, сомкнувшиеся с легким щелчком над головой пассажиров.

Клыкастая пасть с размаху ударилась о непроницаемый свод. Катер, перевернувшись куполом вниз, отлетел далеко в сторону. Люди, мужчины и женщины, полетели вверх ногами, сбившись в кучу. Острый киль сверкнул на солнце и полоснул прямо по торчащей из воды шее чудовища.

Несколько секунд над поверхностью моря висел пронзительный, душераздирающий вопль. Голова рептилии взмыла к облакам, извивающаяся шея резко выпрямилась и из открытой раны ударил фонтан ярко-красной крови, поразительно похожей по цвету на платье рыжей девушки.

Вопль повторился снова, еще более пронзительно. Кровь хлестала не только из горла, но и из разинутой пасти. Чешуйчатая шея дважды с силой ударила по воде и, скользнув вниз, скрылась. Расплывающееся алое пятно очень красиво смотрелось на молочной поверхности моря.

Катер выровнялся и направился к пирсу.


Кедра положила карту в нужное место и расхохоталась.

— Ай да капитан! До чего же ему все надоело! Знаешь, я бы не удивилась, если бы оказалось, что Сэм Рид нарочно приготовил этого зверя, чтобы устроить спектакль для своих добровольцев. Представляю себе, что они будут потом рассказывать!

— Ты недооцениваешь Рида, дорогая, — серьезно ответил Захария, поднося кадильницу к самому носу. — Он может сделать не только это, но и более страшные вещи, если почует какую-то выгоду для себя. Он очень опасный человек, Кедра, и не потому, что он на многое способен, а потому, что у него нет никакой ответственности за свои поступки.

Кедра наклонила свой сверкающий золотой шлем. «Ты, конечно, прав. Здесь не до смеха. Кому могло прийти в голову, что он дойдет до открытого пиратства! Я думаю, мы еще и не такое увидим, если ему опять что-нибудь понадобится, и он не найдет для этого законного способа. Мы столкнулись с серьезной проблемой, Захария».

— А как твои чувства к нему, дорогая? Они еще не остыли?

Она не подняла глаз, почувствовав в его вопросе вполне недвусмысленные интонации. Вместо этого она длинным ногтем приподняла несколько карт и отыскала карту с изображением Повешенного. Она, как впрочем и все остальные, была прекрасно выполнена. На золотом с алмазными гранями фоне был изображен человек, подвешенный за правую ногу на Т-образом дереве. Его безмятежное лицо и свисающие вниз рыжие волосы окружал золотой ореол. Кедра перевернула карту и задумчиво посмотрела на маленькое нарисованное лицо.

— Не спрашивай меня об этом, Захария.

— Тебе все равно придется ответить на этот вопрос, дорогая. Это уже не мимолетное увлечение. Этот человек — Бессмертный.

— Я знаю.

— Ты знаешь, кто он?

Кедра быстро взглянула на него: «А ты?»

Захария кивнул, вдохнул еще немного дыма, помахал рукой, развеивая окутавшее его лицо облако дыма, и сказал: «Он — Харкер, Кедра. Ты знаешь про Блейза?»

— Теперь да. Теперь, по-моему, все знают. Намеки Сэма были достаточно прозрачны, чтобы от престижа Харкеров ничего не осталось. А сам-то он знает, Захария?

Бессмертный негромко рассмеялся. «В том-то и весь парадокс. Нет, он не знает. Он столько сил и средств потратил на то, чтобы дискредитировать нас! Харкерам теперь никто не верит. Хотел бы я посмотреть на его лицо, когда он обнаружит, что погубил свое собственное имя!»

— Наверное, «погубил» это не совсем точное слово?

— Ну, разумеется, все поправимо. Мы можем снова добиться уважения в обществе. Возможно, мы и в самом деле ошибались. Мне начинает казаться, что выступая против колонизации, мы были неправы. Но в искренности наших взглядов на будущее нельзя сомневаться, и это все знают. Сэм по-прежнему мыслит как простой человек. Когда мы захотим, чтобы общественное мнение начало склоняться в нашу пользу, мы этого добьемся. Но сейчас мне представляется, что самое оптимальное — это наблюдать и выжидать. Дадим ему шанс. Колонии в самом деле должны добиться успеха. Более того, как бы мне это не было неприятно, но здесь нам придется сотрудничать с Ридом.

Кедра перевернула карту и хотела положить ее обратно на столик, но замешкалась. С легкой улыбкой глядя на нарисованное лицо, она задумчиво произнесла:

— Какое-то время, да. Он дурной человек, Захария. Однако, признаюсь, я к нему неравнодушна. Надо уступить ему дорогу, и пусть он дойдет до самой вершины. Карабкаясь наверх, он может сделать больше, чем любой из нас. Он готов свернуть горы, чтобы построить для себя надежное основание. Пусть строит. Он возведет пирамиду, которая окажется готовой, работающей социальной системой. Но не больше. Дальше его пускать нельзя. У него нет конструктивной концепции развития. Здесь его придется остановить.

— Это я понимаю. Но весь вопрос — как?

— Боюсь, что придется использовать его собственные методы. Сбить с правильного курса. Использовать его слабые стороны, а сильные повернуть против него самого. Забросить приманку, а потом… — Она выразительно улыбнулась и пощелкала по карте длинным ногтем.

Захария ждал.

— У меня нет еще конкретного плана. Но, мне кажется, что-то начинает вырисовываться. Мне нужно время, чтобы подумать. Если получится, мы используем такое оружие, против которого он будет беспомощен.

— Оружие?

Вызолоченные брови выгнулись. Она посмотрела на него из-под тяжелого золотого шлема и слегка втянула уголки губ, отчего ее неуловимая египетская улыбка стала больше похожей на гримасу боли. Позолота делала ее лицо похожим на маску. Она снова постучала ногтем по карте. Как хорошо ни знал ее Захария, он не мог догадаться, о чем она сейчас думает. Такое выражение он видел на ее лице впервые.

Он молча перегнулся через стол, чтобы рассмотреть карту. Десятка пик. Десять позолоченных пик отчетливо выступали на фоне красного, опускающегося в серое море солнца. Они стояли вертикально, а их острия пронзали лежащее на земле мертвое тело.


Наступил день, когда в Колонию Плимут прибыли, наконец, все добровольцы. Сэм нетерпеливо, хотя и не без опасений, ждал этого дня. Впрочем, нетерпение было сильнее. Он всегда предпочитал открытую схватку, наверное потому, что его прежние противники очень любили прятаться в тени. Но сейчас он решал чисто психологическую задачу. Предстояло произнести речь для тысяч искателей бессмертия — простую и убедительную.

Сидя перед рядами телеэкранов, он глубоко вздохнул, охватывая взглядом аудиторию. Все. Можно начинать.

— Вы — группа специально отобранных людей. Вас тщательно осматривали и изучали. Все вы прошли основные тесты. Это далеко не просто. Нам нужен отборный, самый крепкий и надежный материал из всего, что есть в Куполах, потому что вы — группа прорыва в Бессмертие.

Он сделал паузу, переводя взгляд с экрана на экран, всматриваясь в тысячи лиц, которые, в свою очередь, всматривались в его собственное.

— Бессмертие может получить не каждый. После определенного времени в организме начинают появляться признаки одряхления. Они необязательно проявляются мгновенно и в одних случаях проступают раньше, чем в других. Мы не знаем, отчего наступает старость, но мы знаем, как ее остановить. Возможно, что старость — это просто вирус. Когда-нибудь мы его обнаружим. Сейчас мы знаем только, что существует средство, которое нейтрализует старение. Но оно редко работает на тех, кому за сорок. Стрелка их весов качнулась слишком далеко, у них начался необратимый процесс.

Он пытался проникнуть взглядом сквозь экраны. Эти застывшие в ожидании люди были источником скрытой опасности. В его руках была мина замедленного действия и ему нужно постараться задержать взрыв до последнего момента.

— Ваше здоровье и психика проверены. Вы — цвет Куполов. Вы будете первыми, кто получит бессмертие. Позднее придут другие, но вы — наша гвардия, передовой отряд. Вы облегчите эту задачу для остальных, а они, в свою очередь, дадут вам возможность наслаждаться жизнью, когда вы уже будете пожинать плоды. Но для этого придется работать. Причем работать много и тяжело. Чтобы добиться бессмертия, вам придется в течение нескольких лет жить на континенте.

Лет пять, прикидывал Сэм. Может и больше, но пять лет — это максимум, на что он мог рассчитывать. Исходя именно из этого срока, он продумывал тесты и строил все свои планы.

Изучение тысяч человек — а со временем это будут миллионы — было трудным и долгим делом, хотя уже имеющиеся данные здорово облегчили его задачу. В статистических бюро хранилась информация о большинстве жителей. Там были сведения об особенностях характера, о наследственности, предполагаемой длительности жизни и, что тоже очень важно, возможных патологических отклонениях. Сэму нужны были самые умные, сильные и выносливые мужчины и, конечно, женщины. Но существовал еще один критерий, пожалуй, даже самый важный. Он определял успех всех его планов.

Нужные ему люди должны быть зрелыми, но моложавыми. Такие, которые не смогут заметно состариться за пять лет.

Они смогут доказать возможность или невозможность получения бессмертия только опытным путем, если, конечно, в самом деле это не…

Сэм допускал и такое.

Он продолжал:

— Вы будете обязаны жить наверху. Помните, я прожил здесь почти сорок лет. Курс лечения взрослого человека занимает порядка шести или семи лет. Это опять-таки связано с тем, что старость является вирусом и, чем старше человек, тем больше требуется времени для борьбы с этим вирусом. Если облучать ребенка при рождении, как это делают со своими детьми Бессмертные, то потребуется всего несколько сеансов. Видимо, это связано с тем, что организм новорожденного еще не поражен вирусом возраста. В таком случае ребенок растет, достигает зрелости и останавливается на этом уровне, продолжая жить сотни лет и не становясь старше.

— Отныне такая возможность появляется у каждого ребенка, рожденного в Куполах. У взрослых все немного сложнее. У вас будет такой шанс, но вы должны драться за него. Вас нельзя подвергнуть облучению прямо в Куполах, поскольку требуется, чтобы вы облучались на протяжении шести-семи лет.

— Это явление еще очень мало изучено. Необходимые радиоактивные элементы присутствуют в самой почве и воздухе Венеры, но в микроскопических количествах. По причинам, которые еще непонятны нам самим, также необходимо воздействие солнечного и космического излучения. Со временем мы разберемся во всем. Сейчас нам известно только одно — мы можем предложить вам курс бессмертия, но на это потребуются годы, которые для получения полного эффекта вы должны будете провести на суше.

— Процесс слишком сложный, чтобы его можно было детально объяснить.

— Курс действует только на человека. Это нам точно известно. Подобно существовавшей в древности baccillus leprae, на животных он не работает. Древние исследователи очень долго не могли найти никакого лекарства как раз из-за того, что свиньям никак не удавалось привить проказу.

— Бессмертие открыто только для людей — для вас! Для всех тех, кто живет в Куполах. Для каждого, кто еще не слишком стар, чтобы пройти курс лечения. Для того чтобы стать бессмертным, вам придется некоторое время прожить наверху. Но в Колонии Плимут не хватит места для всех.

— Вы должны будете построить новые колонии.

— Это единственный выход. Мы предполагали облучать все население с периодом в семь лет, но тогда нам пришлось начинать с самых старых из тех, кто еще мог бы стать бессмертным. Они остановятся на своем возрасте, зато за это время состарятся все остальные. Поэтому мы предпочли выбрать людей в состоянии физического и умственного расцвета и продлить им это состояние на сотни лет. Таким образом, остальным не придется ждать семь, четырнадцать или двадцать один год. Как только вы достаточно расширите Колонию, придут новые люди, которые расширят ее еще больше. Тогда бессмертие получат все!

Сэм внимательно осматривал экраны. Похоже, проглотили. Через пять лет этот номер уже, наверное, не пройдет — как только появятся первые следы старения, которые уже не удастся списать на воздействие окружающей среды. Колонизция Венеры еще наложит на этих людей свой отпечаток.

— Бессмертие предстоит заслужить, — продолжал вещать Сэм. — Поначалу вам будет трудно. Администрация Колонии это учтет. Но помните, для того, чтобы прожить на суше шесть или семь лет, вам нужно хорошо усвоить колониальные традиции.

— Те, к кому вы поступите в подчинение, хорошо изучили особенности жизни наверху. Вы должны им беспрекословно подчиняться и во всем брать с них пример. У нас здесь свои законы — не те, что в Куполах. Здесь — суша. Здесь все против вас, все старается убить вас и днем, и ночью. Вы больше не жители Куполов, вы — колонисты и подчиняетесь законам Колонии. В соответствии с подписанным вами контрактом, вы не имеете права вернуться в Купол, пока не будете формально уволены. А это произойдет, когда вы станете бессмертными.

— Вообще-то говоря, перестроиться будет не так уж трудно. Главное, знай свое дело. Будь готов заменить идущего впереди. Карьера в Колониях делается очень быстро, к этому тоже будьте готовы.

— Бессмертие само не приходит. Следующие шесть-семь лет будут трудными для каждого из нас. Но это для вас не одна десятая всей жизни, а не больше чем одна сотая. Помните это. Семь лет наверху будут значить для вас меньше месяца, когда вы станете бессмертными.

— Помните это!

— Думайте об этом каждый раз, когда у вас опустятся руки. Вы будете бессмертными! Нет такой работы, с которой сильный человек не справился бы в течение одного месяца. Всего одного месяца!

Сэм выключил камеру. Он был один в комнате. Секунду или две он сидел молча, наблюдая за толпами, которые больше не видели и не слышали его.

Потом чуть грустно сказал: «Подслащенная пилюля. Но всегда действует безотказно. Всегда!»

Люди по-прежнему стояли, уставившись на экраны — получали приказания от командиров своих подразделений. Ими были ветераны Колонии Плимут, крепкие, опытные люди, уже поработавшие под началом Хейла и Сэма. Они могут сделать так, чтобы новички ходили по струнке.

Расширять Колонии — несомненно. Но сразу в нескольких направлениях. Раз кусты малины разрослись, раз черенки зеленых растений приживаются, значит суша покорится. Конечно, не за пять лет. Понадобится гораздо больше времени. Но с этого дня на берегу начнут появляться новые поселения, сначала при поддержке и под охраной Плимута, пока сами не встанут на ноги… Плимут должен оставаться компактным и сильным. А вот другие… В этом-то и загвоздка. С одной стороны, они должны быть неуязвимыми для джунглей. С другой стороны, они должны оставаться уязвимыми для него.

А Колония Плимут должна стать абсолютно неуязвимой.

У него есть еще пять лет, пока эту свору можно будет удерживать на привязи. Потом нужно ждать, что она набросится на него самого.


Так, одно прочное звено за другим, ковалась цепь из пяти островов. Расслабляться было некогда. Дорога была каждая минута. И все-таки Сэму казалось, что Хейл его избегает.

Когда он зашел в контору Свободного Компаньона и увидел, что там никого нет, в горле у него просто заклокотало от ярости. Он нажал клавишу на центральном пульте: «Где Губернатор?»

— Управляет операцией по расчистке, остров номер Шесть.

— Соедините.

Экран погас — очевидно, там, где находился Хейл, не было видеосвязи. В динамике раздался голос: «Хейл слушает».

— Сэм Рид. Если не ошибаюсь, у нас была назначена встреча.

— Ах, да, — тон Хейла сразу изменился. — Виноват. Все происходит слишком быстро — только что поступило новое оборудование, которое мы давно ждем. Я решил, что можно разворачиваться на Шестом прямо сейчас. Давай поговорим попозже.

Сэм недовольно фыркнул и отключился. Он вышел наружу и распорядился, чтобы ему подали катер. Теперь он был уверен, что Хейл просто не хочет его видеть.

Катером управлял один из ветеранов Плимута. Отсалютовав Сэму, он развернул нос катера в открытое море. Стремительно описав плавный полукруг, катер направился к острову Шесть. Острова, мимо которых они проходили, были колонизованы — чудовищные леса вырублены, плановые посадки закончены. Тут и там разбросаны небольшие коттеджи. На одинаковом расстоянии друг от друга в море выдавались причалы, рядом с каждым располагались точки береговой артиллерии. Все острова, с первого по пятый, представляли из себя странную смесь ферм и крепостей.

Пять островов, всего пять маленьких островов лежали на одной чаше весов, а на другой — огромные венерианские континенты, на которых буйствовала неукротимая природа. Но это только начало. Шаг за шагом они будут двигаться вперед.

Сэм всматривался в лицо рулевого. Оно ничего не выражало. Когда атмосфера накалится, опасность будет исходить не от старых колонистов, недовольные появятся среди новичков. Но час еще не пришел и, как надеялся Сэм, придет не скоро. К тому времени он должен успеть установить надо всем жесткий контроль.

А как же Хейл?

К кому он примкнет? На чьей стороне он будет все эти пять лет? Это начинало серьезно беспокоить Сэма. Кланы само собой — это враги. А Робин Хейл… Благодаря своему бессмертию плюс занимаемому положению, он мог стать очень опасным. До сих пор они сражались вместе, плечом к плечу, и это делало их неуязвимыми. Он не может так просто выбросить Хейла из игры. Вот уж проблема так проблема… Что Свободный Компаньон может знать и о чем только догадываться? Например, знал ли он с самого начала, что никакого Иоиля Рида нет, а есть только Сэм Рид? И что он думает про весь этот бред с курсом бессмертия?

А может быть, Сэм близок к истине? Если бессмертие в самом деле явилось следствием какого-то облучения, то никто из Бессмертных, кроме Хейла, не может этого помнить. Этот Свободный Компаньон не так уж прост. Его готовность всегда уступать лидерство очень подозрительна. Пассивность Хейла можно объяснить усталостью, вызванной бурной жизнью в прошлом. Хотя тут можно провести аналогию с железом — он вспомнил эмблему Свободных Компаний — железную пику.

Сэм всегда очень внимательно относился к потокам ассоциаций.

— Как ни крути, нужна надежная броня, — решил он.

Катер стремительно приближался к острову Шесть. Он был сплошь покрыт джунглями, за исключением небольшой горушки в правой части острова. На ее вершине стоял вертолет, рядом с которым маячила на фоне бирюзового неба человеческая фигура. Возле временных понтонных причалов покачивались тяжелые баржи и грузовые суда поменьше. Сэм показал, куда ему нужно, рулевой кивнул и направил катер к большим кораблям. Острый маленький нос разрезал воду. Мелкие брызги блестели на лобовом стекле, как капельки дождя.

«А дождь, видимо, так и не соберется, — думал Сэм, разглядывая клочкастое облачное покрывало. — Хорошо». Погода играла очень важную роль в жизни Колонии. Климат отвратительный, одни ливни чего стоили, поэтому работы распределялись в соответствии с прогнозами метеорологов. Несколько ясных дней совсем бы не помешали, чтобы развернуть оборудование и подготовить базу для работы на острове Шесть. Позже, гораздо позже его соединят мостом с Пятым, и к цепи добавится еще одно звено.

Катер подходил к причалу. Сэм встал. Он легко спрыгнул на дощатый настил и тут же оказался в самой гуще разгрузочной суматохи. Огромный бульдозер медленно выкатился на своих широченных гусеницах с баржи и теперь сползал на берег. Мощные, разворотистые вездеходы тянули за собой площадки с самым современным снаряжением, разработанным специально для покорения джунглей. Люди были в противогазах и легких защитных костюмах. На этом этапе тяжелые скафандры были бы просто помехой.

Человек в противогазе взял Сэма за рукав и протянул ему сверток. «Рекомендую надеть это, сэр. Здесь могут быть насекомые. К тому же как раз в этой части острова полно ядовитой зелени».

— Не возражаю, — ответил Сэм, натягивая костюм и респиратор. — Мне нужен Губернатор. Это он там, на холме?

— Да, сэр. Правда, дорога туда еще не проложена. Его доставили вертолетом.

— Значит, пришлите мне вертолет.

Человек на мгновение задумался, повернулся и что-то проорал. Вскоре неизвестно откуда появилась винтокрылая машина. Сэм поднялся в кабину. Через четыре минуты вертолет завис над вершиной. Сэм спрыгнул вниз и махнул рукой, отпуская пилота.

На Хейле не было ни антисептической одежды, ни респиратора, и Сэм тоже стянул свой. Здесь, над джунглями, опасность заражения была меньше. Кроме того, за последние несколько месяцев у них выработался иммунитет.

— Как дела? — спросил Сэм.

— Отлично. Пятикомпонентный разбрызгиватель уничтожил почти всех насекомых. Хотя неизвестно, чего можно ожидать во время расчистки.

Насекомыми назывались все твари меньше полуметра. Весь животный мир классифицировался как звери, а растительный — как зелень. Проводимая операция была серьезней обыкновенной расчистки — звери на Шестом водились крупнее обычных, а зелень вела себя абсолютно непредсказуемо.

Обработка пятикомпонентным разбрызгивателем здорово облегчала задачу. Она была уже хорошо отработана на предыдущих пяти островах. Вся территория обрабатывалась с воздуха растворами, поражающими насекомых. Один из компонентов губительно действовал на вьюны и лианы. Другой — на большинство других растений. Вся живность становилась как бы больной. По крайней мере, у вас появлялся шанс успеть пристрелить какого-нибудь саблезубого монстра, когда он выскакивает на вас из джунглей. Но самое главное, после этого можно не бояться, что неизвестная тварь поразит ваши легкие, выплюнув облако ядовитого газа или липкую губку, намертво закупоривающую респиратор противогаза.

Остров Шесть был не похож ни на уже освоенные, ни на еще нетронутые участки суши. Он казался больным. Джунгли не безумствовали на нем зеленым пожаром. Они обвисли, как пышная, но мертвая драпировка, и только иногда медленно и сонно колыхались. С горы Сэм мог охватить всю картину.

— В вертолете есть еще бинокли, — предложил Хейл.


Сэм взял бинокль. Он изучал распростертый перед ним остров. Он смотрел на людей. Было что-то новое в том, как они двигались, и именно это заинтересовало его. В них была живость, которой не было в людях из первой Колонии и уж, конечно, совершенно незнакомая в Куполах. Джунгли мало занимали Сэма. По-настоящему он интересовался только людьми. Он мог проводить долгие часы, напряженно размышляя над мотивами того или иного поступка, который казался ему необычным. Его неутомимый мозг исходил из того, что из этого всегда можно извлечь что-нибудь полезное.

Люди были счастливы. На Венере это было что-то новое. Сэм знал, что их мышцы болят от непривычного труда, что пот затекает под защитные костюмы, что каждый вдох, каждое движение может оказаться смертельно опасным. Но они были счастливы. Они были полностью поглощены новым для них делом. Они творили. И в любую минуту могли увидеть свои достижения — просто оглянувшись назад. Это было самое подходящее занятие для человека — наведение порядка в первозданном хаосе. И хорошо, что пот заливает глаза, это правильно — человечество слишком давно было лишено радости физического труда. Сэм отогнал от себя мысль о том дне, когда эта радость уступит место скуке.

Не опуская бинокль, он искоса посмотрел на Хейла, чтобы тот не заметил, что за ним наблюдают.

— Хейл, а что мы будем делать с Харкерами? — неожиданно спросил он.

Хейл хриплым голосом орал в микрофон, размахивая свободной рукой и делая яростные жесты в направлении невидимого бульдозера. Закончив фразу, он повернулся к Сэму.

— Не знаю. А ты хочешь, чтобы мы что-нибудь с ними делали?

— Они ведут себя слишком тихо. Очень уж легко они дали нам выиграть. Это мы уже проходили. Я тогда тоже думал, что дело в шляпе, пока не получил по голове. Ну, правда, я был сам виноват. Я был слишком молод, чутье подвело. Зато в этот раз я оказался на высоте, я просто знал, что иначе нельзя. Но все равно я не доверяю Харкерам.

Хейл смотрел на него спокойным, ничего не выражающим взглядом.

— Возможно, ты прав. Послушай, Рид, как далеко ты просчитал свои планы?

Сэм запнулся: «То есть?»

— То есть я хочу сказать, что через несколько лет, пять, а может, десять, можно ждать серьезных неприятностей. Или ты это уже учел?

Сэм почувствовал некоторое облегчение. Стало быть, ему уже почти все известно. После своего триумфального выступления, когда он сломал Бессмертных, когда он вырвал победу с помощью обещания, которое тут же нарушил, он еще ни разу не говорил с Хейлом один на один.

Виноват в этом был только Хейл. Это он всегда устраивал так, чтобы рядом были посторонние. И что Сэму было уже неловко спрашивать, узнал ли он его в Иоиле Риде с самого начала. Сэм чувствовал, что нагнетается определенное психологическое давление, и это ему очень не нравилось. Это означало, что Хейл оказался гораздо сильнее, чем Сэм привык думать.

Теперь, по крайней мере, прояснился один вопрос — история с бессмертием. Хейл знал. Мало того, он, очевидно, знал всю правду. Но несмотря ни на что, запросто скушал весь этот балаган. Спокойненько начал использовать добровольцев, которых ему бы иначе не раздобыть. Таким образом он тоже подписался этим под мошенничеством, а оно, между прочим, было таким, что предыдущая афера Сэма просто не шла в расчет.

Итак, сомнения рассеялись и Сэм впервые за это время почувствовал почву под ногами.

— Да, учел. Мне очень не хотелось идти на это. Остается надеяться, что цель оправдывает средства. Согласись, что у нас просто не было другого выхода.

При этом «у нас» у Хейла слегка приподнялись брови. Но возразить было нечего. Раз он принял добровольцев, значит, он должен взять на себя долю ответственности.

— Да, другого выхода у нас не было. Хотя, может, мы не очень искали, — уточнил он. — Если мы ошибались, то дальнейшие события нам это покажут. Мы не должны пускать их на самотек, Рид. — Это было предупреждение. — Хорошо ли ты продумал, как встретить кризис, когда он в конце концов разразится?

Разумеется, у Сэма все было продумано. Но он сразу понял предупреждение. Итак, Хейл хочет только эксплуатировать кандидатов на обещанное бессмертие? Отлично, значит Сэм не должен раскрывать свои карты, пока не придет время.

— У меня есть несколько вариантов, — ответил он очень серьезным и озабоченным тоном. — Мы их обсудим потом, когда у нас будет больше времени.

На самом деле у него был один и только один надежный вариант, и Хейл был бы дураком, если бы не догадывался об этом. Когда надежда на бессмертие лопнет, как мыльный пузырь, поднимется настоящая буря, которая вместе с Сэмом зацепит и Хейла. Ярость обманутых людей неминуемо выльется в восстание, а против него есть только одно средство. Сэм постарается как следует подготовиться к этому дню. Хейла не устраивают его методы? Пусть придумывает что-нибудь получше или пеняет на себя. Сэм Рид старается только для Сэма Рида. Это уже вопрос жизни и смерти — если Хейл захочет стать ему поперек дороги, значит в Колонии Плимут возникнет серьезный конфликт.

Сэм почувствовал себя неуютно — Свободный Компаньон оказался более опасным противником, чем он считал до сих пор.

Разумнее всего было сменить тему. Сэм выяснил для себя почти все, что хотел. Оставалось решить вопрос, послуживший поводом для его посещения острова. Он был достаточно важным сам по себе.

— Так вот, Харкеры. Я думаю, что на этот раз нам лучше бы действовать заодно. Если мы уговорим их сотрудничать, то нам легче будет узнать, что у них на уме. К тому же, убей меня, я не вижу, как они сейчас могут нам помешать. Даже они поняли, что если колонизация когда-нибудь состоится, то это произойдет именно теперь и именно здесь, в Колонии Плимут. Если она провалится, то следующей попытки не будет.

— Ты прав, как всегда. Я полагаю, не осталось ни одного Бессмертного, который бы это не понимал.

— Тогда они тоже должны стремиться сотрудничать с нами, если, конечно, у них такие благородные цели, как мы думаем. Мы — победители. Поэтому, мне кажется, мы и должны сделать первый шаг навстречу.

— Ну и в чем дело?

Сэм замешкался. «Есть вещи, в которых я сам себе не доверяю, — сказал он с внезапной искренностью. — Захария Харкер и я — мы… в общем, это невозможно. Когда я его вижу, мне хочется его придушить. Ты был бы более ловкий дипломат, чем я. Ты — Бессмертный. Ты знаешь их очень давно. Тебе и карты в руки».

Теперь замешкался Хейл. Помолчав, он сказал, не глядя на Сэма:

— Ты тоже Бессмертный, Рид.

— Наверное. По крайней мере, я надеюсь. Хотя это не тот случай. Я все собираюсь пораскинуть мозгами на эту тему, но пока как-то не до того. Да сейчас это и неважно. Ну так что, ты пойдешь?

Хейл продолжал оставаться в нерешительности. Пока он стоял, соображая, что ответить, приемник в его руке зазвенел высокими, возбужденными голосами. Хейл приложил его к уху, с явным облегчением прерывая неприятный разговор.

Некоторое время он слушал, вглядываясь в далекие джунгли. Вершины деревьев раскачивались и обрушивались вниз под натиском невидимого бульдозера.

— Возьми бинокль, — обратился он к Сэму. — Стань чуть левее, отсюда не видно четвертого квадрата. Не стоило бы упускать такое зрелище. Они наткнулись на паучиху-сирену.

Удивительно, но Сэм послушался Хейла.


Бинокль словно дернул джунгли за невидимую ниточку, и они одним гигантским прыжком очутились прямо перед глазами. Проложив две широкие дороги через весь остров, бульдозер разбил его на четыре сектора. Деревья, которые росли по краям просек, были изуродованы — безжизненно висели поломанные ветки, ядовито-зеленая листва стала грязно-бурой. Ближайший к ним сектор был почти полностью расчищен. Бульдозер, расширяя просеку, методично ползал вперед и назад.

Чудовищная бронированная громадина тяжело перекатывалась через поваленные стволы. Она двигалась медленно и вразвалку, вполне в духе венерианских рептилий. С такой же ленивой, тяжеловесной грацией они перемещались по джунглям, так же сокрушая деревья своими бронированными телами, как и это стальное чудовище, пришедшее их уничтожить.

Плющи и лианы оплетали бульдозер, свисая с его брони и гусениц. Некоторые из них, все еще извиваясь, пытались вонзить длинные ядовитые шипы в тускло поблескивающий металл.

До Сэма доносились скрежет гусениц, урчание двигателя, треск ломающихся стволов и едва различимые возбужденные крики людей, бегущих к блестящему предмету, сверкавшему далеко впереди.

Затем внимание Сэма привлекла яркая вспышка. На мгновение ему показалось, что все его чувства выключились. Он перестал слышать доносящиеся снизу звуки, чувствовать прижатые к глазам окуляры, воспринимать тяжелый, все еще непривычный для дыхания воздух. Не существовало ничего, кроме цветового пятна, переливавшегося впереди — то блекнущего, то вспыхивающего новым, еще более изысканным оттенком.

Сэм стоял неподвижно, наблюдая, как два цвета сливаются вместе, образуя третий, расползающийся бледными полутонами и пульсирующий с завораживающей частотой. На пятно было почти больно смотреть.

Он резко опустил бинокль и вопросительно взглянул на Хейла. Свободный Компаньон улыбался, и на лице его было написано искреннее восхищение.

— Ты сильный человек, — сказал он с нескрываемым одобрением. — Ты первый, кого не подчинила сирена. В основном люди не могут отвести от паутины глаза. Тебя, наверное, не так-то легко загипнотизировать.

— Совсем нелегко, — угрюмо отозвался Сэм. — Пытались. Так что это за дрянь там внизу?

— Дальняя родственница организма, который называют Плащом Счастья. Ты наверняка знаешь про Плащи Счастья. Эти твари устанавливают контакт с нервной системой своей жертвы и пожирают ее живьем. Она даже не сопротивляется, потому что Плащ подключается к центрам удовольствия. Паутина сирены действует так же, просто наземный вариант. Смотри и увидишь.


Сэм поднял бинокль. На этот раз он сфокусировал его прямо на цветном пятне. В первое мгновение было просто невозможно понять, что же представляет из себя сирена, потому что его чувства снова были парализованы, и он не воспринимал ничего, кроме болезненного наслаждения мерцанием цветов.

Он стряхнул с себя охватившую его одурь и сосредоточился. Перед ним была большая паутина, казавшаяся старой, как сами джунгли. Если прикинуть ее размеры относительно бегущих ей навстречу людей, то получалось около пяти метров в диаметре. Она была натянута между двумя деревьями, как самая обычная паутина, только сплетенная из толстых канатов, зацепленных внизу за корни, вверху за ветки. В середине была тугая, тонкая мембрана, непрерывно вибрирующая и переливающая разными цветами, причем каждая новая гамма казалась еще более тонкой, чем предыдущая. Вибрация все ускорялась, и казалось, что вся паутина дрожит мелкой дрожью.

Едва различимый звук достигал ушей Сэма, запаздывая относительно радужного мерцания: звенел каждый канат, звенела мембрана. Это была не музыка, а скорее странный набор ритмов. Песня сирены отзывалась не в ушах, а в самих нервах, заставляя их дрожать вместе с паутиной.

Паучиха-сирена изо всех сил старалась соблазнить бульдозер. Она загоралась самыми гипнотическими сочетаниями красок, вспыхивающими перед его бронированной мордой. Казалось, ничто не сможет устоять перед чарами, которыми она хотела смутить электронные нервы и стальное сердце.

На какой-то миг возникло ощущение, что бездушная машина тоже поддалась гипнозу.

Но если бы она поддалась, то людей, которые бежали следом, можно было бы считать погибшими. До Сэма доносились только слабые отголоски пения сирены. Но он почувствовал, что его мозг начал периодически отключаться, не воспринимая ничего, кроме мерцания цветов. Он понимал, что будь он с теми, кто бежит сейчас за бульдозером, он, так же как и они, несся бы сейчас, не разбирая дороги, чтобы скорее броситься в объятия сирены.

— Я слышал про это, — проговорил он как во сне, — давным давно, в Греции… еще Гомер писал…

Все остальное заняло несколько секунд. Сирена звенела и переливалась до последнего мига, словно обещая небывалые наслаждения… Тупое рыло бульдозера в очередной раз нырнуло вперед и прикоснулось к ее сердцевине.

Мембрана рванулась вперед и плотно облепила его. Канаты натянулись, сделавшись вдвое тоньше и затрепетали последней, почти экстатической нотой. По-видимому, произошел слабый электрический разряд, потому что после того, как сирена сладострастно прижалась к броне, машина на какое-то мгновение остановилась и Сэму показалось, что даже бульдозер содрогнулся в ответ на ее прикосновение…

Потом он пополз дальше.

Канаты паутины становились все тоньше, натягивались все туже, превращаясь из ослепительно-сверкающих в бледные, почти белые. Они звенели на такой пронзительной ноте, что ухо их уже не воспринимало, только нервы отзывались на их агонизирующую вибрацию, перешедшую в ультразвук.

Наконец, канаты лопнули. Сирена сжалась в последней конвульсии, и облепившая бульдозер мембрана вспыхнула совершенно немыслимой гаммой. Потом она обесцветилась и безжизненно сползла вниз. Клацающие гусеницы подмяли ее под себя и поволокли за собой.

То, что еще секунду назад сияло неописуемой красотой, валялось на траве, как грязная тряпка, конвульсивно подрагивая каждый раз, когда лопатка гусеницы вдавливала ее в землю.

Сэм опустил бинокль и глубоко вздохнул. Некоторое время он стоял молча. Потом шагнул вперед и положил бинокль на стоявший перед Хейлом полевой столик, еще раз подтверждая, что он не из тех, кто поддается гипнозу.

— Значит, Харкеры. Так когда ты сможешь поехать?

Теперь вздохнул Хейл.

— Я не смогу.

Сэм нахмурился. «Это очень важно. С этим делом никто, кроме тебя, не справится. Я хотел бы, чтобы ты это понял, Хейл».

— Есть только одно дело, с которым никому, кроме меня, не справиться. Это острова. Никто не знает сушу, как я. Я не дипломат. Ответственный за контакты у нас ты, Рид. Извини.

За его словами крылось что-то большее. Сэм печенками чувствовал это. Хейл решительно отказывался играть не по правилам. Он не отказывался только пользоваться результатами. Ему нужны люди. С людьми он работает. А все остальное он предоставил Сэму. И с этим Сэм ничего не мог поделать.

В первый раз неприятная мысль мелькнула в его мозгу. До этого момента ему казалось, что это он движущая сила всей Колонизации. Это он дергает за веревочки, управляя марионеткой по имени Робин Хейл. А когда дело будет сделано, кто из них окажется хозяином, а кто — пляшущей куклой?

Он передернул плечами.

— Отлично. Раз я, значит я. Только потом не упрекай меня, если я сяду в лужу.

— Не буду.

Сэм мысленно подвел итоги. Все оказалось не так просто. Зато теперь он знает, кто его настоящий соперник, и что война между ними только начинается.


Свет казался холодным и хрустально-прозрачным. Комната была специально предназначена для работы. Бессмертный создал ее для Бессмертных. Форма, планировка, интерьер — все функционально, но без упрощенной прямолинейности. Линии гладко переходили одна в другую, стены и потолок украшены постоянно меняющимися картинами, переливающимися наподобие морозных узоров. Ничего такого, что могло бы отвлечь внимание больше чем на секунду-другую. Где бы ни остановился взгляд: на смене ли красок, медленном ли распускании или увядании хрустального цветка — все помогало сосредоточиться и углубиться в прерванные размышления.

В этом спокойном, прохладном месте, заполненном сиянием, льющимся из невидимого источника, сидел Захария Харкер. Рядом, склонившись над длинным столом, сидела Кедра. Тонкие пальцы с позолоченными ногтями бездумно перебирали страницы лежащего перед ней досье.

— Тебе имело бы смысл повидаться с Ридом, — произнес Захария.

Едва уловимым грациозным движением Кедра приподняла плечи. «Венерианский воздух? О, нет!»

— А кто лучше тебя сможет с ним поладить?

— А нам нужно с ним ладить?

Захария кивнул на стол. «У тебя уже есть идеи? Учти, что Рид не дурак. Он может сбить с толку кого угодно. Нам нужен один план, чтобы действовать, а другой — для прикрытия».

— Ты еще не знаешь, что я задумала.

— Я предполагаю. Наверняка ты исходишь из того, что Сэм Рид сейчас необходим, но в будущем станет опасен.

Она кивнула.

Захария взял ее руку и кончиками пальцев погладил золоченые ногти. «Вопрос вот в чем — когда? Этого мы не знаем. А Рид тем временем будет становиться сильнее и сильнее. Потом он может стать просто неуязвимым. Но нанести удар сейчас мы не можем. Конечно, если вообще есть смысл в Колонизации».

— Ты сам знаешь, что Хейл прав, — задумчиво ответила Кедра. — Мы упустили момент.

— Не совсем так — могли бы упустить. Тем не менее одна ошибка — еще не поражение. Главное, четко определить: кто здесь пешка, а кто игрок. Рид думает, что игрок — это он. Пусть думает до тех пор, пока…

— Пока что?

Захария задумчиво смотрел на хрустальную розу. Он подождал, когда она полностью пройдет свой цикл от крохотного бутона до роскошного цветка и сказал: «Пока он соответствует своему назначению и суша остается в безопасности. Мы не можем назначить точные сроки. Нам нужна мина, которую можно посадить, вырастить, дать распуститься, а когда придет время — взорвать».

— Это и есть мой план, — отозвалась Кедра. — Именно мина. Мина замедленного действия — единственное оружие, которое Бессмертный может использовать против Бессмертного, особенно когда нельзя точно предсказать будущее.

— И что же это будет?

— То, что мы можем посадить под носом у Сэма, вырастить, начинить взрывчаткой и не трогать лет, примерно, двадцать. Больше, я думаю, не нужно. Причем он сам должен захотеть, чтобы эта мина всегда была рядом с ним. То, в чем он будет постоянно нуждаться, к чему привыкнет и, самое главное, никогда не будет подозревать. Мина, которая будет казаться настолько безобидной, что он может изучить ее досконально, докопаться до ее истоков и ни о чем не догадаться.

Захария усмехнулся: «Истоков?»

— Даты и места рождения.

— Понятно. Живая мина. Как ты сказала, единственное оружие, которое в случае надобности Бессмертный может использовать против Бессмертного. Так в чем же трудности?

— Мне нужна твоя помощь, Захария. Начать надо еще до того, как она появится на свет. Мы должны выстроить всю генную структуру нашей будущей мины, продумать каждый шаг и не допустить ни малейшего намека на наше участие в этом деле. Мне кажется, что я знаю, как это сделать. Но прежде всего… Я всегда использую сначала дедукцию, а потом индукцию… прежде всего — вот информация из досье Сэма Рида.

— Надеюсь, не архивного…

— Я просмотрела и наши материалы. Мы знаем о нем гораздо больше, чем он думает. Психологи полностью проанализировали его поведение.

— За пять лет он изменится. А может, за 50.

— Мы можем построить долгосрочный прогноз. К тому же, основные характеристики не изменятся. Например, у него всегда будет слабость к синему цвету. А глаза у нашей мины будут именно синими.

Захария засмеялся. Кедра — нет. Она сделала раздраженный жест и вытащила из папки фотографию.

Харкер посерьезнел и испытующе посмотрел на нее.

— Скажи мне, пожалуйста, Кедра, что тобой движет? Мне интересно, понимаешь ты это сама или нет?

Кедра спокойно ответила: «Я проанализировала очень много фактов из жизни Сэма Рида и построила примерный портрет человека, которого он хотел бы видеть рядом с собой, скажем, через восемнадцать лет. Естественно, я исходила из успешного развития плана Колонизации. В этом смысле нам надо работать вместе с Сэмом. Наша мина получит такое образование, чтобы ее способности совпадали с его нуждами. Характер и внешность тоже имеют значение. Сэм предрасположен к положительному восприятию определенных лиц и голосов и к отрицательному восприятию других. Картина более-менее прояснилась — кто же именно нам нужен».

Она отыскала в папке еще одну фотографию.

— После этого я провела поиск мужчин и женщин с определенными признаками. Я проверила у них все на свете — вплоть до наследственности. Я могу почти точно предсказать, на что будет похож их ребенок, особенно если зачатие и рождение произойдет при определенных нами обстоятельствах — ничего случайного!

Захария посмотрел фотографии: одна — юноши, другая — девушки.

— Они знакомы?

— Еще нет. Но будут. Мужчина сейчас болен. Так было нужно. Пришлось его инфицировать, потому что он собирался поехать добровольцем в Колонии. Мы оставим его здесь и устроим встречу с этой девицей. Но никто не должен догадаться, чей это почерк.

Захария с явным интересом наклонился к столу и стал рассматривать схемы.

— Это все твой психолог? М-м-м… интересно. Надо дать ему побольше материала. Если удастся оставить их в Делавере, может в самом деле получится что-то интересное… Пожалуй, мы можем потянуть за правильную ниточку, хотя… Да нет, я уверен. Встречу и брак мы обеспечим, а вот ребенок?

— Здесь все просто. Мы рассчитали, когда он сможет родиться.

— Я не о том. Что если вместо мальчика окажется девочка?

— Тем лучшей приманкой она окажется для Сэма Рида.

Кедра немного помолчала и внезапным резким движением убрала женскую фотографию в папку.

— Остальное — задача психопрограммирования. Ребенок, девочка или мальчик, будет проходить курс психопрограммирования с самого начала. Разумеется, в строжайшей тайне. Даже его родители не будут знать. После каждого сеанса — мнемоническое стирание, так, чтобы мальчик сам ничего не знал о гипнозе. В конце концов у него в мозгу запишется устойчивая постгипнотическая программа. К восемнадцати годам мы сформируем команду, которой он просто не сможет не подчиниться.

— Команда «убить»?

Кедра пожала плечами: «Команда „убрать“. Пока мы не можем сказать, что будет наиболее эффективно. Никого нельзя запрограммировать на выполнение действия, которое он не мог бы выполнить в сознательном состоянии. Мальчика надо тренировать так, чтобы исключить возможность появления сочувствия к Сэму Риду. Реакция типа кнопки „пуск“. Это тоже будет учтено при гипнозе. Но и без нашей команды он действовать не должен, чтобы исключить возможность провокации».

Захария задумчиво кивнул: «Неплохо. Но слишком много всяких слагаемых. Вроде как „Дом, который построил Джек“. А ты уверена, что мы не переоцениваем этого типа?»

— Я знаю Сэма. Не забывай о его прошлом. Ведь сначала он был уверен, что он простой смертный. Такой образ жизни выработал у него чрезвычайно развитый инстинкт самосохранения. Он, как дикий зверь, каждую секунду настороже. Мы могли бы убить его сейчас, но сейчас мы этого еще не хотим. Мы нуждаемся в нем. Все человечество в нем нуждается. Только потом, когда он станет опасен, тогда нам придется его убрать. А к тому времени… сам увидишь.

Не отрывая взгляда от медленно распускающегося хрустального цветка, Захария произнес: «Да… и пример уже есть. Каждый диктатор знает, как неустойчиво его положение. Мы сами управляли бы Куполами гораздо лучше, если бы не забывали об этом. А Сэм, чтобы выжить, будет стремиться стать диктатором».

— Даже сейчас напасть на него было бы очень непросто, — отозвалась Кедра. — А лет через десять… двадцать… пятьдесят он будет абсолютно неуязвим. Каждый год, каждый час этого времени он посвятит борьбе. Он будет бороться с Венерой, с нами, со своими собственными людьми, со всем, что его окружает. Он не будет жить в Колонии Плимут, обозримой с любого экрана. Это здесь, в Куполах, ничего не меняется, поэтому нам трудно представить перемены, которые могут произойти наверху. Он сможет укрепиться благодаря нашим же достижениям — защитным устройствам, биопсихологическим барьерам, экранам… Потому-то я думаю, что добраться до него к тому времени можно будет только с помощью живой мины.

— План, конечно, очень запутанный. Но я, пожалуй, снимаю свое сравнение с «Домом, который построил Джек». Если посмотреть с другой стороны, он до смешного прост. Сэм будет ожидать от нас какого-нибудь хитроумного замысла. Ему и в голову не придет, что мы способны на такое безрассудство — считать нашим единственным оружием пистолет в руках у восемнадцатилетнего мальчишки.

— Это может затянуться и на пятьдесят лет, — возразила Кедра. — Может вообще не удаться с первого раза. И со второго. Возможно, план придется корректировать. Но начать нужно сейчас.

— Так ты собираешься встретиться с ним наверху?

Кедра покачала головой, увенчанной копной золотых волос: «Я не хочу подниматься наверх, Захария. Зачем ты настаиваешь?»

— Он сейчас ломает голову над тем, что мы задумали. Можешь ему рассказать, раз его это волнует. Только не до конца. Сэм — не дурак. Необходимо дать ему пищу для подозрений. Пусть подозревает нас в одном, тогда мы спокойно можем заниматься другим.

— Поезжай сам.

Захария улыбнулся: «У меня тоже есть личные причины, дорогая. Мне хочется, чтобы ты встретилась с Ридом. Он ведь теперь не комнатная собачка. Он уже изменился и изменится еще больше. Меня интересует твоя реакция на Рида Бессмертного».

Она бросила на него быстрый пронзительный взгляд, и золотые шарики закачались на кончиках длинных ресниц.

— Отлично. Я поеду. Смотри, как бы тебе не пришлось пожалеть об этом.


Хейл изучал базовую площадку острова Шесть, на которой началось строительство административных корпусов. Работа продвигалась. Из дальних джунглей, ближе к берегу, все еще доносился рев бульдозера, но общая направленность была уже созидательной, а не разрушительной. На площади в четыре акра деревья были выкорчеваны, а земля вспахана. Работы всем хватало.

Какой-то старик неподалеку ковырялся в земле. Узнав Вычислителя, Хейл направился к нему. Бен Крауелл выпрямился, и его морщинистое лицо приняло озабоченное выражение.

— Здорово, начальник, — сказал он. — Погляди, какая земля славная.

Он размял ком мозолистыми пальцами.

— Ты не бережешь себя, — ответил Хейл. — Здесь тебе находиться не полагается. Хотя, я думаю, приказывать тебе все равно без толку.

Крауелл ухмыльнулся: «Точно. В том-то вся и штука, что я всегда знаю, что будет дальше и как далеко я могу заходить, — он снова перевел взгляд на землю. — Еще здорово отравлена, но это восстановится. Если бактерии не будут…»

— Бактериальную обработку мы сделаем прежде всего.

Рядом никого не было, можно было говорить без опасения быть услышанными.

— Химия, конечно, очень эффективна, но этого не достаточно — в земле слишком много опасных личинок.

— Все равно, землица хорошая. Может, даже чуть жирновата. Там, к западу, почва победнее, нужно удобрять. Зато какая пшеница может тут вырасти!

Мимо прошел рабочий, держа на плече цистерну, похожую на огромный шприц. Он подошел к столбу с красной отметкой, снял цистерну с плеча и начал вдавливать выдвижную иглу в грунт. «Сорняки?» — спросил Вычислитель.

— Что-то страшное. На поверхности — обычный вьюнок. Зато корневая система — двадцать футов длиной. Уходит в глубину на десять футов. Единственный способ — накачивать ядом.

— На Земле было что-то в том же духе. Мы его звали «Подземный дед», по науке — планцитул. Мы, правда, керосином его вытравливали. На Земле ничего не росло с такой скоростью, как здесь. Это только пока хлопотно, а вот посадим пшеницу… За двадцать дней может вымахать, — Вычислитель поцокал языком и одобрительно покачал головой.

— Если мы с сорняками справимся.

— А тут только один способ — знай тащи. Хотя постой, можно попробовать крабью траву. Ее даже этот твой вьюн не пробьет. Слушай, давай-ка несколько акров вместо того, чтоб травить, засадим крабьей травой. И почве полезно. Точно, это идея!

— Хорошо, я проверю. Спасибо. А больше никаких идей нету? Или это против твоих правил?

Вычислитель расхохотался: «Брось, не лови на слове. Могу ведь и я хоть что-нибудь предложить. Это все равно никоим образом на будущее не влияет, кто-нибудь рано или поздно да додумался бы до крабьей травы. Я не лезу только в серьезные вещи, по мере возможности. Правда, сейчас они могут казаться и несерьезными, но я-то знаю, что к чему». — Он посмотрел в сторону берега, туда, где громоздился завал из поверженных деревьев. Далеко через пролив можно было разглядеть континент, на котором, как скала, возвышался старый Дунменовский форт. В его обросших лианами, полуобрушенных стенах тоже шла какая-то жизнь. Яркие красные и желтые искры взлетали над башнями и тут же гасли. Непрерывно курсировали катера, обеспечивая сообщение с островом Первым.

— Что это там делается? — спросил Крауелл. — Уже занялись фортом?

— Идея Сэма. Сдается мне, что он боится, что я перехвачу инициативу. Я взялся за этот остров, не посоветовавшись с ним. Теперь он делает то же самое. Все нормально.

Крауелл задумался: «Ну, а в чем суть?»

— Он затеял расчистку старого форта. Там есть над чем поработать. Хотя мы еще не готовы к освоению континента, и если бы не форт, не стоило бы и браться. Дунмен знал, как строить. Я помню… — выражение его лица слегка изменилось, и он тоже посмотрел в сторону берега, — …там у нас всегда дежурила резервная команда. Джунгли могли в любую минуту проглотить нас. Растения и животные слопали бы живьем. Но тогда Купола поставляли нам все, что надо: ультрафиолетовые установки, тепловые облучатели, кислотные разбрызгиватели. Свободные Компаньоны всегда вели войну на два фронта. На одном мы воевали с другими Компаниями, там еще бывали передышки. Зато на другом, с джунглями, передышек не было.

— А не откусил ли Сэм больше, чем он может проглотить?

— Нет. У него есть и оборудование, и люди. Он расчистит форт, посадит там толковых людей и будет поддерживать порядок. Двигаться в глубь континента у него силенок не хватит, да ему это и не нужно. Он говорит, что ему нужна вспомогательная база, чтобы начать освоение архипелага навстречу мне. Начав с обоих концов, мы здорово сэкономим время. Идея неплохая.

— Людей хватит?

— Людей пять тысяч. Достаточно, хотя и не слишком много. У нас тут слегка тесновато, но приходится держать резерв на всякий случай. Никогда точно не знаешь, сколько вдруг потребуется бросить против джунглей. А на каждой расчищенной миле приходится оставлять команды для поддержания порядка. Пока пять тысяч, а когда появится место, прибудут еще.

— Еще не бунтовали?

Хейл настороженно посмотрел на него: «Ожидаются неприятности?»

— Никогда не мешает поостеречься, сынок. Пять тысяч тяжело работающих людей, да прибудут еще, и всем обещано бессмертие — тут не до спокойной жизни. Работяге нужно расслабиться с девочкой в субботу вечерком и иногда пошуметь.

— Что тебе известно про эту затею с бессмертием? — оглядевшись вокруг, спросил Хейл.

Вычислитель только усмехнулся.


Хейл посмотрел на маячивший вдалеке форт, заросшие стены которого очищали струями огнеметов. «Ты знаешь, и я знаю. А больше никто, кроме Сэма, не может сказать ничего определенного. А он всем рассказывает, что ты тоже стал Бессмертным из-за венерианской радиации. Пускай, но родился-то ты на Земле!»

— Да, перед тем как старушку Землю разнесло в клочья, она тоже была радиоактивна будьте нате!

— Кстати, эта проблема еще впереди. Ты-то знаешь об этой опасности. Здесь будет то же. В тот раз человек бросил Землю и удрал на Венеру. А если это повторится?

— Это как краб-отшельник. Когда он вырастает из своего панциря, он выползает и находит другой. Зачем жить там, где тесно? Есть много причин, из-за которых может выйти так, что нам будет мало места. Мы растем слишком быстро — так это было и на Земле. Эти люди, — Крауелл махнул рукой в сторону группы рабочих, — они уже переросли Купола, хотя еще сами об этом не знают. Человеку нужно много, ох, как много.

— Ты собираешься остаться в Колонии? — вдруг спросил Хейл.

— Пожалуй. На какое-то время. В душе я все равно грязный фермер. А что?

— Нет, я не потому спрашиваю, что ты Вычислитель. Потому, что ты — Бессмертный. Так же, как и я. Ты сам знаешь, какой может быть контакт у Бессмертного с простыми людьми! А с кем тогда общаться — с Кланами? С Сэмом? Ты единственный человек на Венере, который может меня понять.

— Да, лучшая часть нашей жизни — и у тебя, и у меня — прошла под открытым небом, сынок. Мы с тобой обеими ногами стояли на твердой земле. Пускай не большую часть жизни, но, точно, лучшую. У тебя это была Венера, у меня Земля, но по сути это то же самое. С тобой я всегда чувствую себя уютно, хотя ты поступаешь порой, как последний кретин.

Они снова посмотрели на рабочих. Через некоторое время, вспомнив еще об одном деле, Хейл сказал: «Нам нужно создавать армию. Это предложил Сэм, но я и сам об этом подумывал».

— Они вроде не больно уж грозные, — отозвался Крауелл, разглядывая ближайших к нему землекопов.

— Дело не только в этом. Военная основа у нас уже заложена — организация и дисциплина. Вроде того, как было у старых Компаний. Теперь мы еще введем форму и все остальное.

— Зачем?

— Голодной собаке нужно порой бросать кость. Если ты лишил человека свободы, дай ему хоть что-нибудь взамен. Надо, чтобы его порывы имели безопасный выход. Если он не может носить модный костюм, а здесь он не может, здесь нужна прочная защитная одежда, — нужно дать ему красивую форму. Ввести род войск и звания. Поощрение всех способностей, но организованное и управляемое. Просто пообещать бессмертие — это мало, также, как просто переделать все на военный манер. Но все вместе это на некоторое время оттянет развязку. Свободные Компаньоны — это другое дело. Мы знали, зачем мы собрались вместе, мы объединились добровольно и не ждали никакой награды, кроме той жизни, которую мы вели. А эти нынешние добровольцы… в общем, я думаю, что военизация — это то, что нам нужно.

Во время своего монолога Хейл, стараясь не подавать виду, внимательно наблюдал за Вычислителем. «Меня вот что удивляет: почему Сэм это предложил? Хотел бы я знать все его мотивы. И планы на будущее».

Крауелл хмыкнул: «Я думаю, ты узнаешь, сынок. Думаю, ты узнаешь».

Хейл пнул ногой здоровенного полудохлого жука. Жук, вертясь, угодил прямо в кучу подобных тварей, которых сгребли сюда, чтобы сжечь. Одним из первых результатов химической обработки каждого острова была гора разнокалиберных насекомых, которые радужным дождем сыпались со всех деревьев. Некоторые из них были такого размера, что могли запросто оглушить стоящего внизу человека.

— Ты мог бы мне это сказать, — упрямо продолжал он. — Мог, если бы захотел. Это избавило бы нас…

— Нет, мой мальчик, тут ты не прав, — неожиданно резким тоном ответил Крауелл. — Я тебе как-то уже объяснял, что видеть будущее — это еще не значит иметь возможность его изменить. Такое было во все времена — мол, если бы я знал, что случится, я мог бы этого избежать. Дай-ка я прочитаю тебе небольшую лекцию о предсказаниях будущего.

Крауелл поправил ремень, вогнал лопату в дерн, срезал тонкий слой, перевернул, оценивающе хмыкнул и, продолжая копать, начал излагать свою мысль. Манера речи изменилась сообразно серьезности темы.

— Можно позволить себе обобщенное высказывание, что поверхностное течение событий вообще ничего не значит. Важны лишь большие социальные приливы, но обычно, когда они становятся заметны, достигают такой мощности, что повлиять на них уже невозможно. Никакой волнолом, никакая дамба тут не помогут. Но что создает эти приливы, что дает им эту разрушительную силу?

— Общее умонастроение?

— Когда-то, в двадцатом веке, очень многие знали, что может случиться с Землей. Они говорили об этом. Говорили часто и открыто. И это были люди, пользовавшиеся всеобщим уважением. К ним следовало бы прислушаться. Возможно, было много и тех, кто прислушивался. Но не достаточно. Общее умонастроение было направлено совсем в другую сторону. Оно сделало свое дело — и мы потеряли Землю.

— Если ты умеешь предвидеть, ты должен уметь оставаться простым свидетелем — не более. Помнишь историю про Кассандру? Она знала будущее, но цена, которую она заплатила за свое знание, обращало его в ничто — никто ей не верил. Предвидение автоматически исключает наше участие. Пусть имеется некоторое уравнение с заданными слагаемыми. Но именно с заданными! Добавь к ним еще одно — твое участие — и изменится все уравнение. От этого никуда не денешься — твое вмешательство имеет непредсказуемые последствия.

— Ты знаешь, почему все оракулы должны были изъясняться загадками? В истории человечества было полным полно предсказателей, но они либо говорили туманными намеками, либо их предсказания не сбывались.

— Теперь смотри. Пусть у тебя имеются две равновеликих возможности. Ты завтра отправляешься в Купол Невада и ввязываешься в дело, которое приносит тебе миллион кредиток. Или ты остаешься дома и тебя убивают. Так? Ты приходишь ко мне и спрашиваешь, ехать тебе или не ехать. А я знаю обе возможности, которые у тебя есть. Но у меня связаны руки.

— Ибо оба результата полностью зависят от твоих собственных реакций и поступков. В первом случае ты отправляешься в Купол Невада, не посоветовавшись со мной, и в твоем мозгу существуют определенные схемы поведения. Эти схемы работают таким образом, что, попадая в определенные обстоятельства, ты получаешь миллион кредиток. Но ты консультируешься со мной. Я, скажем, говорю: «Езжай в Купол Невада».

— Ты едешь, но у тебя другой психофизический потенциал! Я дал тебе совет. Следовательно, решив, что тебя ждет приятный сюрприз, ты занимаешь пассивную позицию, ты ожидаешь, что на тебя свалится мешок с золотом, тогда как этот миллион кредиток напрямую связан с твоим вниманием и активностью. Понятно?

— Теперь другая возможность. Ты неосознанно не хочешь ехать. Ты начинаешь обдумывать мой ответ о втором варианте, решаешь, что я, скорее всего, лжец и просто стараюсь заставить тебя уехать, и остаешься. В итоге тебя убивают.

— Поэтому моя задача — сохранить все слагаемые в их исходном значении, сделать так, чтобы мое предсказание не явилось катализатором. Я должен сделать это очень осторожно, с учетом твоей психологии. В этом-то весь фокус. Я могу выдать только неполную информацию. Предвидение основано на правилах логики. Это не колдовство. Зная тебя, я подыскиваю соответствующие образы, облекаю их в нужные формулировки, которые на подсознательном уровне влияют на твое решение и изменяют твой эмоциональный фон. Ибо твой исходный эмоциональный фон является одним из слагаемых предсказываемого мной результата.

— Поэтому я не могу сказать: «Поезжай в Купол Невада!» Это значило бы, что ты уедешь в пассивном состоянии. Я должен зашифровать мой совет. Располагая тем, что я о тебе знаю, я мог бы сказать: «У дерева кераф синие листья». Это напомнит тебе о некоторых событиях, в твоем мозгу произойдет совершенно спонтанный, естественный мыслительный процесс, который возбудит в тебе желание на время уехать отсюда. Так, косвенным способом, если я окажусь достаточно ловок, с этого момента в твоей психоэмоциональной программе появляется новый элемент. Ты отправляешься в Купол Невада, но действуешь в соответствии с естественными реакциями.

— В итоге ты получаешь свой миллион кредиток.

— Теперь ты понимаешь, почему оракулы говорили загадками. Будущее определяется непредсказуемыми вещами, которые можно изменить одним словом. В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ВМЕШАЛСЯ ОРАКУЛ ПРЕДСКАЗАНИЕ ТЕРЯЕТ СИЛУ.

Вычислитель наступил на перевернутый дерн. Помолчав, он поднял глаза и криво улыбнулся: «К тому же, мое рассуждение исходит из того, что с точки зрения будущего является желательным, чтобы ты получил свой миллион. Возможно, для тебя было бы лучше остаться дома и быть убитым».

Все это время Хейл смотрел на пламя, облизывающее стены дунменовского форта. Некоторое время он продолжал стоять, не говоря ни слова. Наконец он ответил: «Мне кажется, я понял, что ты имеешь в виду. Только, знаешь, очень трудно стоять так близко к ответам на все вопросы и оставаться в неизвестности».

— Я мог бы разрешить любую проблему, с которой ты когда-либо встретишься, и записать все ответы в аккуратненький блокнотик. Ты бы только переворачивал странички и, как попугай, повторял все, что требуется. Ну и что в этом хорошего? Зачем тебе тогда вообще жить? К тому же у меня есть свои границы. Я отвечаю не на все вопросы, а только на те, по которым располагаю полной информацией. Когда я встречаю неизвестное, некий «X», то не могу сказать ничего достоверного.

— А в нашем случае есть такой «X». И он мне неизвестен. Причем, похоже, никогда не будет известен. Если бы все было так просто, я был бы Господь Бог, а все вокруг — чистый Рай. Я догадываюсь об этом «X» как раз по его неизвестности, по его влиянию на другие слагаемые. Высчитывать его — не мое дело. И не твое. Я не собираюсь на него отвлекаться. Мое дело — следить за будущим и не вмешиваться.

— Будущее определяется человеческим разумом. Не атомная энергия разрушила Землю, а образ мышления. Проще управлять планетой, чем крохотной пылинкой, плывущей в потоке мысли, которую мы даже не ощущаем. Тот, кто может подуть на пылинку так, чтобы она поплыла в нужную сторону, и управляет будущим человечества.

Величественные и плавные контуры белых, очищенных стен форта поднимались над джунглями. Стоявшему на смотровой площадке Сэму они казались огромными и неприступными. Массивные башни грозно стояли против леса, стремящегося ворваться внутрь и подчинить себе эту чужую, неподвластную ему жизнь. Обводы полого сбегающих вниз стен напоминали волны и, как любой образ, связанный с морем, производили впечатление скрытой мощи.

Ровные округлые стены высотой в три этажа поблескивали окнами, прикрытыми светопроницаемыми экранами для защиты от видимых и невидимых врагов. Эти форты напоминали средневековые замки, предназначенные для защиты от нападения с земли и с воздуха — от бактерий и всякой крылатой дряни, точно так же, как древние рыцари защищали себя от таранов и горящих стрел. Эта параллель была очень близкой, потому что авиация в первые столетия освоения Венеры не использовалась. Свободные Компаньоны с уважением относились к фортам своих соперников. К тому же полеты были слишком рискованными, поскольку непредсказуемые воздушные потоки и смерчи делали смертельно опасной любую попытку подняться в воздух.

В стенах форта кипела жизнь. Внутренний двор был застроен бараками и магазинами. В высоких корпусах, расположенных ближе к берегу, размещались больница, лаборатория, административные помещения. Внешние стены спускались к самому морю, прикрывая собой небольшую гавань с массивной сторожевой башней, которая защищала выступающие наружу пирсы.

Около башни поднялась какая-то суматоха. Сэм еще не успел разобраться, в чем там дело. Мужчины и женщины, успевшие уже загореть под жиденьким солнцем, бросили свою работу и остановились, уставившись во все глаза на прибывшего Бессмертного. Сказывалось воспитанное в поколениях чувство почтения.

Кедра грациозно поднялась по лестнице, ведущей во внутренний двор, улыбнулась охранникам, то и дело здороваясь и обращаясь ко всем по имени. У нее была феноменальная память — Бессмертные культивировали в себе эту способность. Принятый в Куполах стиль одежды воспринимался бы здесь вызывающе, и она благоразумно учла это. На ней был прямой длинный плащ, жемчужно-белый, как и свежеочищенные стены форта. На голове возвышался белый тюрбан, подчеркивающий благородную форму ее лица. В солнечную погоду белый цвет выглядит ослепительным, и казалось, что форт и Кедра вобрали в себя все сияние дня.

— Привет, Сэм, — спокойно поздоровалась она.

Он сложил руки на груди и слегка поклонился на восточный манер (способ приветствия, давно вытеснивший рукопожатие). Он впервые формально признавал ее существование с тех пор, как их положение сравнялось. Он мог себе это позволить.

Кедра засмеялась и положила свою узкую ладонь на его руку. «Я сегодня в роли представителя всех нас, тех, кто внизу. Мы надеемся, что теперь нам ничто не помешает мирно сотрудничать. Я… Боже мой, Сэм, как ты можешь дышать этим воздухом?»

Сэм улыбнулся. Обернувшись назад, он свистнул, и к нему подошел юноша, следовавший с блокнотом и ручкой на почтительном расстоянии. «Принеси ароматизатор».

Через минуту молодой человек вернулся, и Сэм подал Кедре небольшой пластмассовый шарик. Он был наполнен лепестками цветов и, нагреваясь от тепла рук, начинал источать густой сладкий аромат, смягчивший запах воздуха.

— Ничего, скоро привыкнешь. Мы все привыкли. Признаться, я не ожидал, что подобная честь мне будет оказана так скоро. Я думал, что придется первому пойти навстречу.

— Ты более занят, чем мы, — непринужденно сказала Кедра и слегка оперлась на его руку. — Покажи мне свои владения. Я очень любопытна. Никогда раньше не видела форт изнутри. Как здесь красиво! Если бы ты еще что-нибудь сделал с этим невозможным воздухом…

— Немного терпения. Подожди лет двадцать. Джунгли еще слишком густые. Они выделяют слишком много двуокиси углерода. Но со временем все изменится к лучшему.

Она медленно шла рядом с ним, подметая своим безупречно белым плащом белую мостовую. «Я верю в тебя, Сэм, — сказала она. — Теперь мы склоняемся к тому, что ты был прав. Колонизация должна была начаться именно сейчас, а не в следующем поколении. Твои методы были чудовищны, но результат может все оправдать. Я уверена, что так и произойдет, если ты согласишься работать с нами. Ты ведь просто твердолобый упрямец, Сэм. Ты всегда был таким».

— Ты говорила это еще сорок лет назад. Я еще не поблагодарил тебя за Стимулятор Грез, Кедра. И за то, что ты присматривала за мной, пока я… спал, — он сказал это, даже не глядя на нее, но по тому, как дрогнули пальцы, лежащие на его руке, и по тому, что она не сразу посмотрела ему в глаза, он понял, что ошибся.

— Но я этого не делала, Сэм. Я пыталась, но ты бесследно исчез. Ты хочешь сказать, что не знаешь, где был все это время? Я пошлю своих людей разобраться с этим, возможно нам удастся что-нибудь выяснить.

— Посылай, если хочешь. Но если мои люди ни до чего не смогли докопаться, то сомневаюсь, что у твоих получится.

— Сэм, нет… ты меня просто пугаешь! Нам точна известно, что кто-то тщательно охранял тебя. Ты не мог просто взять и исчезнуть на сорок лет, без какого-нибудь… Кто бы это мог быть, Сэм?

— Будет время, я во всем разберусь. Хватит об этом. Смотри — это джунгли. Настоящие джунгли, а не картинка на экране. Как тебе это нравится?


Они поднялись по широким ступеням лестницы, ведущей на бастион. Сэм молча склонился на парапет, вглядываясь в кольцо окружившей форт зелени. Доносившиеся снизу скрипы и шелесты звучали угрожающе и таинственно. Человек был еще слишком далек от того, чтобы проникнуть в подлинные глубины венерианских джунглей, которые жили своей непостижимой жизнью.

Кедра мельком глянула вниз и повернулась к джунглям спиной. «Джунгли, по правде сказать, меня не очень занимают. Не это важно. Важно вот что… — она показала на помещения, сгрудившиеся во дворе. — Тебе предстоит проделать чудовищную работу, Сэм. Ты работаешь практически в одиночку. Я знаю, что группами расчистки руководит Робин Хейл, но это как раз самое простое. Может, разрешишь нам разделить твои хлопоты? Ты знаешь, у нас большой опыт по управлению людьми».

Сэм засмеялся: «Ты думаешь, я хоть одному из вас доверяю?»

— Конечно, нет. И мы бы не стали тебе доверять. Но, работая вместе, мы бы могли следить друг за другом. Тебе нужен наш опыт, а нам — твоя напористость. Ну так как, Сэм?

Он молча посмотрел на нее, вспоминая мгновение перед тем, как Стимулятор Грез ослепил и оглушил его. Это ее лицо смотрело тогда на него с телеэкрана, это ее рука подала команду на его уничтожение. Он знал, что причины, которые ее сюда привели, далеко не так безобидны, как она старается их представить. Недоверие ко всем людям, в особенности к Бессмертным, прочно укоренилось в нем. Рассудок, начавший было склоняться к возможности соблазнительного сотрудничества, решительно исключил сомнительный вариант. Уроки первых десятилетий жизни не прошли даром. Не в его привычках было доверять кому бы то ни было.

— Не пойдет. У нас с вами слишком разные планы.

— Но цель-то общая.

— Не пойдет. Я всегда действовал и буду действовать в одиночку. Я не верю тебе, Кедра.

— Я и не прошу тебя об этом. Поступай как знаешь. Но не забывай: у тебя и у нас задача одна — успешная колонизация континента. Нравится тебе это или нет, мы все равно будем работать в одном направлении. И если через несколько лет наши дороги снова пересекутся, вспомни, что это не мы, а ты отказался от сотрудничества, — в голосе Кедры звучало предостережение. — Когда время придет, а оно придет, Сэм, не исключено, что появятся новые затруднения.

Он пожал плечами. Сэм Харкер не подозревал, что он только что сделал первый решительный шаг к той духовной и физической самоизоляции, которая обернется его поражением.


— Так ты говоришь, пять лет, — сказал Бен Крауелл. — Примерно так я и думал.

Человек, шагавший рядом с ним, взводный командир Френч, уточнил: «Ты имеешь в виду нас?»

Крауелл неопределенно пожал плечами и махнул рукой. Он вглядывался в темноту по ту сторону крепостного вала, по которому они шли туда, где на семьдесят пять миль простирались освоенные и расчищенные земли, по которым то тут, то там были разбросаны сторожевые крепости. При желании теперь можно было выйти из форта и три дня шагать в глубь континента, не думая ни о какой опасности.

Но сейчас ничего не было видно. Прожекторы, защищенные проволочной сеткой от ночных насекомых, выхватывали только узкие полосы земли, терявшиеся далеко в глубине. Форт тоже изменился. Он разросся и насел на берег наподобие бронированного зверя, такого большого, что если бы он ожил и захотел пошевелиться, то даже бы не смог приподняться с земли Венеры.

Как странно звучит — земля Венеры. Парадокс. Человечество всегда будет тащить за собой свои привычки, даже когда начнет колонизировать далекую Альфа Центавра. Старые слова, старые мысли…

Старые преступления.

Взводный командир Френч коснулся руки Крауелла, и они повернули в сторону наклонного спуска, мимо замаскированного жерла какого-то непонятного объекта, похожего на странного вида пушку. Френч указал на нее Бену: «Видишь?»

— Это что?

— Еще узнаешь. Идем.

Как всегда охранники возились с прожекторами. Крауелл и Френч прошли прямо сквозь их ряды — скрытность вызывает подозрения, а естественное поведение — хорошая маска. Они вошли в небольшой служебный корпус, находившийся снаружи. Френч пошел первым.

Форт сделался похожим на лабиринт. Помещение, в которое они вошли, больше всего походило на склад, но сейчас его использовали совсем для другого. В нем находилось около пятидесяти человек, относившихся ко всем уровням колониальной иерархии. Кто-то их тихонько окликнул.

Френч сказал: «Приветствую собрание! Это Бен Крауелл. Я ручаюсь за него. Крауелл, садись сюда и слушай».

Он вышел на середину комнаты и поднял руку, призывая к порядку. «Все собрались? Закройте дверь. Охрану выставили?»

Кто-то произнес: «Ближе к делу, Френч. Некоторым уже скоро пора возвращаться на пост».

— Это недолго. Слушайте внимательно. Здесь около двенадцати новичков, верно? Поднимите руки.

Несколько человек, и среди них Крауелл, подняли руки.

— Отлично, — продолжил Френч. — Мы будем говорить в основном для вас. У вас уже нет сомнений, иначе вы не сидели бы здесь. И не рассказывайте ни о чем непроверенным людям, будьте осторожны.

На мгновение он замешкался и оглянулся вокруг. «Самое главное, есть здесь кто-нибудь, кто еще верит в ридову басню про бессмертие? В этот фонтан Вечной Молодости?»

Сбоку раздался голос: «Но ведь и обратных доказательств нет, так, командир?»

— Я приехал сюда пять лет назад, — сказал Френч. — Тогда мне было двадцать. Только-только взялись за расчистку острова Пять. Сколько было разговоров! Все строили большие планы на будущее. Предполагалось, что курс бессмертия займет шесть или семь лет.

— А прошло-то ведь только пять!

— Не нужно ждать двести лет, чтобы разобраться. Некоторые из нас регулярно ездят в Купол на медосмотр. Мы стареем. Причем все. Есть простая проверка — отложение кальция в кровеносных сосудах. Эти ридовские процедуры — чушь. Я знаю, что с тех пор, как я попал в Плимут, я стал на пять лет старше, и то же самое относится ко всем вам. Рид нас одурачил. Послушайте его речи — ему ни на грош нельзя верить. Эти пять лет, которые я здесь потел, я мог бы запросто провести в Куполах в свое удовольствие.

— А по мне так тут даже неплохо, — вставил Вен Крауелл, набивая трубку.

— Возможно, — тут же откликнулся Френч, — но не с такими порядками. Что мы здесь делаем — только работаем! На Сэма Рида и Робина Хейла: строить, строить, строить! Хейл — Бессмертный, может, и Рид собирается прожить лет этак семьсот — я не знаю. Он, похоже, и впрямь не стареет. Может, он и нашел фонтан Вечной Молодости, но если и так, то он держит его для себя. Ясно, что это значит? Мы будем работать! Мы будем работать, пока не подохнем. И дети наши тоже будут работать, когда придет их время. А Сэм Рид будет прохаживаться вокруг, ждать лет двести-триста, пока мы все для него не сделаем и не устроим ему уютное гнездышко, как раз такое, как ему хочется. А я-то что с этого имею!

Новый голос произнес: «Ты прав. Я согласен. Но Риду нужно было укрепить форт. Ты был здесь пять лет назад и знаешь, на что это было похоже».

— Он слишком спешит. А дисциплина? Зачем такая дисциплина? У него есть свои планы, и он нам про них не докладывает. Колонизация континента — это еще не все. Верно, пять лет назад нам нужен был форт, причем сильный форт. Но что это за новое сверхсекретное оружие? Никто ничего не знает о том, что он расставил по стенам: электролучевые бластеры, газометы…

— А джунгли?

— До джунглей теперь семьдесят пять миль! А некоторые из этих новых систем — просто в голове не умещается! Календер, ты человек знающий, расскажи им.

Календер, невысокий, коренастый мужчина в опрятной голубой форме, поднялся со стула. «Это оружие предназначено для использования против человека. Оно может стереть в порошок тяжелый танк, например. Но оно гораздо мощнее того, что мы использовали даже против тиранозавров. Кроме этого, дальнобойные орудия с лазерным наведением, которые могут попасть в пятак с расстояния в пятьсот миль. Против чего все это собираются использовать? Против каких-то орудий, которые будут стрелять, по форту? А новая программа по авиастроению? Какая колонизация с самолетов!»

— Точно. К чему готовится Рид? К нападению из Куполов? Купола никогда не воевали. Они там наслаждаются жизнью и горя не знают, а мы тут паши, как скоты!

В зале поднялся ропот. Эти люди не любили жителей Куполов — возможно из зависти. Но само недовольство было чем-то новым на Венере, так же, как и это тайное совещание — предвестник той развязки, которой Сэм не ожидал. Сэм привык иметь дело с людьми, сознание которых ограничено стенками Купола, а это поколение было совершенно другим.

Бен Крауелл потягивал свою трубку и с интересом наблюдал.

Вспыхнул спор, бестолковый и яростный. Заговорщики много говорили — это естественно! Это была отдушина в мире жесткой дисциплины. Если бы они перестали говорить, то начали бы действовать, и вулкан, возможно бы, взорвался.

Крауелл уселся поудобнее, прислонившись спиной к большому упаковочному ящику.

— …что бы там Рид не затевал…

— …пусть купольные тоже работают…

— …сколько можно еще ему доверять…

— …долго мы будем сидеть сложа руки…

Френч захлопал в ладоши, призывая к молчанию.

— У нас есть несколько планов. Но прежде всего, нужно решить, что делать дальше. Допустим, мы убьем Рида…

— Это не так-то просто! Так он тебе и позволит!

— Он ничего не сможет сделать, если вся Колония будет против него! А так будет. Нужно расширять нашу организацию. Когда мы убьем Рида и Хейла, то сможем сами всем командовать. У нас будет форт. На всей Венере нет силы, способной справиться с фортом!

— Хейл не дурак. И Рид тоже. Если они нас поймают…

— Все присутствующие, — серьезно и веско сказал Френч, — перед тем, как покинуть собрание должны пройти детектор лжи. Предателям — смерть!


— Я бы не прожил тысячу лет, если бы не знал, как одурачить детектор лжи, — сказал Хейлу Вычислитель.

Они находились в башне административного корпуса, которая возвышалась над крепостными стенами. Хейл отошел от закрытого светофильтром окна и холодно произнес: «Я знаю, что ты был на этом собрании. У меня тоже есть осведомители».

— Твой человек узнал меня?

— Он никого не узнал. Он пришел туда с опозданием. Он догадался по запаху табака и дыму из твоей трубки. В любом случае, я уже кое-что знал о том, что у нас происходит.

— Например?

— Начинает падать дисциплина. Люди стали небрежно отдавать честь. Перестали начищать до блеска свои пряжки и пуговицы. Свободные Компаньоны понимали, что значит дисциплина. Я видел, что происходило у Меднера, перед тем как его же люди его убили. Я заметил что-то похожее несколько месяцев назад. Тогда-то я и пустил в дело своих осведомителей. Я знал, чего следует ждать, и оказался прав. Это начинается.

— Что?

— Бунт. Я знаю нескольких основных лидеров, но еще не всех.

— А Рид знает?

— Я обсуждал с ним эту тему. Но мне кажется, он недооценивает происходящее. Его больше волнует собственная безопасность, а не безопасность Колонии. Я хочу, чтобы ты мне рассказал, что у нас делается. Я знаю, что ты это можешь. Если нет, то я воспользуюсь другими источниками информации. Просто мне хотелось бы обсудить это с тобой, если ты не возражаешь.

— Я знаю, что ты можешь разузнать это сам, — ответил Крауелл. — Что ж, я не прочь с тобой поболтать. Я давно жду, что ты меня спросишь, просто я надеялся, что ты первый ко мне обратишься. Ты же помнишь, что мне нельзя ни во что влезать, чтобы не повредить структуру. В это дело я вляпался помимо своей воли. Наверное, я был похож на недовольного. Бог знает почему. Хотя нет, я догадываюсь, в чем дело. А ты? — Он прищурился на Хейла поверх своей трубки.

Хейл покачал головой. «Нет… хотя подожди. Наверное, знаю». Он снова повернулся к окну и посмотрел на снующих внизу людей. Жизнь в Колонии Плимут была сейчас гораздо более оживленной, чем пять лет назад. Дисциплина стала просто железной. Со стороны могло бы показаться, что чем было меньше надобности в дисциплине по мере освоения континента, тем жестче и бессмысленнее она становилась.

— У Сэма свои соображения, — сказал Хейл, глядя вниз. — Я о них ничего не знаю, но догадываюсь. Его время уходит. Сегодняшнее равновесие очень скоро нарушится. Люди теряют веру в бессмертие и начинают сомневаться. Сэм знает, что равновесие с каждым днем нарушается все больше, но, по-моему, он не представляет, что бы еще бросить на чашу весов. Все дело в людях. Они уже не те, что жили в Куполах. Теперь они такие, как мы с тобой, такие, кто знает, что значит независимость. Неудивительно, что они приняли тебя за недовольного. Ты жил в мире, где нужно уметь толкаться локтями, чтобы не пойти на дно. И я тоже. Такие вещи не проходят даром.

— Верно, — ухмыльнулся Крауелл. — В Куполах люди хотели, чтобы за них думал дядя. А нашим приходится думать самим. Иначе им просто не выжить. Это возвращается дух старых первопроходцев, сынок, и это мне нравится. Конечно, это может привести к неприятностям, но это мне тоже нравится.

— Неприятности — это точно. Причем очень серьезные, если мы не примем меры вовремя.

— Сейчас? — Крауелл пристально наблюдал за Свободным Компаньоном.

— Нет, позже, — ответил Хейл, и по лицу Вычислителя скользнула довольная улыбка. — Немного позже. С одной стороны, я хочу, чтобы положение прояснилось. Хочу посмотреть, насколько далеко это может зайти. Как с тем сорняком — «подземным дедом» — сначала нужно отыскать корень. С другой стороны — у меня предчувствие, что благодаря этому заговору происходит что-то такое, что не следовало бы уничтожать. Это дух первопроходства, как ты говоришь. Это мне нравится. Бунт — это, конечно, не решение проблемы, но в некотором смысле это хороший признак.

— Ты собираешься позволить им продолжать в том же духе?

— Нет. Я не могу этого сделать. На данном этапе мы с Сэмом им все еще нужны, независимо от того, что они об этом думают. Если заговорщики возьмут верх, то они очень скоро снова окажутся в Куполах и погрузятся в апатию. Сейчас критический период. У Сэма есть план, который я пока не совсем понимаю, но я готов держать пари, что он разделает их под орех. Сэм умеет заботиться о своей безопасности. Если он решит, что это серьезно, то он отреагирует очень просто: так, что от них мокрое место останется. Но одновременно он убьет и всякое стремление к независимости. Эту тему следовало бы хорошенько обдумать, Крауелл. Или тебя, как обычно, лучше не спрашивать?

Крауелл пристально рассматривал свою трубку, которая к тому времени уже погасла. Потрогав пальцем остывший пепел, он медленно произнес: «Я не думаю, что тебе очень уж нужен был мой совет, малыш. Ты на верном пути. Старайся не вмешиваться больше, чем требуется. Происходит естественный процесс выравнивания уровней, и, чем дольше они будут действовать самостоятельно, тем лучше. Знаешь, что еще? Жизнь наверху сослужила этим людям очень хорошую службу. Они снова почувствовали, что такое Время».

— Там, внизу, день и ночь не имеют слишком большого значения. Зима похожа на лето, а весна на осень. А здесь все видно. Чувство времени появилось даже раньше, чем мы думали. Эти мальчишки и девчонки начинали с мыслью, что они будут жить вечно. Они смотрели далеко вперед. Они хотели работать на себя, чтобы именно они вкушали плоды колонизации лет через двести-триста. Теперь не то. Пришел час, и они как бы проснулись. Нет, на твоем месте, я бы дал этим процессам установиться естественным образом. Ты правильно сказал, что Сэм Рид сам может позаботиться о себе.

— Я собираюсь предоставить ему эту возможность, — сказал Хейл. — Послеживай за этими встречами, ладно? Я знаю, что у них полно всяких планов, но ничего не доведено до конца, так?

— Они пока выпускают пар. Они будут действовать, но немного погодя.

— Сообщи мне тогда. Я не буду вмешиваться, пока не припрет. Подожду — может, Сэм ударит первым.


Сэм ударил первым.

Как обычно, он просчитал каждый свой ход, продумал каждую мелочь так, чтобы его выступление было максимально эффектным. Как всегда, никто точно не знал, что еще припас для них Сэм. Для некоторых его тактика будет оставаться непонятной даже после того, как он разыграет свой фантастический гамбит. Это будет блестящая партия, но она кончится шахом, а не матом, и только расчистит поле для дальнейших сражений на шахматной доске, образованной, как сказал великий поэт, сменой дней и ночей. Но в таинственные планы Противника — Невидимого Игрока — никто, даже Сэм не сможет проникнуть. Кто этот таинственный игрок? Харкер? Венера? Второе «я» самого Сэма?

Он знает все обо всем… Он знает… знает…

От этой мысли его пробирал мороз, хотя Сэм понимал, что нет никого, кто «знает все». Конечно же, и будущее и настоящее настолько сложны и запутанны, что разобраться в них до мелочей просто невозможно.

Итак, он был готов. Можно было давать отсчет «ноль». Вся строго засекреченная подготовительная работа была закончена. Сэм сидел в одном из своих кабинетов в огромной башне, которую он построил для себя лично. Часть помещений верхнего этажа была полностью закрыта для посторонних. Но этот кабинет к ним не относился. Его зарешеченные окна выходили на море со стороны архипелага, сплошь застроенного хуторами и фермами, хотя сторожевые вышки по-прежнему возвышались на всех островах.

Сэм избегал смотреть Хейлу в глаза. Его внимание, казалось, было полностью поглощено маленьким кубиком, стоявшим перед ним на столе. В кубике, похожем на детскую игрушку, помещалась крохотная паутина паучихи-сирены, медленно мерцавшая то розовым, то ярко алым цветом. Сэм открыл стоящую тут же серебряную коробочку, взял оттуда мохнатую гусеницу и через миниатюрную дверцу в верхней грани кубика бросил ее паучихе. В то же мгновение раздалось низкое ритмичное жужжание, и воздух наполнился одуряющим ароматом.

— Убери, — сказал Хейл. — Я в свое время вдоволь нанюхался этой дряни. Что с Крауеллом?

Сэм отодвинул переливающуюся паутину. «Я не знал, что он работает на тебя. Он был одним из заговорщиков, вот и все. Я приказал арестовать его вместе с остальными».

— Почему ты действуешь, не посоветовавшись со мной? Почему ты выжидал, пока я уеду за сорок миль инспектировать острова?

— Ты примчался сюда в полчаса. В любом случае, я должен был действовать быстро. Я обнаружил, что с этим заговором связано гораздо больше, чем ты предполагал, когда рассказывал мне об этом. Может быть, Крауелл и работал на тебя, но, как от шпиона, от него было мало пользы.

— Я хочу, чтобы он был освобожден.

Сэм пожал плечами. «Конечно. Но ведь теперь он не нужен?»

— Как сказать.

— Это можно было бы сделать и с помощью видеосвязи. Незачем было нестись сюда, сломя голову.

— Я не хотел, чтобы произошла случайность. Крауелл должен быть освобожден. Всякое может случиться. Неточно сформулированный приказ, неправильно понятый охраной…

— Я никогда не видел, чтобы ты так о ком-то беспокоился. На что тебе сдался этот Крауелл?

Хейл замешкался. Наконец, он ответил: «Я… престо я ему доверяю».

Теперь, в свою очередь, замолчал Сэм. «Доверяешь? — сказал он тихо. — То есть ты бы доверил ему стоять за твоей спиной с пистолетом в руках?»

Хейл кивнул.

— Что ж, может однажды я тоже встречу такого человека, — натянуто улыбнулся Сэм. — Пока мне не повезло. Ладно, освободим твоего Крауелла. Скоро начнется суд.

— Ты назначил его на сегодня?

— Да. Совершенно неожиданно я обнаружил очень много. Это чрезвычайно опасно. Гораздо хуже, чем мы предполагали. Наши враги вооружены лучше, чем мы думали. Возможно, они связаны с Куполами. Я еще не выяснил. Но у меня нет времени рассказывать все это сейчас. Я распорядился о прямой трансляции суда на всю Венеру. Купола подключатся через несколько минут. Пойдем. Ты сам увидишь, в чем там дело.

Но он еще довольно долго провозился, скармливая паучихе очередное насекомое. Не скрывая отвращения, Хейл сказал: «Где ты взял эту дрянь?»

— О, это трофей.

— Еще молодая… Собираешься ее держать у себя? Она вырастет…

— Я этого и жду.

— Вырастет и станет опасной. Это паучиха-сирена, Сэм.

— Вот и здорово. Представляешь, паутина футов на двадцать. Вот здесь на стене…

— И ты с песнями шагаешь прямо ей в пасть.

— Я не очень-то поддаюсь гипнозу, помнишь? В любом случае, я приму меры предосторожности, когда она подрастет: поляризованные фильтры или стробоскопический объектив, систему подавления специально для ее песен, поглотители, чтобы ограничить ее ароматы безопасным уровнем… ага, суд начинается. Идем.

Они вышли вместе.


— Сколько заговорщиков вы захватили? — спросил Хейл.

— Около семидесяти. Некоторые еще могут быть полезными. Остальные — слишком опасны, чтобы оставлять их в живых… — Сэм оборвал себя на полуслове — он чуть было не сказал больше, чем хотел.

Освободив Крауелла, они прошли в комнату, в которой должен был проходить суд. Вдоль стен светились ряды телеэкранов. Всюду охрана, много охраны. И заключенные, около семидесяти человек, без наручников, столпившиеся за перегородкой.

Сэм начал говорить без предисловий. Он обращался не только к заключенным, но и ко всем колонистам и жителям Куполов. Сначала он описал деятельность заговорщиков, свои все возрастающие подозрения о существующей в Колонии подпольной организации: «…Колония расширялась с каждым часом, мы преуспевали в покорении континента и готовились к тому дню, когда все люди Венеры, мужчины и женщины, смогут, наконец, жить под открытым небом!»

Он арестовал заговорщиков. Но заговор успел глубоко пустить корни. Было налажено тайное воровство — пропадало оборудование, технологические установки, даже материалы для изготовления оружия. В каких целях?

Заговорщиков показали крупным планом.

— Вы — не более чем простые пешки, — говорил им Сэм. — Вы сыграли свою роль в самом начале заговора, потом кто-то перехватил у вас инициативу. Кто-то, кто сейчас притаился. Вы либо не знаете кто он, либо отказываетесь говорить правду. Мы вас допрашивали. Кто этот тайный лидер?

Молчание.

— Каковы его планы? Он из числа колонистов?

Молчание.

— У нас есть доказательства. Оборудование уходило куда-то на сторону. Этому есть свидетели. Мы найдем и его, и всю остальную банду. Он представляет опасность не только для Колонии, но и для Куполов. Что будет, если такой человек захватит власть…

Грозный вопрос повис над Венерой.

— Все равно мы его найдем. Для этого мы готовы просить Купола объединить наши усилия. Но пока — вы обвиняетесь в измене. Вы организовали заговор в целях свержения правительства Колонии и захвата власти. После этого вы собирались захватить власть в Куполах.

Кто-то из толпы заключенных бросился вперед. Его высокий голос зазвенел по всем каналам связи:

— Я старею! Мы все стареем! Где твое обещанное бессмертие?

— Я не так глуп, взводный командир Френч, — презрительно ответил Сэм. — Я уже давно знаю о готовящемся заговоре, и мне известны все участники. С какой стати я должен давать бессмертие таким людям, как ты? Чтобы вы устраивали заговоры еще тысячу лет? Никто из вас уже много месяцев не получал обработки лучами бессмертия. Вы проходили курс чисто номинально, только чтобы не вызывать ваши подозрения, но настоящее Бессмертие — не для предателей! — его лицо стало каменным.

— Мы с губернатором Хейлом давно выжидаем, надеясь выявить вашего главаря. Определенные события заставили нас поторопиться. Тем не менее, мы не собираемся отказываться от намерения его захватить и ликвидировать угрозу всей нашей цивилизации. Но сейчас мы должны решить, что нам делать с предателями.

— Я приговариваю вас к смерти.

Установилось молчание. Оно длилось и длилось. Особенно долгим казалось оно тем, кто был наверху. Потому что колонисты уже знали, что такое Время. Сэм сделал короткий, решительный жест.

— Вы будете доставлены под стражей в любой из Куполов по вашему выбору. Никому из вас не будет позволено возвратиться. Колония закрыта для вас навсегда. Также как и Бессмертие. У вас был шанс прожить тысячу лет, но вы вместо этого выбрали измену.

— Никто не причинит вам вреда. Вас доставят вниз, после чего вы будете свободны. До тех пор, пока не умрете. А умрете вы не через тысячу лет, а через тридцать, сорок, может быть, пятьдесят. Я отбираю у вас обещанное бессмертие и приговариваю к естественной смерти.

— Возвращайтесь в Купола. Здесь вы больше не нужны.

Он сложил руки в традиционном приветствии.

— Суд окончен.


Из зала суда: «Результаты медицинского освидетельствования обвиняемых…»


Обращение ко всем Куполам: «Отныне вы прекращаете выплату кориумного налога Колонии Плимут. Вы будете выплачивать налог Комитету Спасения Венеры. Мы берем в свои руки управление планетой. Мы располагаем средствами для обеспечения выполнения наших приказов».

Обращение к Колонии Плимут: «Немедленно посадите все самолеты, или вы будете разрушены…»


Локационная служба не смогла засечь источник передачи. Он непрерывно перемещался. Каждый раз сигналы поступали со стороны моря. Очевидно, происходило переключение с одного самолета на другой, хотя ни один радар не зарегистрировал в атмосфере Венеры самолеты без опознавательных знаков.

Ответ Сэма был кратким: «Сдавайтесь!»

— Мы располагаем средствами для обеспечения выполнения наших приказов…

Лицо Сэма появилось на всех экранах в Куполах и в Колонии.

— Эта преступная шайка была организована в Колонии Плимут. Впервые мятежники пошли на открытое выступление. Мы в состоянии найти и уничтожить их. Мы их обязательно обнаружим! Все наши действия будут транслироваться по телевидению. Сейчас создаются специальные морские и авиаотряды для охраны зон моря над каждым Куполом. Принимаются все возможные меры предосторожности. Был сбит самолет без опознавательных знаков, приближавшийся с юга к Колонии Плимут. Я принимаю на себя руководство операцией. Один из офицеров оперативной службы будет постоянно находиться на связи и информировать вас о происходящем.

Сэм находился в своей башне. Он был один. Вот уже несколько месяцев он руководил работами по размещению системы общего управления. Некоторые задачи он мог решать по диспетчерской связи, но основную работу приходилось выполнять ему самому. Это было очень непросто.

Со стороны венерианского моря поступило новое сообщение от неизвестного источника.

— Колония Плимут, немедленно посадите свои самолеты! Вы бессильны против атомной бомбардировки!

Перед глазами каждого слушателя в каждом Куполе встала знакомая всем с детства картина: черное облако вокруг рассыпающегося на части земного шара. Атомная энергия в военных целях на Венере? Атомная энергия, которая так легко может выйти из-под контроля!

Инфракрасные и коротковолновые станции, установленные на самолетах Сэма, квадрат за квадратом ощупывали джунгли и море. Тончайшие приборы проникали в сокровенные глубины Венеры в поисках преступников, назвавших себя Комитетом Спасения Венеры.

— Вам предъявляется ультиматум: в вашем распоряжении сорок восемь часов. По истечении этого срока один из Куполов будет разрушен.

Атомное оружие!

Это был старый, всепроникающий страх. Это было воспоминание об ужасе, передаваемое из поколения в поколение вот уже семьсот лет. Но в Куполах годы ничего не значили — это было понятие настолько же бессмысленное, как дни и часы.

Сорок восемь часов?

В Купола, наконец, пришло Время.

Два самолета, не успев приблизиться к форту, были сбиты. Гравитационные лучи мягко посадили их на землю, и взрыва не произошло. Но угроза атомной войны надвигалась все ближе.

Сэм объявил: «Мы напрягаем все наши силы и призываем всех людей, посвятивших себя расширению Колонии, принять участие в этой решительной битве». Его усталое, суровое лицо исчезло с экранов, уступив место картине расчищенного и освоенного морского побережья на фоне уже знакомых зрителям джунглей. Некоторые дома были полностью закончены, другие еще строились. Около недавно залитых фундаментов лежали аккуратные поддоны с пластиковыми кирпичами. Организованные колонны людей двигались к причалившим к берегу самоходным баржам, готовым принять их.

— Местонахождение заговорщиков до сих пор неизвестно. Наша авиация продолжает поиск.

Радарные установки посылали сигналы в бездонные джунгли. Отраженные сигналы обрабатывались и поступали в компьютер.

— Сорок семь часов. В вашем распоряжении осталось сорок семь часов. Колония Плимут, посадите свои самолеты. Мы располагаем атомным оружием и не побоимся им воспользоваться…

Время…


— В вашем распоряжении — сорок шесть часов…


Страх охватил все Купола. Люди толпились на движущихся тротуарах, собирались на перекрестках под большими телеэкранами. Захария Харкер сказал Кедре:

— Слова «городская жизнь» — это не просто образ. Если сравнить тротуары с кровеносными сосудами, то большие скопления людей — это все равно, что сгустки крови, которые могут вызвать закупоривание сосудов и привести к смерти.

— Захария, — тихо проговорила Кедра.

Он взял ее за руку.

— Я не знаю. Дорогая, я не знаю. Я стараюсь что-то придумать. У нас есть еще сорок пять часов.


— В вашем распоряжении сорок четыре часа.


— Еще один атаковавший Колонию самолет сбит. С помощью гравитационных лучей он посажен на расстоянии тридцати миль от форта. Атомного взрыва не последовало. Самолет управлялся по радио. Сигналы управления поступали с передатчика, перемещающегося в южном секторе моря.


Хейл посмотрел на Вычислителя.

— Происходит выравнивание уровней, — сказал Бен Крауелл, набивая трубку.

— Тебе легко говорить. Ты знаешь все ответы. Я — нет.

— По-настоящему опасно только то, о чем ты не догадываешься. Ты можешь видеть перед собой несколько маленьких, безобидных растений и не догадываться, что одно из них — «подземный дед» с корнем двадцать футов в глубину, который пока дожидается своего часа. А сейчас… — он мельком глянул на диктора на ближайшем экране. — Ты ведь не можешь сказать, что я вмешивался?

— Не могу. Но при угрозе атомной войны тебе полагалось бы выглядеть немного более взволнованным. Атомное оружие было запрещено даже у Свободных Компаньонов.


— Осталось сорок три часа, — раздалось с экрана.


— Осталось двадцать четыре часа.


— Осталось двадцать часов.


— Осталось шестнадцать часов.


— Говорит Сэм Рид. Мерзавцы обнаружены!


На экране появились джунгли, показанные высоко сверху — роскошные, ярко-зеленые, пышущие жизнью. Ничего более. После этого началась бомбардировка, кислотная, лучевая, огненная атака… Ярость человека — против ярости Венеры.

Зеленые джунгли почернели. Они корчились в муках. Они бились гигантскими канатами извивающихся и визжащих лиан. Туча разорванной в клочья плоти поднималась над эпицентром неистового удара. Взвилась колонноподобная шея тиранозавра, широко раскрылась красная пасть. Шипение гигантского ящера переросло в пронзительный свист, перекрывший рев и грохот обрушивающегося сверху металла.

— Сдавайтесь! Мы разрушим Купола! Мы используем атомное… Остановите атаку…

Теперь там, где только что были джунгли, вскипала черная пустая земля.

Почва крошилась и плавилась. Она текла наподобие лавы. Раскаленное озеро становилось все больше. Ударили пневмобрандспойты, разгоняя озеро по сторонам. И из обнажающихся, бурлящих глубин что-то поднялось. Расплавленный грунт схлынул, на экранах показалась серая сферическая поверхность.

Снова лицо Сэма.

— Перед вами тайная штаб-квартира заговорщиков, — сказал он. — Сейчас вы увидите, как она будет уничтожена.

Голос снова надрывался: «Мы разрушим Купола! Остановите атаку…»

Серый свод мрачно возвышался над белым озером.

Упала черная торпедообразная бомба, Серый Купол не дрогнул. Упала еще одна бомба.

Потом еще одна.

Еще не рассеялся дым от первого взрыва, как раздался следующий. Потом еще один. Чудовищная бомбардировка продолжалась без каких-либо пауз. Удары молота обрушивались один за другим. Четыре, пять, шесть…

Сэм сбросил сорок восемь бомб, по одной за каждый час ультиматума.

Все заволокло дымом. Когда он, наконец, рассеялся, то предстала картина такого жуткого разрушения, что стало очевидно — ярость человека во много раз превосходит ярость Венеры. «Подземный дед» был, наконец, вырван с корнем.

Двадцать подводных лодок обезвредили торпеды, застрявшие во внешних оболочках Куполов.


Спустя шесть часов ко всем Куполам обратился Захария Харкер.

— Заговорщики уничтожены Сэмом Ридом. Но они располагали подводным флотом смертников-камикадзе, которые отомстили за свое поражение. Внешняя оболочка Купола Делавер нарушена. Произошло радиоактивное заражение. То же самое произошло и с остальными Куполами. Минуточку… — он на мгновение отвернулся, но сразу продолжил, — …только что поступили новые сообщения. Мятежники уничтожены не до конца. Очевидно, кто-то остался в живых. Сейчас они не представляют опасности, но до тех пор, пока преступная организация не будет ликвидирована полностью, существует постоянная угроза. Тем не менее, они достигли своей цели. Через неделю радиоактивность достигнет опасного уровня и жить в Куполах будет невозможно.

— Но не следует поддаваться панике. То, что радиоактивное вещество достигнет критической массы, исключено. Взрыва не будет, тем не менее, мы не в силах остановить ядерную реакцию, и через неделю все Купола превратятся в могильники. Реальным представляется единственное решение. У нас нет времени строить здесь новые Купола. Но это может быть сделано наверху. Сейчас перед вами выступит Сэм Рид. Послушайте его план.

На экранах появилось лицо Сэма.

Он говорил почти бесстрастным голосом: «Мы сделали все, что могли, но последнее слово осталось за негодяями. Вам остается покинуть Купола или умереть. Я уже говорил вам, что мы расчистили огромную территорию. Мы располагаем кое-каким оборудованием. Все это — ваше. Мы останемся в Плимуте или начнем освоение новых Колоний. Вся расчищенная территория и имеющееся оборудование переходят в ваше распоряжение. В трудную минуту мы должны встать плечом к плечу. Мы все составляем одно человечество».

— За неделю вы можете перевезти все необходимое. Жизнь будет нелегкой, но это будет жизнь. От лица Колонии Плимут я выражаю полную готовность помогать вам во всем. Желаю удачи.

Вслед за ним выступил кто-то еще. Сэм и Захария переключились на персональный канал.

— Вы сумеете эвакуировать Купола за неделю?

— Конечно. Если это нужно.

— Отлично. Будем работать вместе. По крайней мере, некоторое время. Однажды Кедра предлагала мне это, но я сказал — нет. Теперь я сам предлагаю. Мы вышлем своих офицеров, которые помогут вам отобрать самое необходимое. Главной проблемой на расчищенных территориях будет медицина. Мы обеспечим вас своими врачами. Вам нужно выжить и оставаться здоровыми, пока не акклиматизируетесь. Не слишком полагайтесь на свои Купола. Заговор еще не подавлен, то, что они сделали один раз, они могут сделать и в другой. Оставаясь под Куполами, вы уязвимы. Если мятежники организуются снова…

— Для слабых и старых жизнь наверху может оказаться слишком тяжелой.

— Зато сильным будет чем заняться. Кроме того, есть много работы по обслуживанию, которая не требует никакой физической подготовки. Но она тоже нужна. Возложив это на старых и слабых, мы можем высвободить здоровых и молодых. Вам придется много строить и заниматься расчисткой.

— По оценкам наших специалистов, период полураспада активированного тора составляет двенадцать лет. Через двенадцать лет мы сможем вернуться назад в Купола.

— До этого надо дожить. К тому же не забывайте про заговорщиков, тех, кто уцелел. Они могут напасть, прежде чем мы до них доберемся. Двенадцать лет — время немалое.

— Да, — задумчиво сказал Захария, глядя в лицо своего внука. — Да, я согласен, это немалое время, очень немалое.
		«И сказал Господь… восстаньте и идите… в землю, о которой я клялся отцу вашему Аврааму… в землю, текущую молоком и медом… И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону».


Книга Исход.


Последний в истории человечества исход состоялся семьсот лет назад. Теперь начинался следующий. Масштабы переселения были слишком огромны, чтобы средний человек мог их осознать полностью, и, оглядываясь назад, люди вспоминали лишь общее мучительное настроение — близкая к панике истерия, тупое недовольство судьбой и безоговорочное, слепое подчинение приказам. Люди Куполов сызмальства знали, что повиновение — самый легкий способ существования. И на этот раз они делали то, что было приказано. Ворча и бранясь, они против своей воли выполняли команды любого, кто мог приказывать достаточно властно.

В начале переселения никто не поверил бы, что его удастся осуществить в указанное время. Никто, оглядываясь назад, не мог объяснить, как это удалось сделать. Но переселение совершилось. Какой тяжести гирю нужно было найти, чтобы перевесить эту чудовищную массу инерции, накопившейся в людях за семьсот лет оседлой жизни?

И эта гиря была найдена. Ядро атома. Почти невесомое с точки зрения физических величин, оно смогло так надавить на весы, как никакой другой груз. А виной всему был страх, живший в душе каждого человека, когда-либо поднимавшего взгляд к своду Купола. В каждом Куполе, в самом центре, висел задрапированный символическим черным покрывалом шар, напоминавший об участи навсегда потерянной Земли.

Люди сдвинулись с места.


Кедра в последний раз оглядела свою уютную, изящно обставленную комнату. Она прощалась с ней спокойно и тихо.

— Мы больше никогда не вернемся сюда, — сказала она.

— Почему? — отозвался терпеливо дожидавшийся ее у двери Захария.

— Ты же знаешь, что не вернемся. И это хорошо. Я ненавижу Сэма Рида. Он заставляет меня смотреть в лицо неприятным вещам. И всякий раз он делает это только в собственных интересах, а вовсе не для того, чтобы облагодетельствовать человечество. И сейчас он проделал все это потому, что он выдумал фантастическую ложь и не видит другого способа из нее выпутаться.

— Интересно, а вдруг мы когда-нибудь сможем его поймать?

Кедра пожала плечами. «Даже если бы и могли, то сейчас это уже не имеет значения. Мы знаем методы Сэма. Когда он оказывается в отчаянной ситуации, он применяет отчаянные средства. Каждый раз происходит одно и то же. Я ожидала, что он будет пытаться навести нас на ложный след, но он слишком уж быстро осваивает новые методы. Нет, я не думаю, что нам когда-нибудь удастся что-то доказать».

— Ты готова, дорогая? Лифт ждет.

— Хорошо. — Она вздохнула и повернулась к двери. — Мне нужно отогнать чувство, будто я иду на смерть. Я всего лишь собираюсь перечеркнуть прошлое и начать жизнь с начала. Это будет неспокойно и, наверное, даже опасно, хотя опасность меня волнует меньше всего. Но это будет жизнь, которую мне придется вести дольше, чем я бы хотела. Но самое ужасное, Захария, это то, что меня заставляют это делать!

Он засмеялся: «Я чувствую то же самое. Я думаю, первые беспозвоночные, которые вышли на землю из доисторического океана, испытывали похожие ощущения. Они, наверное, ненавидели каждую минуту жизни на суше! Теперь пришло время человечеству выползти из воды и встать на сухую землю, но никто, даже Сэм Рид, не может сделать так, чтобы мы радовались этому!»

— Он еще пожалеет об этом, — она застегнула верхнюю пуговицу своего плаща и на негнущихся ногах тяжело пересекла комнату, словно желая, чтобы каждый ее шаг впечатался в пол, по которому ей не суждено больше ступать — разве что лет через сто, из чистого любопытства. «Как странно это тогда будет выглядеть! — подумала она. — Как темно и душно, после стольких лет жизни на свежем воздухе. Мы будем удивляться, как мы все это выносили. Боже мой, как бы я хотела, чтобы Сэма Рида вообще не было на свете!»

Захария открыл перед ней дверь. «Наши планы остаются в силе и наверху. Я справлялся о твоем… твоей живой мине. Родители и ребенок в полной безопасности, в надежном месте».

— Было бы лучше, — неестественно громко сказала Кедра, — если бы это все-таки был мальчик. Потому что… это более надежно, в конце концов. И, разумеется, это не единственное наше оружие. Сэма нужно остановить во что бы то ни стало. Возможно, мы будем действовать так же бесчестно, как он. Но мы его остановим. Время работает на нас.

Захария пристально посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал.


— Я понял, что ты что-то затеваешь, — сказал Хейл, — когда ты отпустил заговорщиков на свободу. Не в твоих правилах выпускать из рук то, что еще можно использовать.

Сэм посмотрел на него из-под сросшихся бровей: «Ты мечтал о колонизации суши, — прямо ответил он, — колонизация состоялась».

— Роботы-самолеты, роботы-подводные лодки, дистанционное управление… как долго все это создавалось! — изумленно проговорил Хейл, и покачал головой. — Да, ты поработал на славу. Никто, кроме тебя, не осилил бы это.

— Через двенадцать лет, — спокойно перебил его Сэм, — они акклиматизируются. Еще через двенадцать — им так понравится здесь, что назад их уже не затащишь. Помнишь, ты говорил мне, откуда берутся первопроходцы? Одной рукой заманивать, другой — выталкивать. Плохие условия дома и Обетованная Земля впереди. Обетованной Земли оказалось мало. Пришлось… — он пожал плечами.

Хейл некоторое время молчал, изучая Сэма взглядом много повидавшего человека. Наконец, он прервал молчание:

— Помнишь, что произошло с Моисеем, Сэм? — мягко спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся и вышел из комнаты.


Человечество пустило корни и разрослось. Сначала медленно, вяло, потом набирая силу и крепость. Внизу, в заброшенных Куполах, после того, как их покинули десятки тысяч людей, воцарилась странная, необычная тишина.

Но в умирающих городах еще шевелилась жизнь. Нашлись люди, которые не захотели их покидать. Некоторые из них были слишком стары, они прожили здесь много лет и не представляли себе другой жизни. Некоторые были тяжело больны и предпочитали умереть медленной, спокойной смертью. Некоторые были наркоманами. Они тихо перемещались в мертвой пустоте опустевших скорлуп. Никогда, с тех пор как человечество колонизировало Венеру, под сводами Куполов не было так тихо. Слышно было, как шуршат, замедляясь, тротуары. Слышно было, как из огромных динамиков доносятся неясные морские звуки. Слышно было шарканье шагов одиноких прохожих.

Но скоро шаги смолкли, и единственными звуками остались проникающие снаружи шелесты моря.


Толстые стены сотрясались от грохота бомбардировки. Карандаш в руке Сэма плясал на непрерывно подрагивающей бумаге. Задрожал пол, вздрогнула крышка стола, и все стихло. Сэм скорчил недовольную гримасу. Бомбардировка шла третий день, и он не позволял себе отвлекаться на такие мелочи, как трясущиеся стены.

Молодая женщина в узкой коричневой тунике наклонилась вперед, наблюдая за движением его карандаша. Ее черные волосы косым крылом падали на лицо. Она оторвала листок блокнота почти в ту же секунду, как карандаш завис над бумагой, быстро пошла по вздрагивающему полу к своему рабочему месту, села перед экраном и начала диктовать. Ее голос звучал мягко, но отчетливо. Появление ее загорелого лица на десятке других, разбросанных по осажденному форту экранов сразу привлекло внимание офицеров, ожидавших последних приказаний. Фиалково-голубые глаза сосредоточенно щурились, а бархатистый голос ровно произносил слова команд.

— Отлично, — сказал Сэм, когда она закончила читать. — Отлично, Сигна. Теперь пусть введут Захарию.

Она встала и прошла через комнату. Сэм с удовольствием наблюдал за ее плавными, но точными движениями. Открывшаяся дверь вела не в приемную, а в небольшой бокс, в котором была установлена аппаратура просвечивания, не позволявшая проносить оружие в кабинет Сэма. Сэм всегда старался исключить случайности. Снова раздался грохот бомбардировки, и первая тоненькая трещина змейкой сбежала по одной из стен. От всей этой аппаратуры будет не много толку, когда стены рухнут. Но какое-то время они еще простоят.

По знаку Сигны вошли двое охранников. Они привычно задержались в приемной, пока невидимые лучи прощупывали заключенного. Еще двое вошли вслед за ним.

У Захарии была рассечена губа, а под глазом темнел здоровенный синяк. Тем не менее, несмотря на свои наручники, он держался с достоинством. Если не считать загара, он мало изменился. Захария по-прежнему возглавлял клан Харкеров, а Харкеры по-прежнему оставались самым влиятельным семейством на Венере. Но если операция Сэма по захвату лидера атакующего противника и имела какое-то значение, то по Захарии это не было заметно.


Двадцать лет — не такой уж большой срок.

Купола все еще оставались необитаемыми. Переход к «наземному» образу жизни происходил очень медленно, но уже был завершен. Это стало ясно в тот день, когда метеорологические приборы впервые показали, что произошло смещение состава венерианской атмосферы в сторону экологического равновесия, близкого к земному. Крабья трава и сохранившиеся семена земных растений сделали свое дело: газоанализаторы, наконец, зарегистрировали высокое содержание кислорода. С этого дня, говоря языком биологии, природу можно было предоставить самой себе. Тяжелой, насыщенной двуокисью углерода атмосферы, в которой процветала флора Венеры, больше не существовало. То, что было нормальным для земной растительности, было ядом для венерианских растений, большинство из которых на самом деле были не растениями и не животными, а жутким симбиозом того и другого.

Это смещение было самым долгожданным событием в разросшихся колониях.

После этого началась война.


— Захария, — устало проговорил Сэм, — я хочу, чтобы ты отозвал своих людей.

Захария взглянул на него не без симпатии, тщетно стараясь в очередной раз увидеть в нем хоть какое-нибудь проявление харкеровской крови, которая текла в жилах их обоих. Прищурившись, он сказал: «Я не считаю, что мне нужно это делать, Сэм».

— В твоем положении лучше не торговаться. Если атака не прекратится к полудню, я тебя пристрелю. Пройди вон туда — ты можешь воспользоваться моим передатчиком.

— Нет, Сэм. С тобой все кончено. На этот раз ты проиграл.

— Я всегда выигрывал. Выиграю и на этот раз.

— Нет, — ответил Захария и на мгновение задумался, вспоминая все те случаи, когда Сэму, действительно, удавалось выиграть. Всякий раз он делал это легко, даже насмешливо, потому что его надежная непробиваемая защита всегда была тщательно выстроена еще в мирное время. И теперь, когда обещанное Бессмертие лопнуло, как мыльный пузырь, когда начался этот неистовый, яростный бунт, к его услугам была прочная белоснежная крепость, надежно укрывавшая за своими стенами самого влиятельного на Венере человека.

— Мы не авантюристы, — спокойно продолжал Захария. — Эта атака была задумана в тот день, когда ты, как пират, угрожая глубинными бомбами, вынудил нас платить кориумный налог. Помнишь, Сэм? Твоя стратегия была почти безошибочна, но все-таки тебе следовало бы проверить оборудование, которые мы вывезли из Куполов. То, что мы используем сейчас, в основном оттуда. — Он посмотрел на расширявшуюся трещину, которая медленно поползла вниз. — На этот раз мы доберемся до тебя, Сэм. Ты давно начал готовиться к сегодняшнему дню, но мы начали раньше.

— Ты кое о чем забываешь, — голова Сэма болела от постоянного гула. Ему было трудно говорить.

— Ты забываешь о себе. Ты ведь не хочешь быть расстрелянным еще до окончания вашей атаки? Не морочь мне голову, Харкер. Вам со мной просто не справиться.

— Не обольщайся, Сэм. До сегодняшнего дня ты был нам нужен. Теперь — все. То, что ты слышишь, это не только пушки. Это люди, это их воля, против которой тебе не устоять. Ни тебе, ни кому другому. Ты давил на них двадцать лет. Теперь с тобой все кончено, Сэм.

Сэм яростно грохнул кулаком по вибрирующему столу. «Заткнись, — заорал он. — Меня тошнит от твоей болтовни. Даю тебе шестьдесят секунд, Харкер. После этого — с тобой все будет кончено».

Но говоря это, он ощущал неясную тревогу, которую он сам бы не мог точно определить. Его беспокойный разум чувствовал опасность. Его тревожило как раз то, что Захария слишком просто попался в плен. Внешне никаких оснований для подозрений не было, хотя, возможно, ему не давало их разглядеть его собственное тщеславие. Но он чувствовал, что в окружающей его обстановке что-то не так.

Он нервно оглядел комнату, задержав, как обычно, взгляд на сидящей за столом синеглазой девушке. Она молча, настороженно наблюдала за происходящим, не упуская ничего. Он знал, что ей можно доверять. От этой уверенности становилось тепло на душе. А уверенность была основана на скрупулезном отборе и многочисленных психологических тестах, которые прошли все пять претендентов. Сигна была выбрана уже из них.

Ей было восемнадцать лет, когда она, родившаяся в Куполе и выросшая наверху, впервые переступила порог форта в качестве обыкновенного клерка. Всех поступавших, естественно, тщательно проверяли. Всем им психологи Сэма по специально разработанной методике внушали определенный образ мыслей. Сигна поднималась по служебной лестнице быстрее остальных. За год она стала помощником секретаря в той части административного центра, где находились здания с ограниченным доступом. Еще через шесть месяцев стала секретарем и имела собственный штат. Когда Сэм подбирал личный персонал, он был приятно удивлен, обнаружив женское имя среди претендентов с наивысшими показателями. Одного собеседования оказалось достаточно.

Сейчас ей было двадцать пять. Она не была любовницей Сэма, хотя большинство служащих Форта в это бы не поверили. Периодически она проходила проверки под воздействием наркотика или гипноза с целью выяснения эмоционального фона. До сих пор он оставался неизменным. Ей можно было полностью доверять. И Сэм знал, что если бы ему сейчас пришлось от нее отказаться, то его работоспособность упала бы вдвое.

Он видел, что она чем-то обеспокоена. Он так хорошо изучил ее лицо, что любая, пробегающая по нему тень была для него понятна. Когда она смотрела на Захарию, у нее на лбу появлялась складка, а в глазах мелькала озадаченность, как будто она пыталась что-то вспомнить.

Сэм посмотрел на часы. «Сорок секунд», — сказал он, отодвигая стул. Все находившиеся в комнате следили за тем, как он встал, прошел в дальний угол комнаты, как раз туда, где змеилась все расширяющаяся трещина в стене, и щелкнул выключателем. Медленно приподнялся защитный экран. Раздалось тихое приятное жужжание. Сэм потянулся к дверце встроенного в стену шкафа, и в этот момент его остановило попискивание диспетчерского устройства на столе Сигны.

— Тебя, Сэм. Это Хейл.

Он снова щелкнул выключателем, опустил штору и быстро пересек комнату. С экрана на него смотрело смуглое нестареющее лицо Свободного Компаньона.

— Ты один, Сэм?

— Нет. Подожди, переключусь на наушники.

Лицо на экране выражало нетерпение. По сигналу Сэма экран погас, и в наушниках зазвучал голос Хейла, неслышимый для постороннего слуха.

— Появился пролом, — хрипло сказал Хейл.

— Насколько серьезно?

— Достаточно. И все из-за вибрации. Я тебе говорил, что этот пластик недостаточно прочен. Не выдержала нижняя башня. Они захватили несколько орудий и уже развернули их против нас. Верхняя стена начнет рассыпаться минут через пять. Сэм, я думаю, где-то была утечка. Они не должны даже иметь представления о том, как работают лазерные пушки. А они запросто умеют с ними обращаться.

Сэм молчал. В его мозгу быстро прокручивались разные возможности. Хейл был под подозрением, так же как и все остальные. Очень много времени прошло, прежде чем он начал доверять Свободному Компаньону. Но верность Хейла держалась только на том, что общественное мнение рассматривало их как единомышленников. Хейл пользовался результатами проводимой им политики. Сэм приложил много сил, чтобы вся Венера знала об этом. Он позаботился о том, чтобы участие Хейла в крайне непопулярных делах, вроде надувательства с Бессмертием, было предано самой широкой огласке. Он испытывал мрачную уверенность, что, если нужно будет спасать собственную шкуру, Хейл покинет его не задумываясь.

— У меня здесь Захария, — сказал он в микрофон, — зайдешь? — Он стянул с головы наушники и обратился к своему узнику: — Твоя минута истекла.

Было видно, что Захария колеблется. Наконец он сказал: «Я буду говорить с тобой при одном условии, Сэм. Мы должны быть одни. Мне есть, что тебе сообщить».

Сэм выдвинул ящик стола, вынул оттуда плоский пистолет и положил его на вибрирующую поверхность стола. «Ты будешь говорить сейчас, Захария Харкер, или я пристрелю тебя. Точно между глаз». Он поднял пистолет, глядя вдоль ствола на безмятежное лицо Бессмертного.

Молчание. Вдруг издалека, смягченный стенами, донесся звук, который невозможно было спутать ни с чем другим — пронзительный вой лазерной пушки, разорвавший воздух над внутренним фортом. Стены коротко вздрогнули, и трещина за спиной Сэма расширилась.

— Тебе имело бы смысл поговорить со мной, Сэм, — сказал Захария. — Но если хочешь стрелять — стреляй.

Замешательство Сэма было не слишком долгим. Он понял, что потрясен больше, чем ему казалось, иначе бы он никогда не поддался бы на этот блеф. Он позволил себе опустить пистолет и кивнуть в знак согласия.

Сигна встала. «Охрана, пожалуйста», — сказала она. Солдаты повернулись и вышли через все еще включенное просвечивающее устройство. Она прикоснулась к выключателю и вопросительно посмотрела на Сэма: «Мне тоже идти?»

— Нет. Тебе не надо, — твердо ответил он.

— Сэм, я… я бы лучше ушла, — в ее голосе звучала подавленность и беспокойство. Но тут вмешался Захария.

— Пусть остается, — сказал он. Сигна снова бросила на него мутный, неуверенный взгляд.

Сэм наблюдал за ними, положив обе ладони на стол и ощущая почти не прекращающуюся вибрацию. Воздух то и дело взрывался воем лазерных лучей, и ему не хотелось думать о том, что сейчас происходит во внутреннем кольце его обороны.

— Хорошо. Что у тебя там? Только говори быстрее. Я спешу.

Захария, у которого обе руки по-прежнему были скованы за спиной, прошел через комнату и встал перед окном, выходящим на бескрайнее море.

— Сейчас покажу, — сказал он. — Вон там…

Сэм нетерпеливо подошел к окну. «Ну? В чем дело?» Он встал рядом с Бессмертным, но достаточно далеко — осторожность была его второй натурой — и посмотрел вниз. «Ничего не вижу. В чем дело?»

Захария просвистел первые такты «Марша охотников»…


Комната с грохотом взорвалась.

Сэм обнаружил, что он катится по полу, задыхаясь и не понимая, что произошло. Лазерный залп, мелькнула дикая мысль. Но тогда бы всю комнату разнесло на куски, между тем только он один, задыхаясь и с трясущейся головой, валяется, уткнувшись плечом в стену.

Он поднял глаза: Захария по-прежнему стоял у окна и даже с какой-то жалостью смотрел на него. Комната цела. А с плечом все-таки что-то случилось.

Вспомнил. Сюда его и долбануло. Он с трудом поднял руку к онемевшему месту и, не веря своим глазам, посмотрел на ладонь, испачканную красным. Что-то текло по груди. Все еще сомневаясь, он наклонил голову и увидел, что это кровь.

Раздался нежный, прерывающийся от волнения голос Сигны: «Сэм… Сэм!»

— Все в порядке. Ничего страшного. — Он поспешил успокоить ее, даже не успев поднять головы. Потом увидел, что она стоит за столом и сжимает в трясущихся руках плоский пистолет. Ее огромные перепуганные глаза были устремлены на него, а искривленный рот напоминал греческую маску ужаса. Полубезумный взгляд Сигны блуждал от Сэма к Захарии.

— Я… Я должна была сделать это, Сэм, — сказала она хриплым шепотом. — Я не знаю почему, но в этом есть смысл! Я не понимаю…

Захария мягко прервал ее. «Этого было недостаточно, Сигна. Ну же, милая, попробуй еще раз. И поторопись, а то он тебя опередит».

— Я знаю… Я знаю, — спазм перехватил ее горло. Стрелявшая обычно легко и быстро, она стояла неуклюже, как школьница, и щурилась на него вдоль ствола пистолета. Сэм увидел, как ее палец снова нажимает на спусковой крючок.

Он не хотел этого делать. Он, пожалуй, даже рискнул бы оказаться под еще одним выстрелом. Но его правая рука сама скользнула вдоль тела, нащупала сквозь карман крохотный бластер и нажала курок сквозь материю, не целясь.

Он не промахнулся.

В течение одной секунды, последней, ее широко раскрытые, фиалково-синие глаза смотрели на него. Сэм услышал тяжелый удар упавшего пистолета. Он встретился с ее взглядом и вдруг вспомнил другую голубоглазую девушку, которая давным-давно так же смотрела на него, брызгая дурманом ему в лицо.

— Росейз, — прошептал он, вспомнив ее имя, и качнулся к Захарии. Тот же самый треугольник: Сэм, Захария, Росейз — шестьдесят лет назад и сейчас. Все то же самое. Но на этот раз…

Его пальцы снова сжались на рукоятке бластера, и снова шипящий звук разорвал тишину. Захария стоял неподвижно. Разряд, не долетев десяти сантиметров до его груди, неожиданно разорвался в воздухе. Раздался щелчок освобожденной энергии, сверкнула яркая, как взрыв сверхновой, вспышка, и невредимый Захария улыбнулся Сэму.

Сэм не разобрал его слов. Захария, не отрывая взгляда от Сэма, повторил еще раз, погромче: «Все в порядке, Хейл. Теперь твоя очередь».

Совершенная бессмыслица! Но у Сэма не было времени ничего обдумывать. Он стиснул зубы, вытянул бластер из прожженного кармана и навел его на лицо Захарии. Там-то уж точно не было никакого экрана.

Он так и не нажал на курок. Знакомый голос устало произнес: «Ты выиграл, Харкер», — и ослепительная вспышка полоснула Сэма по глазам.

Он знал, что это такое. Они со Свободным Компаньоном носили для поддержания дисциплины миниатюрные разрядники. Слепота, поражавшая виновного, не разрушала зрение навсегда, но не проходила достаточно долго.

В неожиданно заполнившей комнату темноте прозвучал голос Захарии: «Спасибо, Хейл. Я был почти уверен, что ты придешь… Ты как раз вовремя».

И голос Свободного Компаньона: «Прости, Сэм».

Это было последнее, что слышал в Колонии Плимут ее основатель — Сэм Рид.


И взошел Моисей… с равнин Моавитских… и сказал Господь: вот земля, о которой я клялся… я дал тебе увидеть ее глазами твоими, но ты в нее не войдешь… И умер там Моисей, раб Господень… и никто не знает место погребения его даже до сего дня.

    
Второзаконие.


Закачалась темнота, завыл ветер. Мутные пятна света оказались лицом, туловищем, руками… Сэм разглядел сутулого, морщинистого старика с проницательным лицом. За спиной старика маячила голая стена. Откуда-то проникал неясный свет.

Сэм попытался встать, но у него ничего не вышло. Попытался еще раз. Он не мог пошевелиться. Мозг охватила паника. Старик улыбнулся.

— Полегче, сынок. Все идет так, как должно быть, — разговаривая, он набивал трубку. Вот он поднес к ней спичку. Язычок втянулся внутрь. Старик выдохнул дым. Его ласковый взгляд обратился на Сэма.

— Давай поговорим, сынок. Случай подходящий. Ты, наконец, поправился и снова здоров. Ты не удивляйся. Ты здесь уже несколько недель: лечился, силенок набирался. Кроме меня об этом никто не знает.

Где здесь? Сэм попытался пошевелить головой, стараясь определить источник света и форму комнаты, и не смог.

— Я давненько заготовил эту нору, — продолжал Крауелл, попыхивая трубкой. — Мне казалось, она может сгодиться на случай вроде этого. Это как раз под моим картофельным полем. Я тут долго еще буду мотыжить землю у тебя над головой. Лет так сто, а может, пятьсот. Так-то, парень. Я ведь тоже Бессмертный. Не похоже? Ну, ведь я на Земле родился.

Он выдохнул голубой дым. «Да, Земля-старушка, много на ней было хорошего. Но я даже тогда видел, что будет. Я и тебя видел, Сэм Рид. Не твое лицо и не твое имя, а просто я знал, что ты все равно явишься. Придет время, и явится человек вроде тебя. Я умею копаться в будущем. Талант у меня такой. Только вот вмешиваться я не могу, а то выйдет что-нибудь совсем другое. Если вмешаюсь, то потом какое-то время не могу верно предсказывать».

Сэм делал яростные попытки, чтобы пошевелить хоть одним пальцем. Перед глазами заплясали цветные пятна. Он почти не слышал, что там бубнит старик.

— Ну вот, ты опять, — мирно выговаривал ему Крауелл. — Ты бы послушал меня, сынок. Я ведь Вычислитель. Помнишь, Храм Истины? Ты сперва еще предсказаниям моим не верил, помнишь? Видишь, а я был прав. Я и есть та машина, и я не ошибаюсь. По крайней мере в таких вещах.

— Ты, Сэм, провел сорок лет в Храме Истины. Ясное дело, ты этого не помнишь. Ты был под Стимулятором Грез.

Стимулятор Грез? Сэм мгновенно сосредоточился. Ответ на вопрос, занимавший его так долго! Крауелл бросил его мимоходом теперь, когда это не имеет никакого значения. Крауелл, неведомый страж? Но как… почему…?

— Захария тогда совсем уже было тебя порешил. Я это видел. Он бы своего добился, если бы я не вмешался. А я вмешался, и заплясала карусель… После этого я уже не мог толком разобраться в будущем, покуда все не установилось. Потому-то я ждал сорок лет. И в аллее я тебя тоже потому и оставил в таком состоянии. Чтоб уравновесить весы, сынок. Так уж все устроено: если я даю тебе сладкий кусок, то я должен дать тебе и горький.

— Ты еле-еле выкарабкался тогда, но когда ты со всем справился, у нас структура событийной ткани опять выровнялась, то есть снова все было в полном порядке, сынок. Я опять мог сказать, что будет дальше.

Сэм почти не слушал. Если бы он только мог справиться с этим параличом! Он должен, должен. До сих пор всегда у него был глубинный запас сил, какого не было больше ни у кого. И он никогда не подводил. Не подведет и сейчас.

Никак!

— Чуть не забыл, ты ведь у нас не Сэм Рид. Помнишь Блейза Харкера? У него был сынок. Блейз уже тогда потихонечку начал с ума сходить, а то бы он ни за что ребеночка так не изуродовал. Он ведь его, бедного, просто ненавидел. Вот и вышло, что ты вырос, как простой человек, но звать-то тебя на самом деле не Рид.

Блейз Харкер. Блейз Харкер, искаженное лицо, смирительная рубашка…

Я дал ему уйти! Я ведь мог его убить! Так это он… Я дал ему уйти…

Блейз Харкер!

Харкер!

Сэм… Харкер!


— Я не мог сказать тебе раньше. Это изменило бы будущее, а мне такие изменения что-то не нравились. До последнего дня ты был нужен нам, Сэм. Такой, как ты, приходит очень редко, такой сильный, чтобы мог весь мир стронуть с места. Специалисты, профессионалы — те встречаются, вроде как Роб Хейл. Только Хейлу этого не сдюжить. Кое-что он, конечно, может, но есть вещи, которые ему ни за что не сделать.

— И ты бы сынок, тоже ничего не стал делать, если бы у тебя все было, что ты хотел.

— Если бы ты не родился, если бы Блейз тебя не изувечил, люди до сих пор жили бы в Куполах. А через несколько сотен лет, может через тысячу, человечество бы совсем вымерло. Я это ясно видел, ясно, как Божий день. А теперь мы поднялись наверх. Мы колонизировали Венеру. Придет время и всю Вселенную колонизируем.

— И все это — ты, Сэм. Мы тебе очень обязаны. В свое время ты был бы великим человеком. Но твое время прошло. Ты взял власть силой, так все диктаторы делают, сынок, все так наверх лезут. Все, что ты умел делать — это повторять один трюк: дави, жми, дави… Для тебя не оставалось другого пути — только вниз. Наверх больше некуда. В тебе есть такая же пружина, что выпихнула на сушу первое земноводное, но сейчас эта пружина слишком сильно закручена.

Пружина? Вот это что такое — его ярость. Она пылает в нем неистовым пламенем, она бушует в нем так, что странно, почему он до сих пор не может стряхнуть странное оцепенение, не может разнести этот подвал вместе с Крауеллом. Выбраться наружу, стереть в порошок Хейла, стереть в порошок Харкеров,…

Харкеров? Но ведь и он — Харкер…

— Такие гиганты, как ты, очень редки, сынок. Когда они приходят в нужное время, в нужное место, они спасают человечество. Но это должно быть особое время — время опасности. В таком человеке, как ты, пружина никогда не останавливается. Ты просто не можешь не пробиваться наверх. Ты либо оказываешься наверху, либо умираешь.

— Если ты не можешь подчинить себе врага, ты подчиняешь друзей. До сегодняшнего дня твоим врагом была Венера, и ты скрутил ее в бараний рог. А что ты собирался подчинять дальше? А?

— Людей.

— Сейчас наступит долгий период мира. Бессмертные взяли верх. Они будут хорошо править. Ты построил для них надежный фундамент. А тебе, сынок, пора уходить.

Крауелл вдруг захихикал. «Сэм, а ведь ты думал, что врешь, когда распинался про бессмертие наверху? А оказалось — правда. Никогда об этом не думал? Человек совсем загибался в Куполах. Зато наверху он будет жить. Ну, скажем, не вечно, но достаточно долго. Человечество получило бессмертие, которое ты, Сэм, ему обещал».

Он снова запыхтел трубкой и сквозь дым задумчиво посмотрел на Сэма. «Мне не по душе вмешиваться в ход вещей. Только однажды я был вынужден убить человека. Просто вынужден. Это так перепутало карты, что я очень долго не мог ничего разобрать. Скверная штука. Но если бы я его не убил, вышло бы еще хуже. Вот я и убил».

— Теперь я снова вмешался, потому что знаю, на что будет похоже будущее с таким человеком, как ты. Это значит, что я снова долго ничего не смогу предсказать. Потом, правда, все поуляжется, тогда и посмотрим.

— На этот раз я никого не убиваю. Приходится учиться с возрастом, сынок. К тому же, ты Бессмертный. Ты можешь долго, очень долго спать, и тебе ничегошеньки не сделается. Этим вот, сынок, и займись — поспи.

— Я надеюсь, что ты так тихонечко во сне и помрешь. В смысле, что мне никогда не придется тебя будить. Ведь если я разбужу, значит, дела у нас — хуже некуда. Мы ведь с тобой долгожители. Нам нужно всегда быть начеку. Мало ли что может случиться!

— Всякое может. Точно не скажу, это еще далеко. Но сам посуди, могут вернуться джунгли. Начнут мутировать, и вылупится какая-нибудь мерзость. Потом, мы же не останемся на Венере вечно. Это наша первая колония. Мы отправимся к другим планетам, к звездам. Тут тоже могут быть неприятности, еще и скорей, чем ты думаешь. А может, кто-то захочет колонизировать нас, как мы колонизируем другие миры. Бывает время для мира, а бывает и для войны, так ведь всегда было, и сдается мне, и дальше будет.

— Вот и выходит, что нам может понадобиться человек вроде тебя, Сэм.

— Я разбужу тебя, если ты будешь нужен.

Умное, потемневшее от старости лицо проступало сквозь кольца дыма. Дружелюбный, сочувственный взгляд наблюдал за ним.

— А теперь давай-ка спать. Ты поработал на славу. Отдыхай, сынок, спокойной ночи.

Сэм лежал неподвижно. Свет начал тускнеть. Может быть, это затуманивается его зрение.

Было столько всего, о чем нужно подумать, и так мало осталось времени. Он — Бессмертный. Он должен жить…

Сэм Харкер. Бессмертный Харкер. Харкер.

Он услышал карнавальную музыку в Куполе Делавер, увидел яркие ленты движущихся тротуаров, почувствовал сладкий аромат благовоний, улыбнулся возникшему перед ним лицу Кедры…

Потом была секунда отчаянного усилия, словно он на обессиленных руках повис над обрывом, а его сознание крошится под разжимающимися пальцами.

Мрак и тишина заполнили комнату-склеп. Невидимый сорняк глубоко спрятал свои корни — «Подземный дед» спал.


Эпилог


Сэм проснулся…


Генри Каттнер — оборотень от фантастики


Если Вы, уважаемый читатель, дочитали до этого места, то, Вы, по-видимому ознакомились с творчеством (точнее, малой его частью) одного из самых известных, самых читаемых и самых загадочных американских фантастов, причисляемого к классикам научной фантастики.

Высказанные выше утверждения будут более подробно разобраны далее, но на термине «загадочный» хотелось бы остановиться сразу. «Загадочность» Генри Каттнера выражается прежде всего в том, что трудно установить, что он писал и чего он не писал. Во-первых, из-за многочисленности использованных им псевдонимов, многое из того, что подписано Г.Каттнер написано вовсе не одним Каттнером, а иногда и «почти» не Каттнером. Один пример. Рассказ «Лучшее время года», включенный во многие сборники рассказов Каттнера, был подписан одним из его псевдонимов, включен также в вышедший в 1975 году сборник «Лучшее из К. Мур», составленный при ее личном участии, а уж она-то, наверно, знала, что ее, и что не ее…

Начнем с биографии писателя. Генри Каттнер родился в 1914 году в Лос-Анжелосе. Он рано потерял отца, но мать, переехав в Сан-Франциско, сумела все же дать Генри образование, а также его двум братьям. Вообще сведения о юношеских годах Каттнера очень скудны. Будучи веселым, общительным и темпераментным человеком, он не любил рассказывать о начальном периоде своей жизни. Известно, что среди его предков были немцы, англичане, ирландцы и поляки. Возможно, нелюбовь к воспоминаниям о юношестве связана с тем, что ему пришлось прервать свое образование в 1929 году из-за «великой депрессии» в США, и начать работать в литературном агентстве. Там он познакомился со знаменитым фантастом Г.Лавкрафтом. Под влиянием Лавкрафта Каттнер начал писать фантастические рассказы в жанре «ужасов», первый из которых «Кладбищенские крысы» был опубликован в журнале «Странные истории» в марте 1936 года. По совету же Лавкрафта Каттнер вступил, не подозревая, что это женщина, в переписку с «писателем» К.Мур, публиковавшемся в том же журнале с 1933 года. Дело в том, что в те годы фантастика считалась «мужским делом» и К.Мур намеренно не расшифровывала своих инициалов. Каттнер адресовал свои письма «мистеру К.Муру», но дело вскоре выяснилось, они познакомились и примерно с 1937 года стали работать вместе, а 7 июня 1940 года оформили свой брак в Нью-Йорке, куда, к этому времени переселились. Надо сказать, что многие выражали сомнение в истинности истории их знакомства. Вопрос решил простейшим образом известный французский исследователь фантастики Жорж Садуль — он написал самой К.Мур. Она подтвердила истинность события.

Так или иначе, но с 1937 года и, особенно, с 1940 года, разделять творчество Каттнера и Мур стало чрезвычайно сложно. Он сам писал: «Почти невозможно теперь сказать кто из нас писал какую часть каждого отдельного произведения». По-видимому включение рассказа «Лучшее время года» К.Мур в «свой» сборник объясняется тем, что здесь ее перу принадлежит большая часть. Так или иначе, большинство произведений Каттнера и Мур — результат их совместной работы, и литературные критики и историки фантастики часто рассматривают их как «единого» писателя Каттнер/Мур (как братьев Гонкур или Ильфа и Петрова).

Сотрудничество Каттнера и Мур продолжалось до самой кончины Каттнера от сердечного приступа 4 февраля 1958 года.

Внезапная смерть Каттнера оказала ошеломляющее действие. Его друг Айзек Азимов, увидев некролог в «Нью-Йорк Таймс» сначала решил, что это какая-то ошибка. Что касается К.Мур, то после смерти мужа она совершенно оставила научную фантастику, занялась преподаванием и работала сценаристом на телевидении. Из этого не следует, однако, делать вывод о ее роли в совместной работе, поскольку ее ранние «до-Каттнеровские» произведения, в том числе знаменитый рассказ «Шамбио» свидетельствуют о ее собственном незаурядном таланте. К.Мур скончалась в 1985 году.

Возвращаясь к совместной жизни Каттнера и Мур следует еще упомянуть, что ощутив недостаток своего образования, супруги поступили в Южно-Калифорнийский Университет и окончили его, Каттнер в 1954 году, Мур в 1957 году.

Переходя к рассмотрению творчества Каттнера, сразу нужно сказать об ограниченной возможности, предоставляемой кратким очерком. За подписью Каттнера и его псевдонимами опубликовано более 20 книг и сотни новелл и коротких рассказов. При этом только после начала работы с Мур, они использовали, по собственному свидетельству Каттнера, 17 псевдонимов. Перечислять их не имеет смысла — наиболее известные Льюис Педжетт — взят в честь Льюиса Кэррола, которого Каттнер очень ценил; Лоуренс О'Доннелл, Кейт Хэммонд — указаны только те, под которыми выходили отдельные книги. Большое количество псевдонимов было необходимо еще и потому, что Каттнер нередко публиковал несколько рассказов в одном и том же номере журнала, и редакторы считали неудобным показывать, что большая часть страниц заполнена одним и тем же автором. Многочисленность псевдонимов сыграла с Каттнером дурную шутку — ему приходилось конкурировать у читателей с самим собой. Обилие псевдонимов Каттнера настолько путало читателей и критиков, что когда в 1945 году начал печататься молодой начинающий писатель Джек Вэнс, многие сочли, что это опять тот же Каттнер под новым псевдонимом.

Рассказ «Когда Земля была живой» в журнале «Потрясающе удивительные истории» в октябре 1937 года был первой «чисто» научно-фантастической публикацией Каттнера. Рассказ имел успех, он перепечатывался, а потом был включен в антологию. После этого первого опыта Каттнер начал «выпускать» один за другим научно-фантастические рассказы, но как он сам заметил, «они имели отдаленную связь с какими-либо научными фактами».

В это же время в 1937 году в журнале «Странные истории» появилась первая написанная совместно с К.Мур чисто фантастическая вещь «Поход за солнечным камнем», обозначавшая начало их более чем двадцатилетнего сотрудничества.

Каттнер сотрудничал не только с К.Мур. Начав в 1938 году серию «Голливуд на луне» о приключениях режиссера Тони Квада, первый рассказ которой под тем же названием появился в том же журнале «Потрясающе удивительные истории» в апреле 1938 года, он подключил к двум рассказам серии (всего их семь) Артура К.Барнса, использовав его героев из серии о Джери Карлайль — «межпланетарной охотнице», руководительнице зооэкспедиции, отлавливающей экзотических зверей, обитающих на других планетах для земных зоопарков.

Каттнер продолжал работать и в других «разделах» фантастической литературы — в традициях «меча и волшебства» весьма популярных после выхода за несколько лет до этого серии романов Р.Говарда о Конане. Каттнер избрал местом действия Атлантиду и в серии рассказов об Элаке, опубликованных в «Странных историях» с 1938 по 1941 год, показал себя мастером и этого жанра.

Он вернулся к сотрудничеству с Артуром Барнсом и стал разрабатывать тему путешествий во времени. Под псевдонимом «Кельвин Кент» они опубликовали в «Потрясающе удивительных историях» серию рассказов о Петере Манксе, переносившемся в древний Рим, в древнюю Грецию, в древнюю Аравию, где он попадал во всяческие «передряги».

В журнале «Эстоундинг», редактором которого был Дж. Кэмпбелл, за период с 1942 по 1947 год Каттнер опубликовал более трех десятков произведений, в том числе рассказы «Порочный круг» 1942, «Шок» 1943, «Временной Сейф» 1943 — первый по времени действия из пяти рассказов об изобретателе Галлахаре, серия рассказов о «Лысых», впоследствии объединенных в 1953 году и многократно переиздававшемся, «Когда сломался лук» 1944, с совершенно необычной трактовкой «парадокса времени», соединенной с описанием эмоций родителей «сверх-гения». Перечисление всех этих, получивших широкую известность рассказов заняло бы слишком много места. Отметим еще только рассказ «Столкновение в ночи», 1943 о переселении человечества на Венеру после атомной войны, уничтожившей жизнь на Земле. Из этого рассказа вышел роман «Ярость», опубликованный также в журнале «Эстоундинг».

Особо нужно отметить рассказ «И хрюкотали зелюки», февраль 1943, считающийся многими читателями и критиками самым лучшим произведением Каттнера и Мур. Заглавие рассказа — строка из стихотворения Льюиса Кэррола «Бармаглот». Рассказ «И хрюкотали зелюки» был в 1947 году включен в десять лучших научно-фантастических рассказов за всю предшествовавшую историю этого вида литературы, разделив 6–7 место с Хайнлайновскими «Детьми Мафусаила». В дальнейшем, более чем через 20 лет в 1970 году на съезде Американской ассоциации научных фантастов этот же рассказ был снова включен в список лучших научно-фантастических произведений. Он разделил 7-10 место (опять вместе с Хайнлайном, но теперь уже рассказом «Дороги должны катиться»), причем нужно отметить, что из 10 рассказов, занявших первые места только два — «Приход ночи» Азимова и «Марсианская Одиссея» Вайнбаума — написаны раньше рассказов Каттнера. Выбранные таким образом произведения вошли в первый том антологии «Зал славы научной фантастики».

После 1945 года Каттнер частично переключился на сочинение коротких романов, публиковавшихся в журнале «Потрясающие истории», всего было написано 10 романов. В эту серию, в частности, входит и роман «Мир тьмы», появившийся в «летнем» номере 1946 года.

В то же время была написана еще одна весьма популярная и часто упоминаемая серия о Хогбенах — семьи мутантов, живущих более или менее среди людей. Эта фатастико-юмористическая серия состоит из четырех рассказов — более известны первые два «Профессор накрылся» (1947) и «Котел с неприятностями» (1948). Последний из этих рассказов по некоторым данным написан одной Мур. После 1950 года в связи с началом учебы в Университете Каттнер и Мур публиковали меньше. Уже после кончины Каттнера была издана их последняя книга «Последняя цитадель Земли» (1964).

Переходя к общей оценке творчества Каттнера, можно сказать, что он оказал большое влияние на фантастическую литературу. Его учеником в определенной мере признает себя, в частности, Рей Бредбери. Бредбери написал предисловие к сборнику «Лучшее из Генри Каттнера» (1957).

Читатели всегда любили Каттнера в его многочисленных ипостасях, и он пользовался большой популярностью.

Каттнер умер, когда практически еще не существовало литературных премий в области фантастики — они появились только к концу его жизни, когда он почти не писал, и, потому ни одной премии он не получил. Однако, еще в 1966 году он, в опросе, проведенном журналом «Аналог» (бывший «Эстоундинг») занял место в списке лучших фантастов. Даже такой строгий критик, как Ф.Раттенсгейнер в своей «Книге о научной фантастике» (1957), изданной в Нью-Йорке, писал «Генри Каттнер — один из самых многогранных авторов 40-х годов…» И, действительно, в «Энциклопедии научной фантастики» Николса рассказы Каттнера упоминаются в статьях на 29 тем, тут и параллельные миры, и путешествия во времени, и экономика будущего, и «летающие блюдца», и многое другое. Не считая еще того, что Каттнер писал и детективные романы, не говоря уже о сказочно-фантастических рассказах и «рассказах ужасов».

Генри Каттнера можно смело поставить в одном ряду с такими «звездами» научной фантастики, как Хайнлайн, Азимов, Кларк, или Ван-Вогт, писавших примерно в одно время с ним. Он прожил всего 43 года, писал только 20 лет (а фактически еще меньше, учитывая последние годы, занятые учебой), количество и качество им написанного удивляет. Этот интереснейший писатель несомненно заслуживает особого внимания.

В. Кан